Берлин, май 2005 года
Находясь в Германии, я печатал в русскоязычной прессе очерки о страданиях еврейского народа в годы нацистского господства, основываясь на материалах, которые находил в немецких архивах, и на горьком опыте своей жизни. Мои публикации были отмечены премией Европейского бюро Всемирного конгресса русскоязычного еврейства, я был принят в члены Международной ассоциации писателей и публицистов, филиал которой находится во Франкфурте-на-Майне, а когда в мае 2005 года отмечалось 60-летие Победы над фашистской Германией, был приглашен Европейским бюро Всемирного конгресса русскоязычного еврейства на юбилейные торжества в Берлин.
В приглашении писалось:
«Уважаемый господин Хасин!
С большой радостью мы приглашаем Вас на празднование 60-ле-тия Победы над фашистской Германией, которое состоится 8 мая 2005 года в Берлине.
Ждем Вас 8 мая в 14:00 по адресу: 10783, Берлин, гостиница «Альдеа», Бюловштрассе, 9.
С глубоким уважением, директор Европейского бюро Всемирного конгресса русскоязычного еврейства Лариса Сысоева».
За время проживания в Германии я объездил почти все города этой страны, но в Берлин приехал впервые. Поэтому, сойдя с поезда на вокзале «Зоо», который находится рядом со знаменитым Берлинским зоопарком, я купил в газетном киоске план города, нашел на нем улицу Бюловштрассе и пошел в гостиницу пешком.
Для меня Берлин был не просто городом. В годы войны и перенесенных в то время страданий само это слово означало слезы, кровь, смерть. Отсюда страшным злом расползался по миру фашизм. Здесь замышлялись зловещие планы мирового господства. Здесь разрабатывался «План Барбаросса» - план нападения на Советский Союз. Здесь создавались проекты лагерей смерти - Освенцима, Майданека, Бухенвальда, Маутхаузена, Дахау, Треблинки и других. И отсюда шли приказы по уничтожению европейского еврейства.
И мог ли я думать в 1941 году в оккупированной фашистами Одессе, видя повешенных, расстрелянных, умерших от голода и сыпного тифа, и сам в свои одиннадцать лет не раз умиравший в гетто от холода, голода и побоев полицаев, мог ли я тогда думать, что вот так в солнечный майский день буду свободно идти по этому городу на торжества по случаю 60-летия Победы над фашистской Германией?!
Я шел по чистым ухоженным берлинским улицам, по которым неслись потоки сверкающих на солнце машин, смотрел на бесшумно скользящие по рельсам длинные, как поезда, раскрашенные рекламами берлинские трамваи, рассматривал многоэтажные дома, балконы которых были увиты гирляндами цветов, смотрел на идущих мне навстречу берлинцев, многие из которых вели на поводках добрых, словно улыбающихся собак, и вспоминал другой, много раз виденный в кадрах кинохроники Берлин мая 1945 года. Разрушенные бомбами и снарядами дома, хруст стекла и щебня под ногами бегущих вдоль стен советских солдат, развороченные рельсы, перевернутые трамваи, обгоревшие автобусы, дым пожарищ, стрельба и непрерывный гул рвущихся к Рейхстагу и к Имперской канцелярии советских танков.
Гул последнего боя той страшной и долгой войны...
По дороге в гостиницу на одной из берлинских улиц мое внимание привлекла витрина небольшого магазина. Среди выставленных в витрине открыток я увидел одну - с видом Рейхстага 1945 года. Взобравшись на купол здания фашистского парламента, советский солдат вывешивал над ним красное знамя Победы. Это было 30 апреля
1945 года. Снимок этот, сделанный военным фотокорреспондентом «Правды» Евгением Халдеем, обошел в те дни газеты всего мира.
