«Илья Эренбург» выходит в море
В апреле 1989 года теплоход «Аркадий Гайдар» пришел на ремонт в Югославию. Черноморское пароходство, которому принадлежал теплоход, обладало таким огромным флотом, что два судоремонтных завода в Одессе и один в Ильичевске не справлялись с работой, и когда подходил срок постановки в док какого-нибудь теплохода, а мест на этих заводах не было, пароходству приходилось договариваться с судоремонтными заводами Болгарии или Югославии.
Судоверфь, куда пришел «Аркадий Гайдар», и множество цехов были разбросаны по берегам огромной бухты. У причалов па ремонте стояло много судов, а неподалеку от верфи был виден свежевыкрашенный корпус большого судна, очевидно, спущенного недавно на воду и поставленного к заводскому причалу на достройку. Что это было за судно, я не знал, да и не интересовался им. Когда у нас начался ремонт, у меня не было времени даже сойти на берег. В машинном отделении велись работы по главному двигателю и другим механизмам, на палубе - по грузовым лебедкам и якорному устройству, была разобрана для предъявления инженерам регистра рулевая машина, и мне как стармеху за всем нужно было уследить, во все вникать...
Но вот как-то вечером, когда, намотавшись за день, я собирался уже лечь спать, в дверь каюты постучали. Я открыл дверь и увидел грузного седого человека. Извинившись за поздний визит, он попросил разрешения войти. А войдя в каюту, поставил на журнальный столик бутылку вина и сказал, что нужно выпить за знакомство. Оказалось, что это старший механик того самого судна, которое стояло на достройке недалеко от верфи. Звали его Георгий Арчаидзе. А судно, которое он принимал, было крупнотоннажным танкером, построенным по заказу Советского Союза для Грузинского пароходства и названным «Илья Эренбург».
- Эренбург был другом и переводчиком многих грузинских поэтов, уничтоженных в годы сталинских репрессий, - сказал мой гость, -Галактиона Табидзе, Паоло Яшвили, Симона Чиковани и других. Поэтому и решено было назвать новый танкер его именем. Завтра у нас состоится подъем государственного флага СССР. Из Москвы, несмотря на свои почти 80 лет, должна вот-вот приехать дочь Эренбурга Ирина. Вы - единственное советское судно на заводе, и я пришел пригласить вас и вашего капитана на это торжество. Капитану я уже сказал. Теперь приглашаю вас.
За такое приглашение стоило выпить! Это сегодня имя Эренбурга мало что говорит молодым читателям, а в советские времена каждая его новая книга, каждая газетная статья становитесь сенсацией! Особенно это проявилось в годы Великой Отечественной войны. Почти каждый день статьи Ильи Эренбурга печатались в центральной армейской газете «Красная Звезда», в «Правде» и «Известиях», укрепляя мужество советских солдат и офицеров, вселяя ненависть к врагу и веру в победу. Эти статьи занимали место в ряду тех вершинных достижений литературы, что навсегда остались в памяти современников. Они стали неотъемлемой приметой той суровой поры, как голос Левитана, читавшего по радио тревожные сводки Совинформбюро и победные приказы, как грозная мелодия «Священной войны», как названия знаменитых сражений и имена прославленных полководцев. В одной из своих статей Константин Симонов писал, что публицистика Эренбурга в годы войны была на вооружении Красной армии наравне с танками и самолетами!
Статьи Ильи Эренбурга с анализом событий на фронтах Великой Отечественной войны широко печатались и в зарубежных изданиях. Популярность писателя в мире давала ему возможность устанавливать контакты с самыми разными политическими деятелями, учеными, писателями, художниками. Его друзьями в сфере искусства и литературы были художники Пабло Пикассо, Диего Ривера, Анри Матисс, Амедео Модильяни, Марк Шагал, Фернан Леже, поэты Марина Цветаева, Владимир Маяковский, Гийом Аполлинер, Осип Мандельштам, Сергей Есенин, Юлиан Тувим, композиторы Сергей Прокофьев и Дмитрий Шостакович, писатели Эрнест Хемингуэй, Джеймс Джойс, Луи Арагон, Алексей Толстой, Михаил Зощенко, Исаак Бабель. Об этих людях Эренбург писал в мемуарах «Люди, годы, жизнь» - книге, ставшей окном в огромный мир для нескольких поколений советских людей, живших за «железным занавесом».
И вот мне предстояла встреча с его дочерью. Из тех же мемуаров «Люди, годы, жизнь» я знал, что она родилась в 1911 году во Франции, где в то время жил молодой Эренбург, училась в Париже, в Сорбонне, но затем почти всю жизнь прожила с отцом в Москве, как журналист и переводчик сотрудничала с московскими газетами и журналами.
Проводив своего гостя, я почти всю ночь не спал. Ведь меня ожидало такое событие! А на следующий день в назначенное время мы с нашим капитаном были уже на танкере.
