Побег
В августе 2014 года во Всемирном клубе одесситов была презентация моей книги « Порт приписки – Одесса». Во время презентации кто-то из журналистов спросил:
- Вот вы много лет работали на судах Черноморского пароходства. А были на вашей памяти случаи, когда кто-то из моряков оставался за границей. Совершал побег?
- Были, - ответил я, - но очень редко.
- А можете о них рассказать?
Я вспомнил несколько случаев. Но рассказал об одном, как с теплохода «Углеуральск», в Босфоре, прыгнули за борт и поплыли к берегу двое курсантов Батумского мореходного училища. На «Углеуральске» они проходили плавательскую практику.
А случилось вот что. Теплоход выгружался в Генуе, где, уйдя в увольнение, эти ребята продали фотоаппарат и купили джинсы, которые в то время в Советском Союзе были большим дефицитом.
По советским законам их поступок был уголовно наказуемым, так как вывоз за границу фотоаппарата с целью продажи считался контрабандой.
О продаже фотоаппарата узнал помполит и стал угрожать им по приходу домой страшными карами. Испугавшись, они и прыгнули в Босфоре за борт.
Участь их была трагической. Турки, приняв их за советских шпионов, посадили в тюрьму. От применяемых к ним пыток с целью признательных показаний, один из ребят, доведенный до отчаяния, повесился. А другой был застрелен тюремной охраной при попытке к бегству.
После этого случая на всех советских судах при проходе Босфора выставлялась вахта бдительности, чтобы никому неповадно было прыгать за борт.
Вот об этом случае я и рассказал. А когда вышел из клуба, вспомнил еще об одном…
Было это в 1969 году. Плавал я тогда старшим механиком на теплоходе «Большевик Суханов». Из Одессы с грузом муки мы пошли на Кубу. А выгрузившись в кубинских портах, получили задание идти в Мексику, грузить на Голландию хлопок.
Грузились в порту Веракрус, где по вечерам с набережной ветер доносил к нам звуки гитар и щелканье кастаньет.
А когда выходили из порта в город, к нам пристраивались чумазые мальчишки, которые ничего не просили, а просто шли за нами до торговых рядов, где потомки населявших когда-то Мексику индейцев молодые и пожилые мексиканки торговали фруктами, овощами, мясом, рыбой, битой и живой птицей.
Там же, были небольшие магазинчики, где возвышались горы сомбреро и другие всевозможные сувениры. Но стоило подойти к какому-нибудь магазинчику, как сопровождавшие нас мальчишки, которых мы прозвали «лоцманами», подбегали к хозяину и заявляли, что привели покупателей. И если мы что-нибудь покупали, хозяин давал им комиссионные, - по нескольку мелких монет…
Погрузка шла медленно. Хлопок подвозили в открытых железнодорожных вагонах, которые с лязгом останавливались у нашего борта. Прямо из вагонов портальными кранами кипы хлопка перегружали в наши трюмы и шипящий паром паровоз, дико вскрикивая, увозил пустые вагоны. А мы ждали следующие. Но ждать приходилось долго.
Пришли мы в Веракрус в начале апреля, а достояли до Первого мая. Тут и случилось то событие, с которого я начал этот рассказ.
Как известно праздник Первого мая широко отмечался в Советском Союзе, в том числе и на советских судах. Помполит делал доклад о международном положении и силами художественной самодеятельности устраивался концерт. А потом в столовой команды, разукрашенной лозунгами: «Да здравствует Первое мая!», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и «Коммунизм – светлое будущее всего человечества!», экипаж усаживался за празднично накрытые столы, где из напитков было «тропическое» вино, которое при плавании в тропиках полагалось по медицинским нормам каждому члену экипажа по стакану в день, но на праздник капитан разрешал выдать вина немного больше, и веселье затягивалось далеко за полночь.
Так вот. В тот праздничный вечер один из матросов, опьянев от нескольких стаканов вина, повел себя безобразно, да так, что его же товарищам пришлось его скрутить, затащить в каюту и закрыть на ключ. Но когда утром открыли каюту, она оказалась пуста.
Небольшая каютка, в которой жил исчезнувший матрос, была вровень с причалом. Иллюминатор был открыт, и стало понятно, что он вылез через иллюминатор на причал и – пропал.
