Моторист Карьянов получает квартиру...
Одно время довелось мне плавать на пассажирском теплоходе «Украина», ходившем по Крымско-Кавказской линии между Одессой и Батуми.
«Украина» была моей ссылкой. До этого я плавал за границу на грузовом теплоходе «Устилуг», но имел неосторожность купить в Италии, в Генуе, запрещенный в то время в Советском Союзе роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Книга была на русском языке. И когда я увидел ее в витрине книжного магазина, удержаться от покупки не смог.
Никто тогда «Доктора Живаго» в СССР не читал. Но каждый день в газетах печатались возмущенные письма советских граждан, от колхозников до академиков, с осуждением Бориса Пастернака, посмевшего не только написать «антисоветский роман», но издать его на Западе!
Книгу в Советский Союз я не привез. Прочитав, выбросил в море. Но при покупке был не один. Согласно «Правилам поведения советского моряка за границей», в Генуе я был в составе группы из трех человек. Ребята, казалось бы, свои, не выдадут. Но через несколько дней после прихода в Одессу меня вызвали в КГБ, где учинили допрос: «Куда дел запрещенную книгу и с какими антисоветчиками связан в городе?».
Страхов натерпелся достаточно. Думал, посадят. Но кончилось тем, что закрыли визу. Так я попал в каботаж, на «Украину»...
Плавали на «Украине» такие же «штрафники», как и я. У кого кагэбисты обнаружили живущих за границей родственников, кто-то был лишен визы за нарушение таможенных норм, а старший моторист Виктор Илларионович Карьянов был лишен визы за развод с женой.
Было Карьянову лет пятьдесят. Худой, угрюмый, малоразговорчивый, он сторонился молодых мотористов, любивших над ним подшутить, и в течение рабочего дня почти не выходил из машинного отделения, где в тесной, пропахшей соляром мастерской занимался притиркой и спрессовыванием форсунок для дизель-генераторов и главных двигателей теплохода.
Детей у Карьянова не было. Пока был женат, плавал за границу. Но когда развелся, в заграничный рейс не пустили. Одиноким морякам КГБ не доверяло, боясь, что останутся «за бугром». Вот и пришлось Карьянову идти работать в каботаж.
Квартиру он оставил жене. Жил в крошечной каютке на «Украине» и даже на берег сходил редко. Иногда в Ялте, купить на базаре фрукты. А чаще в Сухуми, где прямо на набережной старики-абхазцы продавали табак «самсун».
Этот красивый на вид золотистый табак был до того крепким, что если с непривычки его закурить, могло остановиться дыхание. Но Карьянов только «самсун» и курил, сворачивая толстые самокрутки, и поэтому, как шутили мотористы, в его каюте не мог прижиться ни один таракан.
Когда я попал на «Украину», в Одессе, как и в других городах Советского Союза, шло грандиозное жилищное строительство.
Как бы ни критиковали сегодня Никиту Хрущева, но при нем советские люди, ютившиеся в густонаселенных коммунальных квартирах, а многие — в бараках, в сырых полутемных подвалах, стали получать отдельные квартиры, причем совершенно бесплатно!
Построенные в то время огромные жилые массивы с пятиэтажными домами, презрительно называемые сегодня «хрущобами», стали для тысяч и тысяч советских людей немыслимой радостью, о которой никто и мечтать не мог в сталинские времена.
Для того, чтобы моряк мог получить от пароходства квартиру, нужно было стать в квартирном отделе на учет. Но когда Карьянов пришел в этот отдел, инспектор, повертев в руках его документы, сказал:
— Мы в первую очередь даем квартиры семьям с детьми. А вы, как одинокий, хоть и станете у нас на учет, квартиру получите не скоро.
— Ну, примерно, когда? — спросил Карьянов.
— Затрудняюсь сказать. Подойдет очередь, вызовем.
С того дня прошло неколько лет. Но никто его не вызывал, и Карьянов продолжал жить на теплоходе. Может, жил бы так до пенсии, если бы не состоялся официальный визит главы советского правительства Н. С. Хрущева во Францию.
Казалось бы, какая связь могла быть между этим визитом и получением квартиры мотористом пассажирского теплохода «Украина» Карьяновым? А связь оказалась прямой...
Как-то Виктор Илларионович приболел, и я зашел его проведать. В его каютке, как в форсуночной мастерской, пахло соляром. На столе валялся различный инструмент и детали форсунок. Увидев меня, Виктор Илларионович вскочил с койки, выдвинул ящик стола и стал суетливо бросать туда все, что валялось на столе. И вдруг в этом ящике я заметил блеснувший позолотой иностранный орден.
Я знал, что во время Великой Отечественной войны Виктор Илларионович плавал на танкере «Иосиф Сталин», которым командовал известный всем черноморцам капитан Н. И. Плявин. Танкер поставлял фронту горючее и боеприпасы, неоднократно попадал под бомбежки фашистской авиации. Но благодаря мастерству капитана, мужеству и выдержке экипажа, судно всю войну оставалось на плаву. За эти рейсы у Виктора Илларионовича была медаль «За боевые заслуги». Но иностранный орден?