Все здесь сияло новизной. Широкая стальная палуба с предупредительными надписями «Не курить!», «Огнеопасно!», блестящие ступеньки трапов, не затоптанные еще ногами моряков, выкрашенные в яркий оранжевый цвет спасательные шлюпки, зачехленные сверху новенькими брезентовыми чехлами, от которых шел крепкий смолистый запах.
Кормовая часть судна, где на флагштоке должны были поднять флаг СССР, была полна народа. Встретивший нас на палубе Георгий Арчаидзе сказал, что на танкере собрались корабелы, строившие судно, дирекция завода и приехавшие из посольства СССР в Белграде дипломаты. А главное - здесь Ирина Эренбург!
Арчаидзе провел нас на корму, где в толпе собравшихся сверкали трубы заводского оркестра, а возле кормового флагштока стояла невысокая пожилая женщина, которой что-то объяснял капитан, высокий красивый грузин в новенькой морской форме.
И вот - настал торжественный момент. Оркестр заиграл гимн Советского Союза, и под его величавые звуки красное полотнище флага с золотистыми серпом и молотом поползло вверх. Поднимала флаг она, дочь писателя, Ирина Ильинична Эренбург. И когда флаг дошел до места, до клотика флагштока, и затрепетал на ветру, раздался гром аплодисментов.
А потом в просторной кают-компании был банкет. Столы ломились от еды и напитков, от водки, коньяков и вина, от шашлыков, лобио, сулугуни, купатов, жареной рыбы, тушенного в острых пряностях в глиняных горшочках мяса и целых гор зелени - кинзы и других ароматных трав, которым я не знал названия.
Но главным был не банкет. Главным был вечер после банкета в столовой команды, где собрался экипаж танкера послушать Ирину Ильиничну. Она вспоминала об отце и рассказывала о собственной жизни.
Для будущего судового музея Ирина Эренбург привезла книги отца и снимки, где он был сфотографирован с мировыми знаменитостями -с Пабло Пикассо, Марком Шагалом, Всеволодом Мейерхольдом. Фронтовые фотографии Эренбурга с командующими фронтами - Маршалами Советского Союза К. Рокоссовским, И. Коневым и в окружении бойцов и командиров Красной армии, слушающих возле забрызганных фронтовой грязью артиллерийских орудий любимого писателя. А еще была фотография - Эренбург в зале заседаний Нюрнбергского трибунала на фоне сидящих на скамье подсудимых Геринга, Йодля, Риббентропа, Кейтеля и других гитлеровских головорезов.
Привезла Ирина Ильинична и авторучку отца, с которой он не расставался всю войну, и несколько его курительных трубок. Известно, что Илья Эренбург имел их целую коллекцию и даже написал книгу новелл, которая называлась «Тринадцать трубок».
Рассказывая о себе, Ирина Ильинична вспомнила, как из нее хотели сделать агента НКВД. Было это накануне войны. Илья Эренбург работал тогда в Париже корреспондентом газеты «Известия» и прислал Ирине приглашение приехать к нему на месяц. Для того чтобы получить разрешение на выезд за границу, нужно было, как сказала Ирина Ильинична, пойти на Лубянку, в страшное заведение, наводящее ужас на советских граждан. В здание, где по ночам в подвалах расстреливали людей.
С ней пошел ее муж писатель Борис Лапин, который вскоре, в самом начале войны, в 1941 году, погибнет, попав в окружение под Киевом.
Дойдя до магазина «Детский мир», откуда до Лубянки было уже рукой подать, они остановились. Дальше Ирина Ильинична должна была идти одна. И тут муж ей сказал: «Если через два часа ты не вернешься, значит, тебя арестовали. Тогда и я пойду туда. Пусть нас посадят вместе». Ничего не ответив, поцеловав Бориса и сжавшись от страха, она пошла к дверям этого здания.
На Лубянке Ирину Ильиничну принял очень любезный генерал. Усадив в кожаное кресло и предложив дорогие папиросы - она тогда курила, - сказал:
- Ирина Ильинична, вы хотите поехать в Париж? Пожалуйста. С нашей стороны препятствий нет. Я сейчас позвоню, и вы получите заграничный паспорт и необходимую для поездки валюту.
Он положил руку на телефонную трубку, помедлил и, улыбнувшись, добавил:
- Только вам нужно будет оказать нам небольшую услугу. Ваш отец встречается в Париже со многими иностранцами. Нам необходимо знать, о чем он с ними ведет разговоры. По возвращении в Москву вы снова придете ко мне и расскажете об этих разговорах.
Она возмутилась:
- Вы предлагаете мне шпионить за отцом?
Он снял руку с телефонной трубки и спокойно сказал:
- Подумайте.
Она мотнула головой:
- Нет!