Не было на причале и железнодорожных вагонов, из которых накануне перегружали в наши трюмы хлопок.
Позвали капитана. Он пришел, заглянул под койку, выдвинул ящик письменного столика, который оказался пустым, и, тяжело вздохнув, сказал:
- Да… Уравнение с одним неизвестным…
Капитан «Большевика Суханова» Теодор Иванович Продан, обычно спокойный и немногословный, обладал большим чувством юмора. В том рейсе повар был у нас никудышный. Все, что готовил, есть было почти невозможно. И Теодор Иванович, приходя в кают-компанию на обед, усаживаясь за стол и наливая из суповника в тарелку суп, долго смотрел на него, потом говорил: «Ну, позолотим пилюлю!», и, густо поперчив и посолив начинал есть.
Теодор Иванович окончил Одесское Высшее мореходное училище в первом послевоенном наборе. Когда началась Великая Отечественная война, он, семнадцатилетний парень, пошел добровольцем на фронт. Защищал Одессу в полку морской пехоты под командованием легендарного полковника Я.И.Осипова, чьим именем названа одна из одесских улиц. Потом были и другие сражения, контузии, ранения, и когда я расспрашивал его об участии в той страшной войне отшучивался: «Все было, как у людей»…
После осмотра каюты исчезнувшего матроса, капитан вызвал по телефону обслуживавшего наш теплоход агента и, когда тот приехал, попросил заявить о случившемся в полицию.
Я зашел к Теодору Ивановичу по какому-то вопросу, когда приехал агент, и стал свидетелем их разговора.
Агент, пожилой мексиканец, выслушав капитана, придвинул к себе стоявшую на столе бутылку «Боржоми», налил в стакан, выпил и, закурив сигару, сказал:
- Капитан, не спешите с полицией. Как только вы сделаете такое заявление, вас атакуют репортеры. Фотография теплохода под красным флагом и ваша попадут в газеты. Это же сенсация! С советского судна, не выдержав большевистского гнета, сбежал матрос!
- Как же быть? – хриплым от волнения голосом спросил Теодор Иванович.
- Я вам пришлю человека, который найдет вашего матроса, - ответил агент – Есть тут у нас один еврей. Сам он из Польши. Вся его семья погибла а Освенциме, когда немецкие фашисты вывозили туда из Варшавского гетто евреев. Ему было тогда лет десять-двенадцать. Но его вывела из гетто одна полячка, подруга его матери. Она прятала его до окончания войны. А потом помогла уехать в Америку. Там он получил юридическое образование. Я не знаю, как он оказался в Мексике, в нашем городе, но он очень помогает нашим беднякам. Многие из них безграмотны, и он пишет от их имени всевозможные прошения и выступает их защитником при разных судебных тяжбах. Я пришлю его к вам. Дадите приметы вашего матроса, и, уверен, он его найдет!
Допив «Боржоми» и загасив в пепельнице окурок сигары, агент ушел. Я тоже хотел уйти, но Теодор Иванович остановил меня:
- Подождите. Посмотрим, кто это нам поможет найти беглеца. И сколько он потребует за свои услуги?
– Я думаю, сумма будет приличной, - сказал я.
– Что ж, игра стоит свеч…
Встав из-за стола, Теодор Иванович нервно заходил по каюте. Я понимал его состояние. Если матроса не найдут, по возвращении в Одессу нас начнут таскать в КГБ. Но больше всего неприятностей свалиться на голову капитана.
Вошел помполит. Он делал с нами первый рейс. Когда по выходу из Одессы на общем собрании он знакомился с экипажем, сказал, что в Черноморское пароходство пришел из армии, где был заместителем командира полка по политической части и имел звание подполковника.
Сидя в каюте и слушая по радио Москву, он каждый день собирал экипаж и проводил политинформации, призывая нас при увольнении в зарубежных портах быть бдительными и не подаваться на возможные провокации.
Он так надоел с этими постоянными напоминаниями о бдительности, что когда в Атлантическом океане нас прихватил шторм и помполит, укачавшись, не выходил из каюты, боцман, встретив меня на палубе и удерживаясь от качки за поручни трапа, сказал: «Хоть шторм даст отдохнуть от нашего подполковника».
