Бухта Нагаево
Куда только не забрасывала меня морская судьба! Зимой, например, после жаркой Кубы, куда мы возили сельскохозяйственную технику, могли пойти в скованную морозом Канаду и погрузить пшеницу на Новороссийск. Из Новороссийска с грузом цемента могли пойти в Африку. А потом, помыв после цемента трюмы и взяв в одном из африканских портов груз бобов -какао, пойти на Дальний Восток.
Так на теплоходе «Аркадий Гайдар» попал я однажды в бухту Нагаево. Сюда, на Крайний Север, в столицу Колымского края Магадан, расположенный на берегах этой бухты, мы привезли из Владивостока полные трюмы ящиков со свиной тушенкой и сгущенным молоком.
Сегодня название этой бухты ни о чем не говорит. Да и мало кто знает, где она находится. Но в советские времена при одном упоминании этого названия людей охватывал страх.
В годы сталинских репрессий в бухту Нагаево привозили «врагов народа». А везли их на Дальний Восток со всей необъятной Советской страны. По прибытии во Владивосток загоняли их в пароходные трюмы, набивая каждый трюм так, что несчастным арестантам трудно было дышать.
В этих душных, наглухо закрытых трюмах, за время морского перехода из Владивостока в бухту Нагаево многие погибали. И тогда конвой просто выбрасывал их за борт.
Я читал об этом в книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут». Евгения Гинзбург, мать знаменитого писателя Василия Аксенова, провела на Колыме в сталинских концлагерях 18 лет.
Из ее книги я и узнал, как привозили в бухту Нагаево тысячи и тысячи «врагов народа», и как гнали их из Магадана под злобные крики конвоиров и лай сторожевых собак в тайгу, в страшные колымские лагеря, откуда мало кто возвращался живым…
Начав работать над этим очерком, я перечитал книгу Антона Павловича Чехова «Остров Сахалин». Поездку на Сахалин и возвращение пароходом в Одессу А.П.Чехов осуществил в 1890 году.
На уничижительный отзыв своего издателя А.Суворина, что поездка писателя на Сахалин была «дикой фантазией и Сахалин никому не нужен и не интересен», А.П.Чехов резко ответил: «Сахалин может быть не нужным и не интересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей. Это место невыносимых страданий, которые может вынести не каждый человек…».
Узнав о задуманном А.П.Чеховым путешествии на Сахалин, родные и друзья наперебой отговаривали его от этого опасного предприятия. Но писатель был непреклонен.
А.П.Чехов прибыл на Сахалин в июле 1890 года. За несколько месяцев пребывания на острове он общался с сосланными, узнавал истории их жизней, причины ссылки и набирал богатый материал для задуманной книги.
За время пребывания на Сахалине он прошел и объехал весь остров, побывав во всех расположенных на Сахалине тюрьмах. Работа, задуманная А.П.Чеховым, была поистине каторжной. Но не смотря ни на что, книга была написана и вызвала широкий резонанс в России и за рубежом.
А.П.Чехова возмущали условия содержания и унизительные наказания, которым подвергались сосланные царским судом на сахалинскую каторгу арестанты.
Но чтобы сказал А.П.Чехов, побывав на Колыме в сталинских концлагерях!
В царской России на Сахалин ссылались убийцы, казнокрады, аферисты и воры. А в СССР при Сталине ссылались на Колыму в зону вечной мерзлоты на непосильные работы высокопоставленные партийные и комсомольские чины, писатели, поэты, артисты, архитекторы, агрономы, инженеры, врачи, священники, филологи, военачальники, авиаконструкторы, ученые и дипломаты!
Добиваясь абсолютной власти, уничтожив оппозицию, Сталин загонял страну в многолетний страх. И тех, кто содержались на Колыме в невыносимых условиях, судили за надуманные преступления, обвиняя в диверсиях и шпионаже, в участии в подпольных террористических организациях, в попытках покушений на членов правительства и на самого товарища Сталина. Изощренными пытками заставляли арестованных подписывать протоколы о несовершенных ими преступлений, приговаривая в лучшем случае к ссылке на Колыму, в худшем – к расстрелу.
Достаточно прочитать тот же «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург, «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, «Колымские рассказы» Варлама Шаламова или «Непридуманное» Льва Разгона, где он пишет как сидела с ним в одном лагере арестованная по приказу Сталина жена Председателя Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина Екатерина Калинина, чтобы содрогнуться от произвола сталинской репрессивной политики, которая не только калечила судьбы ни в чем не повинных людей и отнимая у них жизнь, но и на долгие годы делала их имена проклятыми для народа под хитроумным нагромождением лжи и вздорных политических обвинений.
