В Момбасе
У меня в каюте висит африканская маска. Я купил ее в Момбасе, городе с желтым небом и красными скалами. Когда с океана дует муссон, скалы, стоя по грудь в воде, отражают прибой.
Маску я купил у босого уличного продавца, похожего в своей задумчивости на античного философа. Маска висела на стволе кокосовой пальмы и, казалось, за ней прятались чьи-то внимательные глаза.
О Момбасе я впервые услышал в Суэцком канале. Это было давно, когда у здания управления канала еще стоял на часах британский солдат. Мы ожидали встречный караван. Он медленно выходил из пустыни, слепо поблескивая на солнце стеклами надстроек. Первым шел мимо нас английский лайнер «Кения». С его высокого борта равнодушно смотрели седые дамы. Плечи их были оголены и странно белели под темным от пароходного дыма небом.
- Из Момбасы, - сказал араб-швартовщик.
Я повторил это слово и прислушался. Оно звучало барабанным раскатом. Потом я долго смотрел на карту. Но Кения была колонией, закрытой для советских судов...
Сначала я увидел пальмы. Они стояли на обрыве, объятые ветром, и океан нес их отражение, как несет река отражение облаков. За обрывом открывалась гавань. Нас поставили на внутреннем рейде, и пока подходили баржи, прыгая на свежей волне, негры, держась друг за друга, смотрели на наш флаг. С близкого берега жарко пахло тропическим лесом. За лесом виднелись белые дома Момбасы.
Для моряка нет большего события, чем приход в порт. В океане даже в шторм он на работе. Он привыкает к жестким обветренным волнам, к тяжелым ударам воды в иллюминатор, к ночам без сна, с диким разгулом туч. Но когда он видит берег, властное нетерпение охватывает его. Он хочет скорее сойти и улыбнуться земле...
Первое, что я увидел на берегу, - цветы. Порт зарос ими, как весенний луг, и ослепительно мелькали в цветах черные тела африканцев. Работая, африканцы пели. Если бы не рядом идущие товарищи, я готов был останавливаться на каждом шагу. Вдоль дороги росли и африканский миндаль, и тюльпанное дерево, а возле железнодорожного переезда буднично, как афишная тумба, стоял баобаб. Ветер трепал приколотое к нему объявление. Грузно мотая мотылями, прошел тепловоз, и маленьким десантом слетели с него бабочки.
За переездом стояла выкрашенная красным бензозаправка. И я подумал, что, наверно, возле нее заправлял свой лендровер Хэмингуэй, а дорогой, которой иду я, шел сам Ливингстон. Имя этого человека, одного из первых исследователей Африки и мужественного борца против рабства, здесь свято. Я видел в маленькой часовне, окруженной рядом высоких пальм, его бюст. Перед ним горела лампада.
Город встретил нас удивительной аркой. Это были сделанные из металла слоновьи бивни. Под ними проносились машины. А из окон пароходных компаний и туристских фирм с цветных фотографий на нас смотрели звери. Тигры, львы, слоны, носороги, жирафы были сняты на фоне блистающей снегами Килиманджаро. Знаменитая гора была совсем недалеко от Момбасы.
Перед фотографиями стояли американцы. Они оценивающе причмокивали губами и поглядывали в сторону своих машин, набитых ружьями, палатками и ящиками с патронами. Продажа охотничьих лицензий для молодой республики важная статья дохода. И в то же время я видел в книжных магазинах прекрасно изданную на разных языках книгу чешского ученого, доктора Гржимека, «Серенгети не должен умереть». Доктор Гржимек вместе с сыном несколько лет работал в Африке. Он снимал фильмы о животных, изучал пути и причины их миграции и помогал африканцам вырабатывать законы по борьбе с браконьерством. Сын доктора Михаэль трагически погиб во время полета над заповедником Серенгети. Его похоронили возле потухшего вулкана Нгоронгоро, и на могилу были положены обломки разбившегося самолета.
...Мальчиком я попал однажды на рыбачьей шаланде в шторм. Мы жили под Одессой, на Большом Фонтане, и рыбаки взяли меня с собой в море. Парус задыхался, шаланду бросало, и рыбаки с почерневшими лицами вычерпывали на оба борта воду. Седой бригадир достал откуда-то деревянного идола и сунул мне. «Держи! С ним не пропадешь!» Позже на берегу возле трескучего костра он рассказал, как плавал в молодости матросом, побывал в Африке и купил эту безделушку. «Верят в них, черти! - смеялся он. - Да и мне помогает. Всегда с уловом. А, хлопцы?»
В войну его расстреляли оккупанты...