Купив эту открытку, я, как с пропуском, вошел с ней в вестибюль гостиницы «Альдеа». Он был полон народа. У входа в вестибюль меня встретила приветливая девушка, сверила мое приглашение со своим списком и провела в ресторан, где кормили приехавших в Берлин на юбилейные торжества гостей. Вручив мне программу мероприятий и пожелав приятного аппетита, девушка ушла.
Программа была озаглавлена: «План проведения мероприятий «День Победы» 8 мая 2005 года». (Акт безоговорочной капитуляции фашистской Германии был подписан 8 мая 1945 года в 22 часа 45 минут по местному времени. В Москве было 00 часов 45 минут 9 мая. Поэтому в Европе День Победы отмечается 8 мая, а в России и в других странах СНГ - 9 мая.)
Дальше шел такой текст:
«В соответствии с нашей программой проведения торжественных мероприятий «День Победы», в Берлин съедутся приглашенные Всемирным конгрессом русскоязычного еврейства ветераны Великой Отечественной войны и бывшие узники нацистских концлагерей и гетто, живущие в Германии.
В 16 часов все поедут на памятное место (Мемориал жертвам Холокоста), где состоится возложение венков. Далее все ветераны будут доставлены в концертный зал «Урания». Там будет установлен макет Рейхстага, на котором все смогут расписаться и сделать фото на память.
В 18:30 начнется гала-концерт, на котором будет представлена музыкально-художественная композиция по мотивам военных лет, сопровождающаяся военной кинохроникой, а также состоятся выступления артистов из Израиля, России, Германии.
По окончании концерта - торжественный банкет.
Затем все участники мероприятия будут доставлены на автобусах в гостиницу. Утром 9 мая - автобусная экскурсия по Берлину».
Да, все было так, как писалось в программе. Только возложение венков состоялось не у Мемориала жертвам Холокоста, а у памятника советским воинам, павшим при штурме Берлина.
Открытие мемориала было перенесено на несколько дней, и я задержался в Берлине, чтобы присутствовать при этом событии.
В те дни об открытии Мемориала жертвам Холокоста писали все газеты Германии. Вот, например, заметка, напечатанная в выходящей в Берлине на русском языке еврейской газете «Алеф»:
«Мемориал жертвам Холокоста - уникальное архитектурное сооружение, не имеющее аналогов в мире. Оно занимает площадь в 13 тысяч квадратных метров, состоит из 2751 бетонной плиты, на которых выгравированы имена жертв Холокоста.
Мемориал, открытие которого намечено на 9 мая 2005 года, создан по проекту американского архитектора Питера Эйзенмана, родившегося в 1932 году в еврейской семье.
На днях была установлена последняя плита мемориала, и по этому поводу его создатель заявил, что безмерно счастлив, поскольку его детище, имевшее поначалу множество противников, ныне вызывает едва ли не единодушное восхищение.
Все немецкие газеты широко освещают окончание работ по возведению столь оригинального мемориала, называя стройку политическим событием. И во всех газетах упоминается имя героической женщины Леи Рош, которую можно считать соавтором мемориала. 17 лет отдала Лея Рош борьбе за то, чтобы этот мемориал появился в центре немецкой столицы. Она гордится, что мемориал построен именно там, где находилась рейхсканцелярия Гитлера».
Заинтересовавшись историей создания мемориала, я прочитал много материалов на эту тему в газетах, журналах, в интернете. Вот эта история вкратце.
В 1989 году немецкая тележурналистка, еврейка Лея Рош, снимая для немецкого телевидения репортажи из жизни Израиля, посетила в Иерусалиме Музей Катастрофы еврейского народа «Яд ва-Шем». Потрясенная увиденным, она поставила себе цель: создать в Берлине памятник убитым евреям Европы. Вернувшись домой, она организовала инициативную группу, которая начала проводить эту идею в жизнь.