— А ну, покажите, — попросил я.
Виктор Илларионович нехотя потянул за муаровую ленточку, к которой был прикреплен орден, и протянул мне.
На ордене был изображен якорь, а на нем крест. Все это было обведено красивой надписью латинскими буквами: «Свобода, равенство, братство». А чуть ниже: «Республика Франсе».
— Откуда он у вас? И что это за орден?
Виктор Илларионович болезненно сморщился, провел рукой по небритым щекам и сказал:
— Это французский орден. Называется «За морские заслуги». Вручили мне его давно. В Москве. В Посольстве Франции.
— Что же он валяется у вас в столе? Чего вы его не носите?
Карьянов тяжело вздохнул:
— Где его носить? По судну с ним разгуливать?
— А за что вы его получили? Расскажите.
И тут я узнал такую историю...
В 1932 году девятнадцатилетним парнем, только закончившим Одесскую школу плавсостава, Карьянов был назначен мотористом 2-го класса на танкер «Советская нефть». Под командованием капитана Александра Митрофановича Алексеева танкер, погрузив в Одесской нефтегавани десять тысяч тонн дизтоплива, снялся на Дальний Восток. Возвращаясь с Дальнего Востока, «Совнефть» 16 мая 1932 года на подходе к Аденскому заливу приняла сигнал «SOS».
Сигнал был принят с французского пассажирского лайнера «Жорж Филиппар», который шел из вьетнамского порта Сайгон в Марсель. Вьетнам был в то время французской колонией, и на борту лайнера было много французских колониальных чиновников. Во Вьетнаме их сменили другие, и они с женами и детьми ехали на родину, в отпуск. «SOS» был принят радистом «Совнефти» ночью. Разбудив капитана, радист дал ему радиограмму. В ней были указаны координаты терпящего бедствие судна. Быстро одевшись, капитан поднялся на мостик. Изменив курс, он позвонил стармеху и попросил выжать из машины все, что можно, чтобы успеть прийти на помощь гибнущим людям.
Часа через два форсированного хода увидели горящий лайнер. Багровое зарево пожара застилало горизонт. Над волнами стелился удушливый дым и слышались крики людей.
Учитывая, что находившиеся на борту «Совнефти» танки не были дегазированы и малейшая искра с горевшего судна могла вызвать на танкере взрыв и пожар, капитан А. М. Алексеев подошел к пылающему лайнеру с подветренной стороны. Первым делом моряки приняли несколько шлюпок с «Жоржа Филиппара», полных людей. А потом, быстро спустив свои шлюпки, начали вылавливать барахтавшихся в воде несчастных пассажиров горевшего лайнера. Каждая шлюпка с моряками «Совнефти» по несколько раз уходила в ночь, доставляя к борту танкера все новых и новых спасенных. Всего на борт «Совнефти» было поднято свыше пятисот человек. Женщин и детей разместили в каютах комсостава. Остальные оставались на палубе, где судовой врач оказывал им помощь.
— Вы были на одной из шлюпок? — спросил я Карьянова.
— Нет. Пока шли спасательные операции, я был на вахте в машинном отделении. Сменили меня в четыре часа утра. Я вышел на корму и увидел догоравший лайнер. Мы должны были уже уходить, как вдруг я услышал отдаленный крик. Где-то в волнах был человек. Не раздумывая, я прыгнул в воду и поплыл на крик. С мостика танкера море освещали прожектором. Меня заметили. А то так бы и ушли...
Виктор Илларионович достал кисет со своим знаменитым табаком и папиросную бумагу. Но, заметив мой осуждающий взгляд, сворачивать самокрутку не стал. Отложив кисет, сказал:
— Это была женщина. Она держалась на какой-то доске. Когда я к ней подплыл, она потеряла сознание. Я стал толкать доску вместе с ней к нашему судну. Плыть было тяжело. Волны накрывали нас с головой. И если бы к нам не подошли на шлюпке наши ребята, не знаю, чем бы все кончилось. Через день мы встретились с французским пассажирским судном, на которое пересадили спасенных. Ну, а потом нас вызвали в Москву. В Посольстве Франции был устроен большой прием. Капитана наградили не только орденом, но и золотыми часами. Ордена получили все наши ребята. Ну, и я. Оказалось, я спас жену какого-то высокопоставленного дипломата. Звали ее Мадлен де Лебон...
Несколько дней я ходил под впечатлением рассказанной Карьяновым истории. Потом написал о нем очерк и с приходом в Одессу отнес в газету «Моряк». Очерк отдал заместителю главного редактора Якову Григорьевичу Кравцову. Когда он читал мой материал, одобрительно кивая головой, в его небольшой кабинет вошел незнакомый мне человек. Поздоровавшись, присел к столу и, вытирая со лба пот, просительно сказал:
— Яков, выручи! Ты читал в газетах, что Хрущев вылетел в Париж с официальным визитом. Я получил задание срочно дать материал о Франции. Мне ничего не лезет в голову, а редакция торопит. Ваши моряки бывали там не раз. Дай что-нибудь!