В Момбасе я вспомнил одесского рыбака. Вытянув подбородки, стояли в витринах магазинов деревянные идолы. Сколько нужно было вложить терпения и мастерства, чтобы в нарушении привычных пропорций человеческого тела, в уродстве выразить страдание, гнев и яростный призыв к свободе!
Это была Африка древних традиций. И это было искусство.
Возле новой школы нас чуть не сбили с ног мальчишки и девчонки. Они выскочили из дверей, как черные молнии. У крыльца курили маляры. Их рубахи и брюки были в краске. Очевидно, они вели еще внутри здания отделочные работы. Напротив школы под пальмой сидел продавец жареной кукурузы. На раскаленной жаровне подпрыгивали белые зерна. Школьники подбежали к продавцу, и зерна посыпались в маленькие кульки.
Под цветастыми навесами магазинов прятались птицы. Им было трудно летать в густом от зноя небе. Мы тоже решили спрятаться от жары и зашли в кино. Там мягко работали большие вентиляторы.
Начался сеанс, и на экране появился национальный флаг Кении. Зал встал. Уже шел фильм, а я все не мог забыть лица людей, стоя приветствующих свой флаг.
На судно мы возвращались после захода солнца. На тусклой воде рейда остывал его алый след. От земли и деревьев пахло застоявшимся жаром. Казалось, горит лес. Поднимающиеся к небу дымы пароходов усиливали это впечатление.
В ожидании катера я зашел в маленькую пристанскую сторожку и увидел на стене портрет президента Кении Джомо Кеньятта. О нем нам рассказывал хозяин книжной лавки, где мы покупали открытки с видами Момбасы. Кеньятта учился в Англии. Там он написал книгу «Кения - страна недовольных». Кеньятта разоблачал колониализм. Он требовал для африканцев свободы и справедливости. Когда он вернулся на родину, его посадили в тюрьму. Семь лет провел Кеньятта в тюрьме, но не сдался. Все эти годы он звал свой народ к борьбе, и народ победил. В 1964 году Англия вынуждена была предоставить Кении независимость.
В углу сторожки сидел старый негр и вязал сеть. Заметив, что я смотрю на портрет, старик отложил сеть и подошел ко мне.
- Кеньятта, - сказал старик и погладил портрет.
Вечером на судне я разговорился с пожилым грузчиком. Пока подходили баржи, грузчик читал под ярко освещенной мачтой потрепанную книжку. Читал он, медленно шевеля губами, и напряженное лицо его блестело от пота. Смущаясь, грузчик сознался, что совсем недавно научился читать. Он ходит на курсы ликвидации неграмотности.
Наши ребята с борта ловили рыбу. Грузчик сунул книжку в карман и долго наблюдал за ними, попыхивая сигаретой. Потом сказал:
- Я знаю моряков разных стран. После работы они уезжают в город и к утру их привозят полуживыми от виски. Потом они срывают на нас зло. А таких, как ваши, я еще не видел...
От грузчика я узнал о старинной крепости Момбасы, форте Иисуса. На следующий день мы пошли туда. Крепость стояла за городом, на берегу океана. На ее воротах чернела мемориальная доска: «Форт Иисуса был выстроен португальцами вскоре после высадки в Момбасе Васко да Гамы. Отсюда рабов вывозили за океан».
Я прислонился к холодной стене и увидел на рейде несколько тяжелых кораблей с длинными бушпритами. Их белые паруса были расшиты красными крестами. На шлюпках к кораблям подвозили попарно скованных людей. Истерзанные отчаянием, кричали на берегу женщины, умоляя не разлучать их с детьми, и хрустко звучали удары плетей, распарывавших кожу.
Это не было галлюцинацией. Почти так же в 1942 году на моих глазах в Одессе фашисты угоняли в рабство советских людей. Варварство не отмирает со сменой веков. Оно живет, пока живет зараза, именуемая расовым превосходством.
Под стенами крепости бродил ветер. Он приоткрывал ворота, шевелил высохшие водоросли и выдувал из узких бойниц крепости песок, словно кого-то искал...
Ночью мы готовились к отходу. Всходила луна, и лес становился ближе, доверчивей. Пароходы вызывали баржи. Они ревели, как стадо голодных слонов, и в настороженном по-ночному воздухе вспыхивали дымки буксиров.
Я представил улицы Момбасы, мокрые от росы, и деревянных идолов в магазинных витринах. Наверно, они жались друг к другу. Им было холодно в белой тени луны.
Уже в океане я повесил в каюте купленную в городе маску. Теперь она напоминает мне о Кении. Я мало был в этой стране. Многое хотелось там еще повидать. Но главное я видел: народ, молодость которого начинается только сейчас.
1972 г.