В поддержку создания в Берлине такого памятника выступили известные в Германии люди - бывший канцлер Германии Вилли Брандт, в 1970 году ставший на колени перед монументом героям восстания в Варшавском гетто и воскликнувший: «Простите нас!»; лауреат Нобелевской премии по литературе Гюнтер Грасс и многие другие. Поддержал эту идею и тогдашний канцлер Германии
Гельмут Коль. Именно он выступил с предложением построить не памятник, а целый мемориал. По настоянию Коля правительство выделило под будущий мемориал жертвам Холокоста большой участок земли в районе Бранденбургских ворот - там, где находилась рейхсканцелярия Гитлера.
Вскоре был объявлен конкурс проектов. Он проходил в 1994 году и собрал 528 работ. Жюри назвало победительницей берлинскую художницу Христину Якоб Маркс. Она предложила выгравировать на огромной бетонной плите имена миллионов убитых евреев. Но решение жюри удивило многих, в том числе и канцлера Коля. Он отклонил этот проект, назвав его «гигантской могильной плитой».
В 1996 году был объявлен второй конкурс. Проекты отбирала комиссия экспертов, и только после этого в 1997 году открылся сам конкурс. На этот раз из отобранных 25 работ жюри остановилось на четырех. Это были работы американского архитектора Питера Эйзенмана, берлинского архитектора Даниэля Либенскинда (по его проекту в столице Германии построен Еврейский музей), парижанина Йохена Герца и берлинского скульптора Гезины Вайнмюллер.
Рассмотрев проекты-финалисты, канцлер Гельмут Коль выделил как наиболее перспективный проект Питера Эйзенмана, но потребовал его доработки. Коль встретился с архитектором и объяснил ему свое видение будущего мемориала. Питер Эйзенман согласился с мнением канцлера и принялся за доработку проекта.
Тем временем политическая ситуация в Германии изменилась. Летом 1998 года должны были состояться парламентские выборы. Предвыборная борьба набирала обороты, и проект Мемориала жертвам Холокоста стал одним из орудий в этой борьбе.
Партии, выступавшие тогда против правящей коалиции, стали требовать отмены решения о строительстве Мемориала жертвам Холокоста в центре германской столицы. Самым ярым противником этого строительства стал бургомистр Берлина Эберхард Дипген. Ему страстно возражала в своих телепередачах Лея Рош. Бургомистра начали поддерживать неонацисты, угрожая Лее Рош расправой. Но мужественная женщина не сдавалась, продолжая сражаться за свою идею. Тем более что проект мемориала был поддержан канцлером Колем.
После окончания выборов и прихода к власти в Германии нового канцлера Герхарда Шрёдера ситуация со строительством мемориала стала неопределенной. А бургомистр Берлина и его сторонники продолжали настаивать на отмене строительства.
В Бундестаге разгорелись споры. Одна часть депутатов была за мемориал, другая против. А Лея Рош продолжала телевизионную войну, привлекая в ряды сторонников строительства все больше и больше германских граждан.
И тогда было предложено провести третий конкурс проектов. Он состоялся в 1999 году. И снова победителем оказался Питер Эйзенман.
Заключительные слушания в германском парламенте по вопросу мемориала прошли в том же году, и строительство, не без помощи телеобращений Леи Рош, поддержало большинство депутатов.
Вот такая непростая история.
Непростым был в Берлине и день 8 мая 2005 года. В столицу Германии была стянута целая армия полицейских. События ожидались непредсказуемые.
8 мая неонацисты собирались прошествовать мимо Мемориала жертвам Холокоста со своими знаменами и антисемитскими лозунгами. Эти новоявленные фашисты являются членами национал-демократической партии Германии, созвучной по духу гитлеровским национал-социалистам.
Накануне празднования 60-летия Победы над фашистской Германией влиятельная немецкая газета «Ди Вельт» отмечала: «Почти каждый молодой немец из Восточной Германии (бывшей ГДР) голосовал в сентябре 2004 года за эту вновь созданную партию неонацистов. Эта партия организует для юных бритоголовых рок-концерты и политические диспуты, которые проводятся в «центрах политпросвещения». И что самое печальное, помимо молодежи в эту партию вступают врачи, адвокаты и предприниматели».
