Вилла «Жаннет»
За долгие годы работы в Черноморском пароходстве я плавал на разных судах: на пассажирских, на танкерах, сухогрузах. Но однажды довелось перегонять из Одессы в Мурманск плавкран. Построен он был в Венгрии, пригнан в Одессу по Дунаю. А уже из Одессы путь его лежал на Север, в Мурманск.
Буксировать плавкран должен был морской буксир «Геркулес», на который я был назначен 2-м механиком.
У меня тогда закончился отпуск. Танкер «Херсон», на котором я плавал 3-м механиком, ушел на Дальний Восток. Ждать его нужно было долго. И когда мне предложили пойти на этот перегон вторым механиком, я согласился.
Был конец февраля. И как только мы вышли из порта, ведя на длинном буксирном тросе плавкаран, пошел снег, и город сразу скрылся в белой пелене, сквозь которую прощально мигал красным проблесковым светом Воронцовский маяк.
До Босфора штормило, но не очень. Прихватило всерьез в Средиземном море. Волны с бешенством обдавали судно и в машинном отделении, просачиваясь через задраенные светлые люки, начала гулять вода.
«Геркулес», стараясь преодолеть яростный напор волн, трясся от напряжения. Его стремительно клало то на один, то на другой борт и, казалось, эта качка и этот ураганный ветер не успокоятся уже никогда!
Ближе к Сицилии чуть утихло. Но оборвался буксирный трос. Плавкран понесло к берегу. Боцман, по команде капитана, мгновенно спустил моторный бот, в который попрыгали старпом, 4-й механик и несколько матросов. Они успели догнать уносимый волнами плавкран и сумели завести на него новый буксирный трос. Если бы не их быстрые действия, нам пришлось бы стаскивать плавкран с мели…
За Сицилией шторм снова начал набирать силу, и нас начало сносить к берегам Франции. Чтобы переждать погоду, капитан решил зайти в какой-нибудь порт. Так мы оказались в Ницце.
Нас ошвартовали за высоким молом, куда долетали брызги бушевавших за молом волн. В порту ходила зыбь, раскачивая стоящие на якорях многочисленные яхты. Но после того, что пришлось пережить в море, эта зыбь, яхты и пальмы, шумевшие под ветром на набережной Ниццы, казались добрыми друзьями, приютившими нас в этом порту.
Дня через два погода улучшилась. Но впереди были Атлантический океан, Северное и Норвержское моря, и готовясь к этому переходу капитан заказал бухту нового стального троса на случай, если снова оборвется буксир.
Ждать заказ нужно было несколько дней. Обрадовавшись этому, мне не терпелось сойти на берег и прогуляться по Ницце. Но в то утро, когда я собрался в увольнение, ко мне зашел капитан.
Познакомился я с ним в отделе кадров, когда получал назначение на «Геркулес». Фамилия его была Мирошниченко. Звали Александр Николаевич. Было ему лет шестьдесят. И глядя на его кряжистую фигуру, обветренное лицо и седую шевелюру, чувствовалось, что с таким капитаном не страшно идти в море даже на таком небольшом судне, каким был морской буксир «Геркулес».
Из отдела кадров мы вышли вместе. Мне нужно было зайти в редакцию газеты «Моряк». Заместитель главного редактора Яков Григорьевич Кравцов, которому я приносил свои заметки, встретив меня накануне в пароходстве, сказал, чтобы я зашел в редакцию получить удостоверение нештатного корреспондента «Моряка».
Я,Г.Кравцов был старейшим сотрудником газеты. Он начал работать в «Моряке», когда секретарем редакции был Константин Паустовский, когда в «Моряке» печатались Валентин Катаев, Юрий Олеша, Исаак Бабель, Эдуард Багрицкий и другие молодые писатели и поэты, ставшие впоследствии знаменитыми.
С Яковом Григорьевичем всегда было интересно. А когда он начинал рассказывать о К.Паустовском или о В.Катаеве, я, сидя в его кабинете и слушая эти рассказы, боялся пошевельнуться, чтобы даже не скрипнуть стулом!
В «Моряк» мы зашли с капитаном вместе. Ему интересно было познакомиться с таким человеком, как Я.Кравцов. А Яков Григорьевич, узнав, что мы назначены на «Геркулес», который поведет на буксире плавкран в Мурманск, попросил по возвращению в Одессу, обязательно рассказать об этом плавании на страницах «Моряка»…
- Хотите съездить со мной в Грасс? – спросил, зайдя в мою тесную каютку капитан.
- В Грасс?
- Да. У меня сейчас сидит агент, которому я заказал буксирный трос и свежие продукты. И он готов повезти нас в Грасс, где в годы Второй мировой войны жил Бунин. Это недалеко от Ниццы. Может найдем виллу, которую он снимал.
Бунин! Когда только у нас начали издавать его книги, запрещенные при Сталине, так как Бунин был эмигрантом, покинувшем Россию из-за ненависти к большевикам, я купил на Староконном рынке у перекупщика томик его рассказов. В книжных магазинах их было не найти.
