Русское кладбище в Бизерте
Есть книги, которые перечитываешь с возрастающим наслаждением, находя в них все больше и больше нового и интересного. Такой книгой для меня является повесть Констанина Паустовского «Время больших ожиданий».
Эта повесть настолько полна любви к Одессе, к ее морю и к ее людям, что каждый одессит, который прочтет ее хоть раз, запомнит на всю жизнь.
Написанная в 1958 году, она дала повод известному одесскому писателю и краеведу Ростиславу Александрову издать в 2013 году в одесском издательстве «Оптимум» увесистый том под названием «Хождение внутри книги», в котором с поразительной тщательностью прослежены не только подробности биографий всех описанных персонажей повести «Время больших ожиданий», но их родственников и друзей, о которых возможно не знал и сам К. Паустовский.
Что же касается меня, то перечитывая недавно «Время больших ожиданий», и наткнувшись на абзац, где К.Паустовский , работая в 1920 году в одесской газете «Моряк», пишет о том, что редакция «Моряка» получила из Москвы запрос по поводу угнанного белыми за границу в конце Гражданской войны российского торгового флота, с просьбой узнать и сообщить дальнейшую судьбу этих судов, я вспомнил, что попав однажды в тунисский порт Бизерту, видел один из этих пароходов. Вернее, не сам пароход, а его останки. Но как бы порадовался писатель, если бы я рассказал ему об этом!..
Было это в 1973 году. Теплоход «Аркадий Гайдар», на котором я тогда работал старшим механиком, возвращаясь из Шанхая в Одессу, зашел в Бизерту. Мы привезли тунисцам рис.
Но был Рамадан, главный мусульманский праздник, который длится сорок дней. Во время этого праздника целый день до самого вечера мусульмане не едят, не курят, даже не пьют воду. И грузчики, разгружавшие теплоход, спускаясь по утрам в трюмы, больше лежали на мешках с рисом, чем работали. Поэтому выгрузка затянулась надолго.
Но я был рад этому. Суэцкий канал, в результате Шестидневной войны 1967 года между Израилем и Египтом, был закрыт. Мы шли из Китая в Тунис больше месяца, огибая Южную Африку, и после этого долго перехода через Индийский и Атлантический океаны, после постоянных штормовых погод и непрерывной качки, - стоянка в Бизерте, в этом тихом уютном порту, отгороженным от моря высоким белокаменным молом, была особенно приятной.
Город был рядом, тоже - весь белый, малоэтажный, с высокими минаретами мечетей, с которых по утрам раздавались заунывные голоса муэдзинов, призывавших правоверных на молитву, с симпатичными осликами, груженными всевозможной поклажей, которые вместе с автомобилями терпеливо стояли на перекрестках, ожидая зеленый свет светофоров, и с шумным восточным базаром, с острыми пряными запахами, где от обилия тропических фруктов, овощей, бараньих туш, битой птицы, живой, трепещущей на лотках свежевыловленной рыбы рябило в глазах.
В первые дни стоянки в Бизерте мы ездили на экскурсии. Капитан заказал у обслуживавшего судно агента автобус, и мы посетили развалины Карфагена.
Это был один из крупнейших и богатейших городов древнего мира, который подчинял себе Южную Испанию, Сицилию, Корсику и всю Северную Африку. После нескольких войн с Римской империей он был захвачен римлянами и полностью разрушен. Было это в 146 году до нашей эры. Но до сих пор руины Карфагена, остатки высеченных из мрамора колонн, развалины форумов и театров поражают многочисленных туристов своим грозным величием.
В последующие дни мы осматривали в окрестностях города древние мавританские крепости, до стен которых долетали брызги шумевшего неподалеку морского прибоя, и когда ходили вдоль высоких крепостных стен, поражаясь их вековой прочности, над нами с карканьем кружили вороны. Наверно, они жили в крепостных стенах и наше присутствие нарушало их вороний покой…
Как я уже сказал, стоянка была долгой. В машинном отделении мы успели сделать много ремонтных работ, и не терпелось уже выйти в море и взять курс домой, на Одессу!
Но приходилось ждать окончания Рамадана и лишь тогда, как сказал капитану агент, нас выгрузят за несколько дней.
На берег уже не тянуло. И я, наверно, так и просидел бы на судне до самого отхода, если бы не случился с одним из мотористов несчастный случай. Спускаясь в машинное отделение, он поскользнулся на трапе, скатился вниз и сломал ногу.
Капитан позвонил агенту, тот прислал машину и я вместе с судовым врачом отвезли моториста в больницу. И пока наш врач оформлял в приемном покое необходимые документы, я вышел из больницы покурить.
Покурив и затоптав окурок, я вдруг увидел неподалеку небольшую церквушку. Я настолько привык в Бизерте к мечетям, что вид этой церквушки с голубым куполом и позолоченным крестом показался мне нереальным.