Читая такие статьи, не удивляешься тому, что в современной Г ер-мании, несмотря на законы, запрещающие фашизм, можно видеть оскверненные еврейские кладбища и намалеванные на стенах синагог антисемитские лозунги и фашистские знаки.
Но те немцы, которые хорошо помнят минувшую войну, и молодежь, отвергающая идеи нацизма, 8 мая 2005 года буквально грудью стали на пути колонны неонацистов, и тем пришлось остановиться.
Живая цепь людей с поминальными свечами в руках выстроилась по обе стороны центральной улицы Берлина Унтер-ден-Линден, не пустив молодых фашистов к Бранденбургским воротам, недалеко от которых выстроен мемориал.
Когда я увидел эти поминальные свечи, увидел решительные и гневные лица людей, не желающих возрождения фашизма в Герма-нии, мне снова вспомнились кадры кинохроники 1945 года.
Тогда здесь, под Бранденбургскими воротами, брели солдаты и офицеры разбитой советскими войсками гитлеровской армии. Брели обманутые измученные люди. Сгорбившись, в изодранных мундирах, брели они в состоянии подавленности и безразличия, побросав оружие.
И здесь же, недалеко от Бранденбургских ворот, лежал вынесенный советскими солдатами из рейхсканцелярии Гитлера обгоревший труп министра пропаганды гитлеровского правительства доктора Геббельса.
Вылезшие из подвалов и других укрытий берлинцы молча смотрели на одного из главных виновников своих бедствий. Это он 11 мая 1933 года, после прихода фашистов к власти, зажег в Берлине первый костер, в который были брошены книги великих писателей и мыслителей, чьи произведения не вписывались в фашистскую идеологию. Это он, министр пропаганды, с пеной у рта выступал с антисемитскими речами на многотысячных митингах, после чего в Германии поджигались и рушились синагоги. И это он, назначенный Гитлером комиссаром обороны Берлина, в тот момент, когда советские войска были уже на подступах к германской столице, врал до последнего вздоха, утверждая, что «Берлин останется немецким!». Он обрекал на смерть своих сограждан и, не желая капитулировать, приказывал вешать солдат и офицеров, которые поняли бессмысленность сопротивления и бросали оружие...
Перед смертью, решив принять яд, Геббельс распорядился сжечь свое тело. Но советские солдаты, ворвавшись в рейхсканцелярию, заставили разбежаться душеприказчиков Геббельса, увидели полуобгоревший труп и вынесли его наверх на всеобщее обозрение.
Геббельс уничтожил не только себя. Он отравил жену и шестерых своих детей. Пятерых девочек и одного мальчика. Смертоносные средства, которыми фашисты умерщвляли своих жертв, вернулись к своим создателям...
Официальное открытие Мемориала жертвам Холокоста состоялось 10 мая 2005 года.
В этот день в Берлин съехались главы многих государств. Подходы к мемориалу были перекрыты полицией. Но на огромных телевизионных экранах, установленных на улицах германской столицы, можно было видеть и слышать выступавших. Я стоял на Александерплац в толпе берлинцев и наблюдал за торжественной церемонией. Открыл ее председатель бундестага Вольфганг Тирзе. Он сказал:
- Этот мемориал немцы возвели для себя. Его нельзя будет проигнорировать, отвести от него глаза, остаться равнодушным. Он - наша история.
Тогдашний канцлер Германии Герхард Шрёдер, подойдя к микрофону, был не в силах справиться с волнением и несколько минут молчал, но затем произнес слова скорби. За ним выступил Александр Квасьневский - в то время президент Польши. Взял слово и прилетевший в тот день в Берлин тогдашний президент Украины Виктор Ющенко.
За главами государств выступила бывшая узница Освенцима. Я не запомнил ее фамилию, но хорошо помню, что когда эта старая женщина, закатав рукав платья, показала вытатуированный на руке лагерный номер, стоявшая возле меня молодая немка разрыдалась...