Каждый рассказ был потрясением! И «Господин из Сан-Франциско», и «Легкое дыхание», и «Сны Чанга». Эти рассказы, как и многие другие, были написаны с такой ошеломляющей силой, что читая их захватывало дух!
Из автобиографической справки я знал, что Ивана Алексеевича Бунина многое связывало с Одессой. Отсюда он отплывал в свои путешествия, - в Сирию, Палестину, Египет, на Цейлон. Его первая жена Анна Цакни была дочерью богатого одесского грека Николая Цакни. Правда, прожили они недолго. Вскоре после развода, живя уже в Москве, Бунин в 1906 году познакомился с Верой Николаевной Муромцевой, племянницей Председателя Государственной думы России 1-го созыва. С ней и прожил всю жизнь.
Летом 1918 года вместе с Верой Николаевной Бунин перебрался из большевистской Москвы в Одессу. Город был занят австрийскими войсками. Но весной 1919 года взят Красной Армией.
Бунин остался тогда в Одессе. Большевики, расправляясь с буржуями и прочей «контрреволюционной нечистью», расстреливали их в подвалах ЧК на Маразлиевской улице. В.Катаев в книге «Алмазный мой венец», вспоминая Одессу тех лет, свидетельствует, что «списки расстрелянных расклеивались на стенах домов и на афишных тумбах». Читая эти списки и не воспринимая новшеств, которые принесла с собой Советская власть, И.Бунин пишет «Окаянные дни», - книгу полную страстной ненависти к большевикам.
Вот небольшая выдержка из этой книги, которая была издана у нас уже после развала Советского Союза:
«Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кошмарно-кровавым балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы…»
В августе 1919 года Одесса была взята Добровольческой армией. Бунин приветствовал новых хозяев Одессы, и лично благодарил командующего армией генерала А.И.Деникина, прибывшего в город. Но в феврале 1920 года, под натиском Красной Армии, деникинцы оставили Одессу. И Бунин с Верой Николаевной на небольшом французском пароходе отправился в эмиграцию.
И вот теперь мне предоставлялась возможность побывать во французском курортном городке и возможно увидеть виллу, на которой долгие годы жил великий русский писатель Иван Алексеевич Бунин!
От волнения я ничего не мог ответить капитану, лишь только кивнул.
И – мы поехали.
По дороге я узнал от капитана, что во время войны он плавал на Дальнем Востоке, и в 1943 году принимал в Сан-Франциско пароход типа «Либерти». Эти пароходы американцы поставляли сражавшемуся с гитлеровской Германией Советскому Союзу. Остались они у нас и после войны, и долго еще плавали в составе Дальневосточного и Черноморского пароходств.
В Сан-Франциско, как сказал капитан, была большая русская колония. Многие из этих людей приходили к советским морякам, одаривали подарками, приглашали в гости. А однажды устроили в своем клубе вечер русской поэзии.
На этом вечере читались стихи Блока, Брюсова, Есенина и Бунина. А перед чтением стихов рассказывались биографии поэтов.
Вот тогда капитан узнал, что Бунин, став эмигрантом, жил в Париже. А с началом Второй мировой войны перебрался в курортный городок Грасс, где снял виллу «Жаннет». На этой вилле прожил до окончания войны, пока не был освобожден от немцев Париж…
Грасс оказался похожим на Ялту. С такими же крутыми улицами и со множеством домов, рассыпанных по склонам.
Агента, который привез нас в Грасс, звали месье Дюпон. По просьбе капитана, останавливая каждый раз машину, он спрашивал у прохожих, как проехать к вилле «Жаннет». Но никто об этой вилле не слыхал.
Останавливались мы возле газетных киосков, возле магазинов, но кого бы ни спрашивал месье Дюпон о вилле «Жаннет», все недоуменно пожимали плечами.
И лишь в одном кафе, куда мы зашли выпить по чашечке кофе, гарсон на вопрос месье Дюпона о местонахождении виллы «Жаннет», подумал и быстро ушел.
Вскоре он привел другого гарсона. Это был маленький, багровый от смущения старичок, который знал несколько русских слов. В молодости матросом он плавал на лесовозе и бывал в русских портах – Мурманске и Архангельске. Он дал нам адрес одного старого русского эмигранта, который, по словам гарсона, наверняка знал адрес виллы «Жаннет», на которой жил русский писатель И.Бунин.
Долго крутились мы по узким улочкам, пока искали дом этого человека. Наконец нашли.
Но какого было наше разочарование, когда мы его увидели. Сидел он в глубоком кожаном кресле. Ноги его были укутаны клетчатым пледом. Рядом, на приставном столике, стояла тарелка с остывшей манной кашей.
Лет этому человеку было за девяносто. Голова его тряслась, и когда он уставился на нас тусклыми глазами, не понимая о чем мы его спрашиваем, стало как-то не по себе.