Яков Григорьевич снял очки, отложил рукопись и сказал мне:
— Познакомься. Иосиф Пикаревич, корреспондент московского агенства печати «Новости». Может, дадим ему этот очерк? Твой Карьянов появится не в «Моряке», а в каком-нибудь французском журнале. А?
Пикаревич, быстро пробежав глазами рукопись, почти закричал:
— Где этот ваш моторист? Яков, дай фотографа! Этого Карьянова мне сам Бог послал!
На «Украину» мы почти бежали. Я, Пикаревич и фотокорреспондент «Моряка» Таран. Когда мы прибежали на теплоход, Виктор Илларионович как раз вышел из машинного отделения покурить. Был он в замасленной робе, небрит, а, узнав, зачем понадобился, замахал руками:
— Вы что? У меня и так визы нет. Увидят меня в заграничном журнале, еще и посадят!
Мы еле уговорили его переодеться, побриться и надеть французский орден.
Когда, сфотографировав Карьянова в разных ракурсах, Пикаревич и Таран ушли, Виктор Илларионович, закурив свою самокрутку, мрачно сказал:
— Я уже не рад, что рассказал вам про этот орден. Вы же знаете наши порядки. Сколько заслуженных людей с советскими орденами были сосланы на Колыму. Не хватало еще мне там оказаться.
Я стал его успокаивать. Говорил, что времена уже не те. Что не кто иной, как сам Хрущев разоблачил злодеяния Сталина и всех сидевших на Колыме политических заключенных выпустил из лагерей. Но в глубине души был не рад, что так получилось. Напечатали бы очерк в «Моряке», на том бы дело и кончилось...
С того дня я стал замечать, что Карьянов избегает меня. Он и так был нелюдим. А теперь, даже когда я с ним здоровался, только кивал в ответ и старался поскорей пройти мимо.
Но однажды, когда мы швартовались в Одессе, я вышел на палубу и в толпе встречающих увидел Пикаревича. Заметив меня, он стал размахивать журналом, и, как только был спущен трап, первым взлетел на борт:
— Читайте! Читайте! Из Москвы звонили, благодарили за этот материал! Посмотрите и передайте Карьянову!
Это был красиво оформленный французский журнал «Пари-мач». Полистав его и пропустив несколько страниц с красочными рекламами, я увидел свой очерк. Вернее, узнал по фотографии Карьянова. Виктор Илларионович был снят в костюме, при галстуке. А на лацкане пиджака, на муаровой ленте, красиво выделялся французский орден. Пикаревич перевел мне название, которое французы дали моему очерку: «Советский моряк спасает жену французского дипломата».
Когда я дал Карьянову журнал с его фотографией, он долго на нее смотрел, а потом потянулся за кисетом с табаком и дрожащими руками начал сворачивать самокрутку. Понимая, какое охватило его волнение, я не стал ничего говорить и ушел...
События в тот год были непредсказуемые! Осенью был снят Н. С. Хрущев, страну возглавил Л. И. Брежнев, а вскоре мне вернули визу, и я был назначен старшим механиком на теплоход «Большевик Суханов».
Проплавав на этом теплоходе больше года, я сошел в отпуск. И однажды, идя с женой по Дерибасовской, встретил Карьянова. Он бросился ко мне, крича на всю улицу:
— Я получил квартиру! Я получил квартиру!
Порадовавшись за старого моряка, я узнал подробности его безмерного счастья. Журнал «Пари-мач» с фотографией Карьянова прочла дочь спасенной им француженки. А прочитав, пожелала встретиться с советским моряком.
Дочь Мадлен де Лебон, той самой француженки, которую 16 мая 1932 года спас советский моряк, родилась в 1936 году. Звали ее Жозефина. Как и ее мать, она вышла замуж за дипломата. Решив встретиться с Карьяновым, она через Министерство иностранных дел Франции (а то, в свою очередь, через Министерство иностранных дел СССР), узнала, что Виктор Илларионович Карьянов плавает на пассажирском теплоходе «Украина» Черноморского пароходства.
Министерство иностранных дел СССР, запросив по этому поводу Министерство морского флота СССР, выяснило, что у Карьянова нет квартиры, где он мог бы принять французскую гостью с ее мужем-дипломатом, и, чтобы не опозориться перед французами, потребовало немедленно исправить эту ошибку!
И вот к тому моменту, когда французы прилетели в Одессу, чтобы встретиться с советским моряком, он получил на одесских Черемушках новенькую однокомнатную квартиру со всеми удобствами! Так Виктор Илларионович Карьянов обрел собственную жилплощадь...
Вечерняя Одесса, 30.07.2013