Был сослан на Колыму прекрасный и горестный поэт Николай Заболоцкий. Там же погиб гениальный Осип Мандельштам. Сидели там и выдающиеся певцы Лидия Русланова и Вадим Козин. Отбывали длительные сроки в этом северном аду известные всему Советскому Союзу артистки кино Татьяна Окуневская и Зоя Федорова. Сидел на Колыме академик, создатель советских космических ракет, Сергей Королев. По навету недругов и завистников был арестован и погиб в сталинских застенках гениальный ученый Николай Вавилов. Да всех не перечесть. Вот что означала для советских людей бухта Нагаево!..
Не помню, какой был год, когда мы туда пришли. Но у власти в стране был уже не Н. Хрущев, разоблачивший в знаменитой своей речи на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 года злодеяния И.Сталина, после чего из колымских концлагерей начали выпускать тысячи политзаключенных, а Леонид Ильич Брежнев. При нем неугодных не ссылали на Колыму, а садили в «психушки» или высылали за границу, лишая советского гражданства.
Так были наказаны за свои убеждения писатели Александр Солженицын, Виктор Некрасов, Владимир Войнович. Выдающаяся певица, Народная артистка СССР Галина Вишневская и ее муж, гениальный музыкант Мстислав Ростропович и многие другие талантливейшие советские люди. .
Сталинскими палачами после страшных пыток был расстрелян гениальный режиссер Всеволод Мейерхольд, а при Брежневе был вынужден бежать за рубеж и указом «Дорогого Леонида Ильича», как величали Брежнева советские газеты, лишен советского гражданства выдающийся режиссер Юрий Любимов. Таких примеров – не счесть.
Но вернемся в бухту Нагаево. Пришли мы туда коротким северным летом, в белые ночи. Они не давали спать. И выйдя посреди ночи на палубу, странно было видеть не по - ночному светлое небо и застывшие в нем белые облака. Бухту, как и город с хмурыми неприглядными домами, окружали высокие сопки, похожие на тюремные стены.
Да и сама бухта, со снующими по ней закопченными мотоботами и густо дымившими буксирами, с грязной пропахшей нефтью водой и торчавшими в разных местах гнилыми сваями, с несколькими стоявшими у причалов ржавыми рыболовными траулерами, лесовозами и с каким-то неказистым пассажирским суденышком, выглядела угрюмо и неприветливо, словно ожидая очередную партию арестантов, была разочарована, что привезли мы из Владивостока не «врагов народа», а совсем другой груз.
Оживляли бухту только белевшие на воде чайки, словно нерастаявшие льдинки после долгой колымской зимы…
Грузчики поднимались к нам на борт медленно, гуськом, как идущие под конвоем арестанты. Сходство с арестантами придавало им и то, что когда наши матросы открывали по утрам трюмы, возле каждого трюма становился милиционер. Он следил за тем, чтобы ни один ящик не был разбит, и чтобы банки со свиной тушенкой и сгущенным молоком грузчики не прятали по углам трюма. Эти же милиционеры обыскивали грузчиков, когда закончив работу те вылезали из трюмов.
Видя эту картину, мне казалось, что и меня пригнали сюда из одного из колымских лагерей, и обыск, которому подвергались эти люди, дойдет сейчас и до меня…
Через несколько дней после нашего прихода к нам пришвартовался небольшой танкерок. Суденышко доставило заказанное нами еще на подходе к бухте Нагаево дизельное топливо. Танкерок назывался «Камчадал».
Ко мне, как к стармеху, вошел капитан «Камчадала», пожилой человек в замасленном ватнике и в старенькой морской фуражке.
Поздоровавшись, он протянул мне лабораторный анализ привезенной «дизельки», добавив, что она - «высший класс».
- А чего вы в ватнике? – удивился я. – На дворе же лето.
- Это для вас лето, - усмехнулся он, усаживаясь в стоявшее напротив моего письменного стола кресло. – Те, кто провели много лет в колымских лагерях, не могут согреться всю оставшуюся жизнь.
- Вы были в этих лагерях?
- А что вы удивляетесь? Товарищ Сталин в этом плане никого не забывал.
И тут я узнал удивительную судьбу этого человека.
Звали его Николай Федорович Синицын. Родился и вырос он недалеко от Одессы, в Измаиле. Когда началась Великая Отечественная война ему исполнилось 19 лет, и он только закончил Одесский морской техникум. Его сразу призвали в военный флот, где получив звание младшего лейтенанта, он был назначен штурманом на минный тральщик, приписанный к Одесской военно-морской базе.