Я должен был уехать из Берлина 11 мая вечером. А утром того дня решил снова пойти к мемориалу.
По городу только прошли поливальные машины. Воздух был пропитан влажным запахом улиц, и на плитах мемориала, словно слезы, блестели капли воды.
С чувством непередаваемой скорби я подошел к огромному волнующемуся морю черных траурных плит.
Шесть миллионов убитых...
Казалось, все они покоятся здесь, в центре немецкой столицы, напоминая Берлину, Германии, миру о злодеяниях фашистов...
Я стал ходить между плитами и внезапно почувствовал страх. Со мной происходило что-то странное. Меня начало шатать, как пьяного. Куда бы я ни повернулся, натыкался на очередную плиту. Путь к свету, к жизни был закрыт.
Вдруг кто-то взял меня за руку. Вздрогнув, я оглянулся. Рядом со мной стояла пожилая немка.
- Не бойтесь, - улыбнулась она, - идите за мной.
Женщина вывела меня к Бранденбургским воротам. Возле них стоял полицейский. Почувствовав себя в безопасности, я облегченно вздохнул.
Понимая мое состояние, женщина сказала:
- Я хожу здесь с рассвета. У этих плит рождается особое чувство одиночества и безысходности, которое испытывали ни в чем не повинные люди, ставшие жертвами извергов. Это ужасно...
Пожелав мне приятного дня, женщина ушла.
А я продолжал стоять, прислушиваясь к мемориалу. Мне казалось, я слышу набегающий гул штормовых волн. Вот-вот они докатятся сюда, подхватят меня и унесут, как были унесены в небытие миллионы безвинных жертв, в память о которых выстроен этот мемориал...
Словно ища спасения, я посмотрел на полицейского. Он подошел, улыбнулся и спросил, нужно ли мне в чем-то помочь.
- Нет, нет, спасибо, - торопливо ответил я.
Полицейский тоже пожелал мне приятного дня и отошел.
До поезда было еще много времени, и я решил побродить по Берлину.
Миновав бундестаг, на ступенях которого, несмотря на ранний час, толпились туристы, я вспомнил знаменитые надписи, сделанные советскими солдатами и офицерами в победном мае 1945 года на колоннах того, еще фашистского Рейхстага.
Затем я вышел на набережную реки Шпрее и пошел вдоль ажурного парапета. Солнце уже золотило реку, умножая красоту теплого майского дня. Я шел, любуясь сиянием витрин, распустившейся в палисадниках сиренью и нарядными вывесками кафе, столики которых уже были вынесены на набережную. По реке с реактивным гулом проносились изящные прогулочные катера, а почти рядом с парапетом набережной важно пыхтел закопченный буксир. Ветер трепал на буксире флаг и задирал на столиках кафе разноцветные скатерти.
И снова вспомнились кадры кинохроники 1945 года. По этой реке, вздымавшейся фонтанами от взрывов, плыли сбежавшие из берлинского зоопарка обезумевшие слоны, носороги, тигры. По набережной, стреляя на ходу, бежали в сторону Рейхстага советские солдаты. А из оконных проемов уцелевших домов свешивались белые простыни и наволочки. Это отчаявшиеся берлинцы, не ожидая официального приказа о капитуляции, торопились вывесить белые флаги...
Я медленно шел по набережной и вдруг увидел на двери одного ресторанчика затейливую надпись: «Здесь говорят по-славянски».
«Тут и передохну», - подумал я и попросил у подбежавшего официанта кружку пива.
- Темного, светлого? - спросил по-немецки официант.
- А как же надпись? - удивился я, показав на дверь.
Официант, молоденький паренек, рассмеялся:
- Это наш хозяин, господин Карабаич. Он хорват и говорит на славянских языках.
- Карабаич?
- Да.
- А можно с ним поговорить?
- Разумеется.