- Ну что ж. Тогда вы не поедете в Париж. И напишете отцу, что заболели. До свидания.
Он подписал ей пропуск, и она ушла.
Когда муж увидел Ирину Ильиничну живой и невредимой, он был вне себя от счастья. Расцеловав ее, как после долгой разлуки, схватил за руку и быстро увел от этого страшного места.
Во время войны она была на фронте как корреспондент дивизионной армейской газеты «Уничтожим врага!». В перерывах между боями бывала в окопах, брала интервью у красноармейцев и не раз попадала под артиллерийские и минометные обстрелы.
И еще мне запомнился ее рассказ об Одессе.
В ноябре 1945 года газета «Комсомольская правда» командировала Ирину Ильиничну в наш город. В Одессу должен был прибыть английский пароход с освобожденными из нацистских концлагерей советскими военнопленными, и ей было поручено написать об этом статью.
Ирина Ильинична рассказывала, какой увидела Одессу, освобожденную от оккупантов. Полуразрушенную, с темными улицами, с людьми изможденными и оборванными, но не теряющими чувства юмора. Отправившись как-то на Привоз купить продуктов, она встретила пожилую женщину, которая несла с рынка связку крупных бычков. Еще в Москве друзья сказали Ирине Ильиничне, что она должна непременно отведать жареных одесских бычков. И вот - они перед ней! Но когда она спросила женщину, где продаются такие бычки, та подняла рыбу над головой и воскликнула: «Деточка, разве это бычки? Это же звери!».
Статью Ирина Ильинична не написала. К советским военнопленным, освобожденным англичанами, ее не пустили, и она должна была возвратиться в Москву ни с чем. Но она встретилась с евреями, которые пережили ужасы одесского гетто и доманевского концлагеря, и написала о трагедии этих людей.
«Комсомольская правда» статью напечатала, и Ирина Ильинична стала получать письма из освобожденных городов Украины и Белоруссии - ей писали евреи, которым чудом удалось выжить в страшных условиях гетто и концлагерей. Эти письма она передавала отцу. Илья Эренбург с первых дней войны начал собирать документы о преступлениях немцев, о трагедии еврейского народа. Красноармейцы приносили ему дневники, завещания, фотографии, которые находили в разрушенных фашистами городах и местечках.
По словам Ирины Ильиничны, Эренбургу во время его поездок на фронт приходилось допрашивать взятых в плен немецких офицеров, и первыми его словами были: «Я - еврей». Это повергало нацистов в страх и вынуждало говорить правду об их злодеяниях.
На основании этих неопровержимых доказательств преступлений нацистов против еврейского народа Илья Эренбург вместе с писателем Василием Гроссманом создали «Черную книгу». Отрывки из нее еще в 1944 году были напечатаны в журнале «Знамя» с предисловием Ильи Эренбурга под названием «Народоубийцы». Но после войны разгорелась сталинская антисемитская кампания по борьбе с «безродными космополитами», и «Черная книга» в СССР издана не была. Лишь многие годы спустя она вышла в Израиле и Америке, а в Советском Союзе ее издали только во время горбачевской перестройки.
Сама же Ирина Ильинична написала на эту тему еще несколько статей. Но главный редактор «Комсомолки» сказал: «Хватит. Цензура больше не пропускает. Переключись на другие темы». А вскоре ее и вовсе перестали печатать.
Ирина Ильинична рассказывала обо всем этом, а я думал, что однажды мы уже могли встретиться - в 1945-м в Одессе, куда английский пароход привез советских солдат, освобожденных из плена. Я, как и многие одесситы, прибежал тогда на Таможенную площадь и видел, как из ворот порта выводили бывших военнопленных в сопровождении сотрудников НКВД и милиции (подробно об этом я написал в своих воспоминаниях «Ангелы живут на земле»).
В конце встречи Ирины Ильиничны с экипажем я хотел подойти к ней и сказать, что тоже стоял в тот ноябрьский день 1945 года у ворот одесского порта, где стояла, вероятно, и она, и тоже видел тех солдат. Но Ирина Эренбург, закончив свой рассказ, поблагодарила моряков за внимание, пожелала счастливого плавания и в сопровождении капитана, который под аплодисменты экипажа преподнес ей букет цветов, пошла к трапу. На причале ее ждала машина, чтобы отвезти в гостиницу. Так и не удалось мне к ней подойти...
А на следующий день «Илья Эренбург» уходил в свое первое плавание. На заводском причале его провожало много людей. Я наблюдал с нашего борта, как буксир оттащил танкер от причала, развернул носом на выход из бухты и отдал буксирный трос, который на корме стали быстро выбирать из воды матросы. Танкер прощально загудел, из его широкой трубы вырвались кольца выхлопного дыма, от заработавшего под кормой винта вскипела вода, и, набирая ход, он стал выходить в открытое море.
«Илья Эренбург» начал жить!
2013 г.