Шофер-араб, который привез нас в больницу, дремал за рулем машины. И когда наш врач вышел из больницы и сказал, что мотористу накладывают гипс, после чего мы заберем его на судно, я предложил врачу пойти взглянуть на эту церквушку.
Массивная дубовая дверь ее была заперта. Мы обошли церквушку и увидели за ней кладбище. Вошли, и оказались среди многочисленных надгробий, многие из которых потрескались и обвалились. Судя по надписям, здесь покоились русские военные моряки царского флота от матроса до адмирала.
Мы побродили среди надгробий, гадая, как сюда в далекий от России Тунис могли попасть эти моряки.
Когда мы уже выходили с кладбища, то увидели пожилую женщину, катившую тележку, из которой торчали веник, грабли и лопата. Увидев нас, она остановилась, вытерла со лба пот и спросила:
- Вы, наверно, русские, раз сюда пришли. Только как попали в Бизерту? Туристы обычно приезжают в Тунис, чтобы осмотреть развалины Карфагена.
Узнав, что мы советские моряки, она улыбнулась и протянула руку:
- Приятно познакомиться. Меня зовут Анастасия Александровна Ширинская. Я дочь командира русского эскадренного миноносца «Жаркий». А сейчас хранительница этого кладбища. Здесь похоронены русские моряки, умершие в изгнании. Да упокой, Господи, их души.
Она перекрестилась и быстро спросила:
- Вы что-нибудь знаете о них?
Я пожал плечами:
- Нет.
- А зря. Историю своего государства надо знать. Для вас, советских людей, моряки, что здесь похоронены, враги. А ведь это были герои. Они не щадили свои жизни, сражаясь с большевиками, чтобы не отдать Россию во власть этим супостатам.
При этих ее словах врач потянул меня за рубаху: «Идем. Хватит с ней разговаривать».
Он был прав. В те советские времена встречи за границей с русскими эмигрантами, разговоры с ними, были запрещены.
С каждым приходом в Одессу, вместе с пограничниками на борт поднимался куратор КГБ. Он интересовался у капитана и помполита, как прошел рейс, не было ли каких - либо происшествий. И если бы он узнал об этой встрече и разговоре с этой женщиной, нам бы не поздоровилось…
Попрощавшись, мы вернулись в больницу, забрали нашего моториста, которому на сломанную ногу был наложен гипс, и привезли его на судно.
Но Анастасия Александровна Ширинская и это кладбище не выходили у меня из головы.
С нашим капитаном я был в очень хороших отношениях, и на другой день рассказал ему об этой встрече.
Выслушав меня, капитан нервно заходил по каюте, закурил и сказал:
- Предупредите доктора, чтобы никому об этом не рассказывал. Для наших властей захороненные на этом кладбище русские моряки – изменники, укравшие у России военные корабли. Белые угнали и торговый флот. Кстати, вчера, прогуливаясь по порту, я дошел до карабельной свалки. Там увидел почти сгнившую корму какого-то торгового судна. Но на ней сохранился порт приписки – «Марсель». А из под этой надписи проступают две буквы «О» и «Д». И я уверен, что это бывший русский пароход, который был приписан к Одессе. Хотите, сходим туда, посмотрим.
На следующее утро, после завтрака, я отправился с капитаном в дальний угол порта, где среди старых, отслуживших свой век буксиров и ржавых полузатопленных барж, покрытых темными космами тины, распространявшей резкий йодистый запах, я увидел полусгнивший остов какого-то судна. В целости сохранилась только корма, на которой, если приглядеться, можно было прочитать название судна и порт приписки. Называлось оно «Нант». Порт приписки –« Марсель».
- А где же те буквы? – спросил я капитана.
- Посмотрите внимательней и увидите.
Я вгляделся в написанное по-французски слово «Марсель» и действительно увидел еле проступавшую под ним русскую букву «О». А присмотревшись пристальней, увидел и вторую - «Д».
Больше ничего разобрать было нельзя. Но и так было ясно, что это судно не было французским от рождения, а принадлежало то ли РОПИТу, (Русскому обществу пароходства и торговли), то ли Добровольному флоту, который строился на пожертвования собираемые в царские времена по всей России, и суда которого назывались в честь российских городов: «Самара», «Кострома», «Рязань» и так далее. Все они были приписаны к Одесскому порту, откуда и уходили в свои плаванья…
Возвращаясь на свой теплоход, мы все думали, - каким образом этот пароход мог попасть на корабельную свалку Бизерты?
Капитан выдвинул версию, что на подходе к порту пароход сел на мель, и хозяину было дешевле оставить его на мели, чем оплачивать дорогостоящую спасательную операцию. Тем более, что пароход был стар и доживал свои последние дни. А может, - добавил капитан, - его притащили сюда, чтобы разделать на металлом. Но по каким-то причинам руки до этого не дошли. Вот он и развалился на куски по соседству с прогнившими буксирами и проржавевшими баржами.
Но если с этим пароходом было более не менее ясно. то как оказалась в Бизерте русская военная эскадра?
