Литературный сайт Аркадия Хасина

Богдановский овраг

Читаю недавно в газете Всеукраинского еврейского конгресса «ВЕК» статью под выразительным названием «Коричневая поросль». О фашизме. Не о том, гитлеровском, который был разгромлен в мае 1945 года. О сегодняшнем. Статья начинается просто: «В июне этого года в Москве прошла демонстрация молодых неофашистов». А речь идет о 2000-м, то есть о начале третьего тысячелетия.

И далее: «Фашисты, маршируют по Москве со всеми атрибутами: свастикой, факелами, воплями «Хайль Гитлер!», и органы правопорядка бездействуют. Эта дикая акция на улицах Москвы закончилась явной психологической победой фашистских молодчиков, которых милиционеры слегка пожурили и отпустили с Богом домой, квалифицировав происходящее как мелкое хулиганство».

Вот так. «Мелкое хулиганство»...

Вскоре после этой статьи Ассоциация бывших узников гетто и нацистских концлагерей организовала поездку из Одессы на места лагерей смерти, которые были созданы в годы войны немецко-фашистскими оккупантами в Одесской области. Мы, бывшие узники этих лагерей, поехали поклониться праху невинно убиенных, праху жертв фашистского террора, развязанного Гитлером в середине XX века. Нам, пережившим все ужасы этого террора, тогда, в 1945-м, когда под ударами армий стран союзной коалиции - СССР, Англии и США - пала ненавистная народам мира фашистская Германия, казалось: фашизм исчез навсегда. И те, кто будут изучать это страшное явление по учебникам истории, будут содрогаться и не верить.

Потому что человеческий разум не может осмыслить гибель шести миллионов евреев! А также поляков, русских, украинцев, белорусов, французов, голландцев, бельгийцев, югославов и многих других людей различных национальностей, попавших под фашистское господство и уничтоженных во всемирно известных лагерях смерти -Освенциме, Майданеке, Дахау, Бухенвальде, Маутхаузене, Треблинке и других.

Казалось, Нюрнбергский процесс, закончившийся смертным приговором главным фашистским преступникам, поставил точку в истории фашизма XX века.

Оказывается, нет. Фашизм снова поднял голову. И не где-нибудь в Германии, а в стране, победившей фашизм, - в России...

Я смотрел из окна автобуса на дорогу, по которой меня гнали в 1942 году, и вспоминал тащившихся тогда рядом со мной стариков и старух, которые падали от усталости, но поднимались под ударами кнутов полицаев. А тех, кто не имел сил подняться, пристреливали на месте.

Вспоминал девочку лет шести, которая прижимала к груди тряпичную куклу и спрашивала меня: «Мальчик, скажи правду. Мою Машеньку тоже убьют? Она же тоже не может идти!».

Мы ехали одесской дорогой смерти. Наш путь лежал через станцию Березовка в Мостовое, Доманевку, Ахмечетку, Богдановку.

Березовка. Сюда зимой 1941-42-го годов привозили евреев из одесского гетто. Когда на эту станцию приходил очередной состав, полицаи прикладами винтовок выталкивали из вагонов закоченевших в пути людей. Несчастные скатывались с обледеневшей насыпи, ломая руки и ноги. Тех, кто не мог подняться, пристреливали, остальных сбивали в колонны и гнали в Доманевку.

Со мной в автобусе едут те, кто тоже шли этой страшной дорогой и чудом выжили в фашистском аду. Стихийно возникает митинг. Каждому есть что вспомнить. Каждому есть что рассказать.

Микрофон берет Михаил Славуцкий, бывший узник ахмечетского концлагеря. Показывая на пригорок, к которому приближается автобус, он рассказывает, что именно здесь на его глазах полицай пристрелил беременную женщину, которая, обессилев, присела на снег.

Затем говорит Семен Штаркман. На его глазах полицай прикладом винтовки убил старую женщину. Не имея сил дальше идти, она встала перед полицаем на колени и умоляла сделать привал. За это полицай изо всех сил ударил несчастную прикладом по голове.