Наш боцман Николай Петрович Захарчук, был старый моряк, проплававший всю Великую Отечественную войну на Черном море на теплоходе «Калинин». Он рассказывал, как в ноябре 1941 года, когда немцы были уже возле Феодосии, обстреливая город прямой наводкой из артиллерийских орудий, «Калинин» под командованием капитана Ивана Федоровича Иванова вошел в порт и моряки с помощью сотрудников феодосийской картинной галереи Айвазовского успели погрузить на борт все картины великого мариниста. А когда выходили из порта, снаряды рвались уже на причале, где был ошвартован теплоход.
«Калинин» первым из черноморских судов после освобождения Одессы в апреле 1944 года вошел в Одесский порт, и боцман рассказывал, как глядя на освобожденный от фашистов родной город, на глазах у всех были слезы…
Когда помполит вошел к капитану, он выглядел так, словно перенес тяжелую болезнь. Он курил, хотя до этого я не видел его курящим. А когда ткнул в пепельницу окурок, рука его дрожала.
- В полицию заявили? – спросил он капитана.
- Пока нет.
- Чего же вы медлите? Я буду вынужден писать в своем отчете в партком о вашем бездействии!
- Пишите, что хотите, - устало ответил капитан. А сейчас... Когда мне понадобитесь, я вас позову.
Хлопнув дверью, помполит ушел. А вскоре на пороге каюты появился обещанный агентом человек.
Он был невысок, сутул и совершенно лыс. Его смуглое морщинистое лицо, когда он посмотрел на нас, выражало крайнее любопытство.
- Вы первые советские люди, - сказал он, - которых я вижу. И посчитаю за честь вам помочь.
Звали его Соломон. Из вопросов, которые он задал по-английски капитану, когда сел за стол, было видно, что это человек цепкий, настойчивый, и если за что-нибудь возьмется, доведет дело до конца.
Выслушав капитана, он сказал:
- В городе вашего матроса нет. Если бы он там появился, я бы уже знал. Поищем за городом.
Он быстро встал, пожал нам руки и ушел.
В тягостном ожидании прошел день. Потом второй. Подогнали новые вагоны с хлопком. Началась погрузка. Но если раньше капитан нервничал, что вагонов нет и неизвестно, когда мы выйдем в море, так как пароходство торопило с отходом, то теперь, при виде стоявших у борта заполненных кипами хлопка вагонов, Теодор Иванович с горечью мне сказал:
- Хоть бы дождь пошел, чтобы задержать погрузку пока не найдется этот чертов беглец.
И он нашелся!
Привел его Соломон. Матрос был грязен, небрит, и когда вошел в каюту капитана, заплакал.
Ни о чем его не спрашивая, Теодор Иванович вызвал судового врача, приказал отвести матроса в судовой лазарет, привести в чувства, и до прихода в Одессу держать в лазарете.
А когда врач и матрос ушли, достал из холодильника бутылку коньяка, нарезал лимон и приглашая Соломона к столу, спросил:
- Как вы его нашли?
- Очень просто, - ответил Соломон. – Когда вы сказали, что на причале стояли пустые вагоны, я понял, что ваш матрос, еще не придя в себя от опьянения, залез в один из них и уснул. Так и уехал. Я стал обзванивать железнодорожные станции и на одной из них мне сказали, что в кабинете начальника станции сидит и плачет какой-то парень и говорит на непонятном языке. Начальник собирается сдать его в полицию. «Ни в коем случае!», закричал я. « Сейчас приеду и его заберу!». И вот, он здесь.
Теодор Иванович крепко пожал Соломону руку, а когда выпили по рюмке, задал еще вопрос:
- Сколько я вам должен?
Я был уверен, что Соломон запросит не одну сотню долларов. Но он встал и тихо сказал:
- У вас на корме красный флаг. Флаг победы над германским фашизмом. Это мой самый высокий гонорар!
И, пожелав нам счастливого плавания, ушел.
А беглый матрос, по возвращению в Одессу, был уволен из пароходства. Вот так закончилась история, случившаяся в мексиканском порту Веракрус…