У меня было желание, вернуться к той церквушке, встретить Анастасию Александровну Шиловскую и подробно обо всем расспросить.
Но согласно «Правил поведения советского моряка за границей» пойти туда один я не мог. А идти с кем-то, означало навлечь на себя неприятности.
Я и так уже в хрущевские времена три года был без визы, плавая в каботаже, за то, что осмелился купить за границей запрещенный тогда роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго».
Купил его в Генуе, на русском языке. В городе был с лучшими друзьями, которые поклялись никому об этом не рассказывать. Но хотя, прочитав книгу, в Одессу ее не привез, а выбросил в море, в КГБ узнали о моей покупке и после длительных допросов в кабинетах разных следователей, я был лишен права на загранплавание. Восстановили мне визу только после снятия Хрущева. Так что, тот урок запомнил надолго…
Кончился Рамадан, нас быстро выгрузили и мы покинули Бизерту. И может быть я никогда не вспомнил бы уже о русском кладбище в этом городе и о его хранительнице Анастасии Александровне Ширинской, если бы спустя несколько лет не попал в Лениград.
Здесь мы тоже задержались на несколько недель. В трюмах у нас был привезенный из Индии чай. Но шли дожди, и выгружать чай было нельзя. Зато эта стоянка дала мне возможность побывать во всех знаменитых музеях Ленинграда, в том числе и в Военно-Морском музее.
И вот здесь открылась мне тайна русского кладбища в Бизерте. Осматривая стоящие под стеклом модели военных кораблей царского флота, чьи названия на носу каждого были выведены старинной русской вязью, я прочитал название одного эсминца - «Жаркий». И тут же вспомнил Анастасию Александровну Ширинскую, - дочь командира этого корабля. Но как попали эти корабли в Бизерту?
С этим вопросом я обратился к проходившему мимо служителю музея, пожилому человеку в морском кителе. Он поинтересовался, кто я такой, и узнав, что я моряк, который был в Бизерте и видел там дочь командира царского эсминца «Жаркий», с интересом посмотрел на меня и пригласил в свой кабинет.
Как оказалось, это был заместитель директора музея, отставной капитан первого ранга. Звали его Игорь Николаевич. Фамилию не помню. Но помню, с каким пристрастием он расспрашивал меня о встрече с Анастасией Александровной Ширинской, как она выглядела, сколько ей лет и даже в чем была одета.
Я просидел у него часа два, узнав много подробностей о прибывших в 1920 году в Бизерту русских военных кораблей, и вернувшись на судно, поспешил все это записать.
А узнал вот что.
В конце 1920 года Белая армия, удерживающая Крым, была разгромлена. Главнокомандующий войсками юга Петр Николаевич Врангель обратился с призывом к остаткам войск и флоту покинуть родину.
Солдаты и офицеры Белой армии и та часть гражданского населения, которая убегала от большевиков, погрузились на торговые суда и отбыли в Константинополь. Так назывался тогда Стамбул.
Участь этих людей была трагична. О их судьбах рассказано в романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» и в фильме «Бег», поставленному по этому роману.
Что же касается военных кораблей, базировавшихся в Севастополе, то когда по призыву Врангеля они, покинув родину, прошли Босфор, Дарданеллы и вышли в Средиземное море, запросили правительство Франции, союзницу царской России в Первой мировой войне, дать им какое-нибудь пристанище.
Тунис был тогда французской колонией, и французское правительство разрешило им базироваться в Бизерте.
Вот тогда и пришли в этот тунисский порт 32 русских военных корабля. На них было около шести тысячи членов экипажей и семьи офицеров. Так в Бизерте образовалась русская колония.
О возврате моряков на родину, где укрепилась Советская власть, не могло быть и речи, и некоторые офицеры стали кончать жизнь самоубийством. Позже часть колонии разъехалась в разные страны. Но те, кто остались в Бизерте, чтобы прокормить свои семьи и самих себя, брались за любую работу. Блестяще образованные офицеры царского флота нанимались садовниками к богатым тунисцам или плотничали и малярничали вместе со своими матросами.
А корабли эскадры вошли в состав Военно-морских сил Франции. Их переименовали и перекрасили. Так исчезла российская Черноморская эскадра, как исчезло после развала Советского Союза и Черноморское пароходство…
Несколько лет назад я видел по телевизору документальный фильм Никиты Михалкова, который он снимал в Бизерте о судьбах русских моряков, оказавшихся в результате Гражданской войны в этом туниском порту. Показал он и русское кладбище. Увидел я на экране и Анастасию Александровну Ширинскую, у которой Никита Михалков брал интервью, и с которой мне посчастливилось разговаривать в 1973 году. А в конце фильма Н. Михалков сказал, что в 2009 году в возрасте 98 лет она умерла.
Вот такая мне вспомнилась история, когда я перечитывал повесть К.Паустовского «Время больших ожиданий»…
Аркадий Хасин