Через минуту я уже обнимался с огромным, похожим на медведя давним своим приятелем Анте Карабаичем, с которым познакомился и подружился на Адриатическом море, в небольшом хорватском городке Кралевице, где летом 1984 года ремонтировался мой теплоход «Аркадий Гайдар».
Я не верю в чудеса. Верю в могущество случая. И встреча с Карабаичем в Берлине, на набережной Шпрее, подтвердила эту веру.
Не буду описывать, что мы пили и ели в честь этой встречи и 60-летия Победы над фашистской Германией, сопровождая каждый тост хорватским «Живили!», что по-русски означает: «Будем здоровы!». Расскажу лишь историю нашего знакомства.
Как я уже сказал, летом 1984 года «Аркадий Гайдар» пришел на ремонт в тогдашнюю Югославию, в Кралевицу, на завод «Титово Бродоградилище». В переводе на русский язык это название означало «Судостроительный и судоремонтный завод имени Тито».
Живописный городок Кралевица находится на побережье Адриатического моря в глубине огромной бухты. Берега бухты застроены цехами и причалами завода, на котором строят суда -от мощных буксиров, обслуживающих в морях нефтяные вышки, до огромных пассажирских паромов. Здесь же ремонтируют всевозможные суда.
Берега бухты окаймляют горы, на вершинах которых постоянно клубятся облака. И когда восходит солнце, облака бросают золотистый свет на море и на стоящий у причалов флот.
Когда мы пришли в Кралевицу, и на берег был спущен трап, на судно поднялся огромного роста парень. На вид ему было лет двадцать пять. Назвавшись шефом объекта (шеф объекта - это прораб), он попросил провести его к старшему механику. Вахтенный штурман привел его ко мне.
Войдя в каюту, гость протянул могучую руку:
- Карабаич.
Сев в стоящее напротив моего письменного стола кресло, он попросил ремонтную ведомость. Я предложил чашечку кофе, но гость мотнул головой:
- Не. Надо начинать ремонт. А чай-кофе еще попьем.
- Где вы так освоили русский язык? - спросил я.
- А на ваших судах! Помимо русского знаю польский и болгарский. Поляки и болгары тоже ремонтируются на нашем заводе. Закончу ремонт вашего судна и поеду в Германию, учить немецкий. Немцы приглашают гастарбайтеров. На их стройках можно хорошо заработать.
Погасив в пепельнице окурок, Карабаич взял копию ведомости и встал:
- Пойду. Рабочие ждут.
Вскоре после его ухода на судне начались ремонтные работы. Для меня это было удивительно. Ведь когда мы становились на ремонт в Одессе или Ильичевске, только на согласование ремонтной ведомости с представителями завода уходило не меньше недели. Еще неделя уходила на устранение претензий, перечисленных в предписании пожарной охраны, без чего нельзя было начать сварочные работы. А потом...
Потом моя каюта превращалась в проходной двор. Кого только в ней не было в течение рабочего дня! Мастера цехов, бригадиры слесарей, трубопроводчиков, мастера отдела технического контроля, те же пожарные инспекторы, инспекторы по технике безопасности, инженеры Регистра, контролирующие ремонт инженеры пароходства... И всем нужно было что-то подписывать, объяснять, доказывать!
Здесь же, в Кралевице, на заводе, где у причалов стояли десятки судов, всем ремонтом нашего судна ведал один человек - шеф объекта. Кроме него, за все время ремонта я больше никого в своей каюте не видел. Только инженеров Регистра, которые по окончании ремонта выдали нам документы на годность к плаванию.
Кроме того, что Карабаич согласовывал с цехами и решал все вопросы нашего ремонта, по воскресным дням он возил нас за счет завода по различным экскурсиям. То показывал нашему экипажу столицу Хорватии Загреб, то чудо Адриатики - древний Дубровник, а однажды повез в близкую с Кралевицей Риеку, в оперный театр.