С экипажем тральщика прошел оборону Одессы и Севастополя. Сопровождал транспортные суда, которые вывозили из осажденных немецкими фашистами городов женщин, стариков и детей, отгоняя яростным артиллерийским огнем налетавшие на транспорты фашистские бомбардировщики. Участвовал в десантных операциях в Керчи и Новороссийске.
В январе 1944 года его вызвали в штаб флота, который базировался в Геленджике, вручили лейтенантские погоны и с группой военных моряков отправили самолетом в Мурманск.
Из Мурманска группа вылетела на американскую военно – морскую базу в Норфолк, где приняла несколько новеньких американских тральщиков, вооруженных новейшим скорострельным оружием и специальной техникой для борьбы с минами.
В условиях строжайшей секретности, с погашенными ходовыми огнями и без радиосвязи, моряки перегнали «американцев» через Атлантический океан и Средиземное море к берегам охваченного войной Кавказа, где полученные от правительства США новые тральщики вступили в состав советского военно-морского флота.
Оставляя под натиском советских войск черноморские порты, немцы минировали акватории портов и подходы к ним, так что тральщикам работы хватало…
Демобилизовался он в 1946 году. Вернувшись в родной Измаил, устроился на работу в портовой флот, где вскоре стал капитаном буксира, женился, и все пошло хорошо.
Но вот, в 1949 году, в разгар сталинской кампании «по борьбе с безродными космополитами и низкопоклонством перед Западом», накануне Дня Победы его, как участника Великой Отечественной войны, пригласили в одну из школ выступить перед школьниками и преподователями с воспоминаниями об участии в боях с немецко-фашистскими захватчиками.
В конце выступления, когда он рассказал, как воевал с немцами на советском минном тральщике, а потом на тральщике полученном от американцев, которые были в то время союзниками СССР в борьбе против гитлеровской Германии, кто-то из школьников спросил:
- А какая была разница между советскими и американскими тральщиками?
Он ответил, что американские отличались от советских лучшим вооружением, лучшей техникой по уничтожению мин и лучшими бытовыми условиями.
Через несколько дней его арестовали. Кто – то из школьных преподователей доложил в соответствующие органы, что он, Николай Федорович Синицын, расхваливал перед школьниками американскую военную технику.
Ему было предъявлено обвинение в антисоветской агитации и пропаганде и в преклонении перед Западом. Наказание – десять лет со ссылкой на Колыму.
Уже в одном из Колымских лагерей, где в сорокаградусные морозы заключенных гнали на валку леса, он получил от жены письмо. Она писала, что не желая быть женой «врага народа», подала на развод. Детей у них не было. Родители его давно умерли, так что попав на Колыму, он стал, как сказал он мне, «круглым сиротой».
5 марта 1953 года умер Сталин. Просыпаясь по утрам в переполненном зэками бараке, Николай Федорович не мог себе представить, что нет уже того, кто на протяжении долгих лет воплощал в стране безумие и жестокость, которые с трудом постигались обычным человеческим разумом. .
Помнит, какие споры шли среди заключенных, какие были предсказания и предположения. Но единой для всех была уверенность, что кто бы ни сел на московский престол, будет менее жесток чем скончавшийся Вождь. Потому что более жестоким быть нельзя не только по человеческой, но даже по дьявольской мерке!..
Освободили его только в 1956 году, после речи Н.Хрущева на ХХ съезде КПСС о злодеяниях И.Сталина, когда из колымских лагерей начали выпускать тысячи политических заключенных.
Морских специалистов в Магадане не хватало, и когда выдавали ему документы об освобождении, предложили остаться работать на судах, приписанных к Магаданскому порту. Зарплата была намного выше, чем он получал в Измаиле. Плюс - северные надбавки.
Он задумался. Ему вернули украденную жизнь. Но возвращаться в Измаил, где его никто не ждал? Возвращаться туда, где с его женой, наверняка, живет другой человек? А дадут ли там ему работу? Ведь он бывший зек!
И – он остался.
Сейчас, как сказал он мне, у него одна мечта – накопить денег и с выходом на пенсию купить где-нибудь на Юге, у моря какой-нибудь домишко и доживать там свои дни.
Вот такую историю узнал я в бухте Нагаево.
Уходили мы оттуда ранним утром. Над угрюмыми сопками всходило солнце и вода в бухте отражала розовевшие от солнца облака.
Буксир, густо дымя длинной трубой, оттащил нас от причала, и за нами с криками полетели чайки, провожая в очередной дальний рейс.
А когда выходили из бухты увидели стоявший на якоре недалеко от маяка «Камчадал». С крыла его мостика прощально махал нам фуражкой капитан. Странный человек, получивший свободу и оставшийся на Колыме.