Микрофон у Семена Штаркмана берет его жена Надежда. Она русская, праведница мира. Это звание ей присвоили в Музее Катастрофы еврейского народа, в «Яд ва-Шем». Она спасла Семена из доманевского концлагеря и впоследствии стала его женой. Надежда рассказывает, как свирепствовали в Доманевке полицаи, и больше других - старший полицай Казакевич. Особенное удовольствие ему доставляло убивать детей. Он заставлял их бегать наперегонки и отстающих пристреливал на глазах матерей...

После Надежды слово берет одесский писатель Владимир Гридин. Узнав, что мы собираемся в эту поездку, он попросил взять его с собой. Во время оккупации Одессы он жил на Слободке, видел, как угоняли из гетто этапы, и из рассказов взрослых знал, что их расстреливают где-то за Березовкой. Владимир Михайлович помогал бывшему узнику одесского гетто, а позже ахметчетского концлагеря Леониду Сушону создать книгу «Транснистрия: евреи в аду». Поэтому он и хотел поехать вместе с нами, чтобы своими глазами увидеть описанные Сушоном места.

Владимир Михайлович, волнуясь, рассказывает, что когда при советской власти он сидел по политическим мотивам в тюрьме КГБ, то в одной камере с ним был и немец-колонист, бывший житель села Виноградово, что под Березовкой. Он рассказывал: когда на станцию Березовка прибывал из Одессы очередной состав, полицаи выходили и ожидали несчастных. Увидев приближающийся этап, они залегали вдоль дороги и заряжали ружья. Конвоиры предусмотрительно отставали, и убийцы открывали огонь. Потом вместе с конвоирами они делили добычу, забирая вещи своих жертв. Золотые коронки вырывали плоскогубцами. Трупы сваливали в ближайший овраг и поджидали следующую колонну...

Подъезжаем к Мостовому. Название этого села в те жуткие годы было для одесских евреев символом смерти. Здесь проводились массовые расстрелы.

Автобус останавливается перед небольшим памятником. Взяв привезенные из Одессы цветы, подходим к памятнику. На нем - шестиконечная звезда и надпись на украинском языке: «Здесь уничтожено 20000 евреев - стариков, женщин и детей - жертв нацистского геноцида. Мы помним о вас!». Ниже надпись на идиш: «Мы помним!».

Возле памятника все молчат. Слов нет...

Короткая остановка в Доманевке. Я узнаю небольшую церквушку, возле которой наш этап ожидал отправки в Карловку, и где украинская девчушка тайком сунула мне в руку сухарь и прошептала: «Ишь»...

К нам в автобус садится представитель доманевской администрации. Мы созвонились с ним еще из Одессы. Он будет показывать нашему водителю дорогу на Богдановку и участвовать в митинге, который мы планируем провести у печально знаменитого Богдановского оврага.

Проезжаем Карловку. Долгих два года я с матерью и сестрой томился в этом лагере. Здесь мы строили дорогу, по которой мчится сейчас наш автобус. Здесь дожидались освобождения...

И вот Богдановка.

Еще находясь в одесском гетто, мы уже знали это зловещее название. Его произносили с содроганием. «Богдановка». Это слово было синонимом смерти. Страшной, мучительной смерти.

Накануне нашего приезда в Богдановку газета «Южная правда», выходящая в Николаеве (сегодня Богдановка входит в состав Николаевской области), так писала о событиях, происходивших здесь во время фашистской оккупации: «С той далекой поры военного лихолетья минули десятилетия, но и сейчас богдановскую трагедию без содрогания не вспомнить... На дне оврага, размываемого вешними водами, нет-нет да забелеет обломок черепа или человеческой кости. И наш современник, будто сквозь толщу времени, вдруг зримо представит себе, что учинили фашистские каратели над мирными советскими людьми».

По свидетельству той же газеты, в Богдановке действовала специальная зондеркоманда. В нее входили местные немцы-колонисты и украинские полицаи. Перед расстрелом на дне оврага разжигали костры. Евреев выгоняли из бараков, заставляли раздеться и группами по 10-15 человек ставили на край оврага. Стреляли в затылок. Убитые падали в огонь, и смрадный дым день и ночь стоял над округой. На детей патроны не тратили - в огонь их бросали живыми.

После казни сортировали одежду жертв. Детские вещи отдельно, мужские отдельно, женские отдельно...

Наш автобус останавливается на краю села возле того самого оврага. Вдали поблескивает Буг. На противоположном берегу виднеется Южно-Украинская атомная электростанция.

