Дочь полицая
В апреле 2014 года по Первому каналу российского телевидения в программе Андрея Малахова «Пусть говорят» рассказывалось о ребятах 8 – 10 лет, совершивших настоящие подвиги.
Один вытащил из загоревшейся деревенской избы годовалую сестренку, получив при этом серьезные ожоги. Другой бросился холодной осенью в реку и спас упавшего туда товарища. Были и другие примеры удивительного героизма собранных на эту передачу ребят.
Глядя на этих маленьких героев, я вспомнил такую же восьмилетнюю девочку, спасавшую меня от голода в моем концлагерном детстве.
О ней и хочу рассказать…
Моя мама любила повторять: «Свет не без добрых людей». В страшные годы фашистской оккупации я не раз убеждался в правоте ее слов.
Когда в начале лета 1942 года наш этап, последний из Одесского гетто, пригнали в Доманёвку, и мы, уставшие, голодные, сели на землю недалеко от небольшой церквушки, к маме подошла какая-то женщина и спросила:
- Звидки вы?
- Из Одессы, - ответила мама.
Женщина посмотрела на меня, на сестру, вздохнула и ушла. Но вскоре вернулась с крынкой молока:
- Нехай диты попьють.
Из Доманёвки нас погнали в Карловку. Во всех бараках нары были заняты предыдущими этапами, и нам ничего не оставалось как примоститься в одном из бараков на земляном полу.
Так бы мы и спали, если бы не деревенский кузнец. Он привел одному из охранявших лагерь полицаев подкованного коня и из любопытства заглянул в наш барак.
Увидев, что мы лежим на голой земле, он сказал маме, что ночью натаскает нам из расположенного неподалеку от лагеря коровника солому.
Так он и сделал, и у нас появилась, как говорила мама, «приличная постель»…
А теперь о дочери полицая.
Фамилия его была Луценко. О нем говорили, что его свирепый вид наводит ужас даже на односельчан. А о узниках концлагеря и говорить нечего!
В то наше первое концлагерное лето его дочка приносила ему в лагерь «исты». Конопатая, босая, в выгоревшем платьишке, на нас она смотрела с испугом. А когда выходила за ворота лагеря, домой пускалась бегом!
Однажды я встретил ее у колодца. Она мыла солдатский котелок, в котором приносила отцу еду.
Когда я подошел к колодцу набрать воду в заменявшую нам ведро ржавую кастрюлю, она, при виде меня, испуганно отскочила.
Неожиданно для себя я схватил ее за руку:
- Как тебя зовут?
Она вырвала руку:
- Ты шо?
И тут я со страхом подумал: сейчас побежит, пожалуется отцу!
Но она потерла руку и сказала:
- Мэнэ Лида. А тэбэ?
Я сказал.
Она оглянулась по сторонам и спросила:
- Скажи, а чого це вас так мордують?
- А за то, что мы Христа распяли.
- А колы ж це було?
- Больше тысячи лет назад.
- Так ты ж тоди ще не жив!
- Ну и что? Все равно виноват!
- Лидка! – прогрохотал за бараками сиплый голос полицая. – Куды ты пропала?
- Ой!, - заметалась она. – Побигу! А ты приходь сюды завтра.
И убежала.
Когда я сказал маме, что познакомился с дочерью Луценко, мама ужаснулась:
- Не смей к ней подходить! Полицай тебе голову оторвет!
Но на следующий день меня, как магнитом, потянуло к колодцу.
Как и накануне, она мыла солдатский котелок. Увидев меня, облизнула потрескавшиеся губы и быстрым шепотом сказала:
- Приходь зараз до старого сарая. Батько впевненный, шо я до дому побигла. Шукать не будэ. Приходь!
В конце лагеря стоял полуразрушенный сарай. Камышовую крышу его растаскали зимой по баракам на «паливо». Стены тоже - обвалились, и оставаться в сарае не замеченными можно было только сидя на полу.
Лида уже сидела там на полусгнившей соломе, и когда я вошел, подвинулась, давая мне место.