Провела нас к нему маленькая, вся в черном, похожая на монахиню служанка. И пока мы с ним разговаривали, она то поправляла на его ногах плед, то куда-то выходила, метя длинной юбкой пол, и тут же возвращалась, словно боялась, чтобы мы не обидели старика.
Ничего не добившись, мы попрощались, вышли и, сев в машину, поехали в Ниццу.
Капитан молчал. А я думал о том, что великий русский писатель Бунин, несмотря на полученную в 1933 году Нобелевскую премию, которую, как я где-то читал, почти всю роздал на благотворительные цели, никогда не имел своего угла.
К.Паустовский писал, что в молодые годы Бунин жил то у родственников в Орловской губернии, то по разным гостиницам. Бежав из большевистской Москвы в Одессу, летом 1918 года он жил на даче писателя А. Федорова за 16-й станцией Большого Фонтана. А с наступлением осени перебрался в город, к своему приятелю художнику Буковецкому на Княжескую улицу, которая при Советской власти называлась Баранова.
А об эмиграции и говорить нечего. В Париже жил на съемной квартире и вилла, которую приехав в Грасс мы так и не нашли, тоже была для него чужой…
Вот с такими мыслями я вернулся на «Геркулес».
На следующее утро нам привезли новый буксирный трос, свежие продукты, и мы покинули приютившую нас Ниццу…
Дальнейший переход до Мурманска прошел относительно спокойно. Сдав там плавкран, мы вернулись в Одессу.
В очерке об этом перегоне, который я принес в «Моряк», я не писал о поездке в Грасс в поисках виллы, на которой жил И.Бунин. Описал только то, что пришлось пережить на долгом штормовом пути от Одессы до Мурманска.
Написал о нашем молодом поваре, которому ребята дали кличку «Дима-сельдерей». В любую погоду, даже при стремительной качке, он умудрялся кормить нас вкуснейшими обедами.
Написал о радисте Н. Афанасьеве, который на всем переходе, держа связь с Одессой и постоянно принимая сводки погоды, почти не выходил из радиорубки. Позже, будучи радистом на теплоходе «Умань», в ночь с 13 на 14 января 1964 года он погиб вместе с затонувшим в Атлантическом океане теплоходом, до последней минуты посылая в эфир сигнал «SOS».
И написал, конечно, о капитане. Когда мы прошли самую северную оконечность Европы мыс Нордкап и вошли в Баренцово море, то попали в густой туман, и капитан сутки не отходил от радара, продолжая вести наш маленький караван, пока не привел в Мурманск…
Прошло несколько лет. Я был уже старшим механиком на теплоходе «Аркадий Гайдар», когда мы пришли в Руан.
От Парижа Руан на таком же расстоянии, как Ильичевск от Одессы. И встретивший нас в Руане работавший во Франции представитель Черноморского пароходства Аверин, к сожалению забыл его имя, заказав автобус, устроил нам экскурсию в Париж.
Экипаж поделен был на две группы. В первый день поехала первая группа, на следующий вторая.
Я поехал в первый, и сидел в автобусе рядом с Авериным. Когда мы осмотрели основные достопримечательности Парижа, - Эйфелевую башню, собор Парижской богоматери, проехали по Елисейским полям, остановившись возле Триумфальной арки, и побывали в Доме инвалидов, где стоит саркофаг с прахом Наполеона, я попросил Аверина показать улицу, на которой жил И.Бунин.
Автобус остановился на улице Жака Оффенбаха возле высокого дома с типичными для Парижа небольшими, словно приплюснутыми, балкончиками. Рядом с мрачной парадной, с плотно закрытой обшарпанной дверью, мы увидели позеленевшую бронзовую табличку, на которой выдавленными буквами на французском языке было написано: «В этом доме с 1920 года по 1953 год жил Иван Бунин, русский писатель, лауреат Нобелевской премии 1933 года».
Аверин показал нам кафе, где любил сидеть И.Бунин, и где в 1946 году приехавший в Париж известный советский писатель Константин Симонов уговаривал И.Бунина вернуться в Советский Союз.
А потом мы поехали на кладбище Сен-Женевьев-де Буа. В русской части кладбища, где похоронены многие знаменитости, покинувшие в годы Гражданской войны Россию, мы увидели прелестную церквушку, окруженную шелестящими на ветру березками.
Аверин повел нас по аллейке мимо православных крестов и ангелов скорби и подвел к могиле И.Бунина. Я увидел серый гранитный крест, не совсем обычной формы, преземистый и тяжелый.
В ногах И.Бунина была похоронена Вера Николаевна Муромцева, соединившаяся с ним навек под одним крестом.
Когда мы входили на кладбище, я купил у сидевших возле ворот цветочниц две красные гвоздики и положил их под этот крест.
Вот так довелось мне увидеть дом, где жил в Париже И.Бунин, и его могилу.
А виллу «Жаннет» мы тогда так и не нашли…