Это - день сегодняшний.

Мы приехали во вчерашний...

Вместе с местными жителями идем к памятнику. К нему ведет посыпанная свежим речным песком дорожка. Сам памятник и эта дорожка ограждены выкрашенными в черный цвет цепями. У подножия памятника цветы. Подхожу ближе и - ударом в сердце - надпись: «Здесь похоронено свыше 54600 евреев - стариков, женщин и детей, жертв нацистского геноцида. Мы помним вас!».

Траурный митинг открывает Леонид Дусман. Инженер по образованию, в последние годы, работая в Ассоциации бывших узников гетто, он приобрел вторую, печальную, профессию. Леонид Дусман собрал и отправил в Иерусалим, в Музей еврейской Катастрофы, данные о тысячах погибших в Богдановке, Доманевке , Карловке, Ахмечетке. Погрузившись в эту скорбную работу, он объездил всю Украину, собирая информацию о погибших и в других областях. За эту важную для истории евреев Украины работу Леонид Моисеевич Дусман награжден специальным дипломом музея «Яд ва-Шем».

Хриплым от волнения голосом Леонид Моисеевич рассказывает собравшимся возле памятника не только о десятках тысяч евреев, принявших мученическую смерть в богдановском овраге, но и о сложностях, с которыми пришлось столкнуться, устанавливая в местах массовых расстрелов памятники.

Живет сейчас в Израиле девяностолетний подвижник, человек великой совести Борис Гидалевич. Это благодаря его настойчивости и поразительной для его возраста энергии стоят памятники возле села Мостовое, в Богдановке и Доманевке. Но сколько бюрократических преград пришлось преодолеть Борису Гидалевичу и его верному помощнику Леониду Дусману! Взять хотя бы надписи. Власти упорно не хотели, чтобы на памятниках указывалось: «евреи». Предлагали писать только «мирные советские люди».

Кстати, в приведенной выше выдержке из газеты «Южная правда» тоже вместо «евреи» фигурируют «мирные советские люди».

Даже в постсоветские времена официальные органы никак не хотят признавать того, что фашистские варвары уничтожали не просто «мирных советских людей», а именно - евреев...

После Леонида Моисеевича Дусмана слово берет местная жительница Любовь Цимбалист. Сорвав с головы косынку, явно волнуясь, она говорит, что у всех жителей Богдановки трагедия евреев, уничтоженных в этом овраге, останется в памяти навсегда. Об этой трагедии не устают напоминать учителя истории в местной школе. И, к слову сказать, еще не так давно, в советские времена, одного учителя истории за это уволили из школы. Но скорбная память о событиях далекой уже войны живет в сердцах богдановцев, и потому так ухожен памятник, потому здесь всегда свежие цветы.

Любовь Цимбалист сменяет бывший узник доманевского концлагеря, ныне директор Одесского благотворительного центра «Гмилус Хесед» Владимир Гольдман. Он вспоминает свое концлагерное детство, говорит о посильной помощи, которую оказывали заключенным в концлагерь евреям местные жители, и благодарит богдановцев за то, что они с такой любовью ухаживают за этим скромным памятником.

На обратном пути мы заехали в Доманевку, положить цветы к здешнему памятнику. Он также был установлен благодаря усилиям Бориса Гидалевича. На нем более «скромная» цифра - 14000.

Но кто их считал? Кто вел учет расстрелянных, заживо сожженных, погибших от голода, холода, болезней, побоев? Кто? Им нет числа...

В Одессу мы вернулись поздно вечером. Я шел по улицам родного города, смотрел на освещенные окна домов, но видел Богдановский овраг.

Ведь и меня могли пригнать к нему.

Чудом я остался жив. Но выживут ли те, кого новоявленные фашисты хотят уложить в те жуткие цифры: «20000», «54600», «14000»? Ведь из них, из этих цифр, сложилась та чудовищная - шесть миллионов.

Ее никто не вправе забыть!

Иначе снова - богдановский овраг...

2000 г.

Отправить в FacebookОтправить в Google BookmarksОтправить в TwitterОтправить в LiveinternetОтправить в LivejournalОтправить в MoymirОтправить в OdnoklassnikiОтправить в Vkcom