Не успел я усесться, как она сказала:
- Так расскажи, як же Христа распялы?
Я стал рассказывать евангельскую легенду, которую знал со слов мамы.
Лида слушала, раскрыв рот и не сводя с меня глаз. Но когда я сказал, что мать Иисуса, пресвятая дева Мария, была еврейкой, она воскликнула:
- Ты шо! Не може буты!
- Как «нэ можэ буты»? Ты спроси мать, отца.
- А шо воны знають? Маты цилый дэнь у поли або в огороди працюе. А батько тильки самогон пье, та вас доглядае!
Вдруг она вскочила:
- Побигу! А ты трошки посыдь, шоб нас удвох не бачылы. А завтра прыходь. Батько кажэ, шо вы уси з Одессы. Я хочу знаты, шо це за город такий…
От мамы я как-то слышал: «В любом несчастье нужно иметь кусочек счастья».
Таким «кусочком счастья» стало для меня знакомство с этой девочкой.
Когда на следующий день я прибежал в сарай, она сидела уже там, разложив на чистой тряпочке несколько помидор, хлеб и кусок отварной курицы.
Мне показалось, - я вижу это во сне!
А Лида деловито сказала:
- Поишь. А потим расскажешь.
Съев все в один присест, я стал рассказывать о нашей одесской жизни.
О 16-й станции Большого Фонтана, где каждое лето отец снимал дачу, и по утрам, взяв напрокат лодку, выходил со мной в море ловить бычков.
О Дворце пионеров, из широких окон которого виден порт, и где в читальном зале Дворца я зачитывался книгами Жюля Верна, Фенимора Купера, Джека Лондона, Майн Рида и Стивенсона.
О Потемкинской лестнице, ведущей с Приморского бульвара в порт, на которой кинорежиссер Сергей Эйзенштейн снимал свой знаменитый фильм «Броненосец Потемкин.
Об Оперном театре, куда мама водила меня каждое воскресенье.
И о музыкальной школе Столярского, в которую поступил накануне войны…
Лида слушала, затаив дыхание, не спуская с меня глаз.
Для нее, девочки из глухой украинской деревни, все что я рассказывал казалось таким же нереальным, какой нереальной в условиях голодной концлагерной жизни показалась мне принесенная ею еда…
Так я встречался с ней в этом полуразрушенном сарае, убегая из нашего барака под разными предлогами, чтобы в очередной раз рассказать Лиде о нашем прекрасном городе.
А она приносила еду. Я ел и мучился от того, что не могу поделиться этой едой с сестрой и мамой, потому что боясь за меня, они сделают все, чтобы эти свидания прекратить…
В одно из таких свиданий я узнал, что Лида не умеет даже читать. Ей было семь лет когда началась война, и в школу она уже не пошла. Она принесла мне как-то букварь и попросила, чтобы я научил ее складывать буквы в слова.
Я с увлечением принялся учить ее чтению, и когда она впервые самостоятельно прочитала какую-то фразу, - обняла меня и поцеловала!
Но – всему приходит конец.
В какой-то день она не пришла. Не пришла и на следующий. Прибегая в сарай, я ждал, что вот-вот она придет. Но ожидания были напрасны…
Прошло еще какое-то время, и однажды когда я пришел за водой к колодцу, туда прискакал на коне ее отец, полицай Луценко.
Осадив коня, он посмотрел на меня мутными от самогона глазами и со всей силы хлестнул по спине кнутом. Хлестнув меня еще несколько раз, развернул коня и ускакал.
А потом его перевели из Карловского концлагеря в Доманевский, и надежда снова встретить его дочь пропала для меня навсегда…
Увидев в программе Андрея Малахова ребят-героев, я вспомнил эту милую деревенскую девочку с маленькими шершавыми руками и добрым сердцем.
Не знаю, как сложилась ее судьба, но уверен,- выросла она добрым и отзывчивым человеком, не похожей на своего свирепого отца…