Но однажды, зайдя ко мне, обычно веселый деятельный Карабаич был непривычно молчалив и чем-то озабочен.
- Получил нагоняй от начальства? - спросил я.
- Нет. С начальством все уреду.
«Все уреду» по-хорватски означало «все в порядке».
- Но сегодня ты не такой, как всегда.
Он тяжело опустился в кресло, достал из пачки сигарету, долго разминал в пальцах и, так и не закурив, сказал:
- Сегодня годовщина казни моего деда. Он партизанил с Тито. Идем после работы, помянем старика...
В конце рабочего дня Анте зашел за мной. Миновав заводскую проходную, мы поднялись по крутой улочке в гору и вскоре уже сидели в небольшой корчме, по-хорватски - «крчме». Из окон этого старого с низким закопченным потолком помещения видна была бухта, уходившая взволнованной синевой к туманному горизонту.
Здесь, в этой видавшей виды корчме, за бутылкой доброго далматинского вина я и узнал печальную судьбу деда нашего прораба Анте Карабаича.
Во время второй мировой войны, с началом оккупации немцами Югославии, дед Анте, Иордан, ушел в горы к партизанам. В Кралевице остались его жена и дочь - будущая мать Анте.
По соседству с домом старого Иордана жила еврейская семья. Одна на всю Кралевицу. Больше евреев в этом приморском городке не было. Семья эта держала ту самую корчму, в которой мы сидели, и состояла из трех человек - рыжебородого Мойсея, его жены, тихой услужливой Эсфири и их восемнадцатилетней дочери певуньи Мары.
«Корчмарей», как называли в Кралевице эту семью, уважали за то, что они всем «верили в долг» и никогда не торопили с отдачей денег.
Когда в Кралевицу пришли немцы, Мойсея и Эсфирь они убили сразу. Вытащили из корчмы, поставили к обшарпанной стенке и расстреляли. А Мару, которая в это время была дома, успела спрятать жена Иордана Анка, бабушка Анте.
Анка прятала Мару долго, пока по городку не поползли слухи, что в подвале дома Иордана скрывается еврейка. И Анка решила отправить Мару в горы, в партизанский отряд к Иордану.
Недалеко от Кралевицы был заброшенный монастырь - оплот югославов в борьбе с турецким владычеством. Монахи давно покинули монастырь, и он постепенно разрушался, привлекая внимание редких туристов да местных мальчишек, любивших играть в монастыре в свои мальчишеские игры.
Темной глухой ночью Анка отвела Мару в этот монастырь. Вернувшись домой, она послала к Иордану верного соседского паренька, знавшего, где находятся партизаны. В записке, посланной мужу, Анка писала, чтобы Иордан забрал Мару из монастыря и оставил в отряде.
Иордан сразу же отправился за Марой. Но когда возвращался с девушкой в отряд, наткнулся на немцев, прочесывавших лес в поисках партизан. Крикнув Маре: «Беги!» - Иордан стад за дерево и, прикрывая бегство Мары, открыл по немцам огонь.
Он уложил не одного немецкого солдата, но когда патроны у него кончились, его схватили. Связанного Иордана привели в Кралевицу. Несколько дней его пытали, стараясь выведать, где скрываются партизаны. Ничего не добившись, немцы согнали на городскую площадь жителей Кралевицы, привели избитого Иордана и на глазах у всех повесили...
Случилось это 20 августа 1942 года.
А Мара добралась до партизанского отряда. О ней говорили, что сражалась она храбро, отличаясь беззаветной отвагой, но в одном из боев погибла. Где это было, Карабаич не знал.
Вот такую историю узнал я тогда в Кралевице от моего друга Анте Карабаича.
А в Германии он оказался так. В 1985 году Анте поехал к немцам на заработки. Тогда из Югославии многие уезжали в Германию. Работал в Берлине на строительстве торгового центра. Заработал неплохие деньги. Но когда решил вернуться домой, в Югославии разразилась междоусобная война. Было это в начале девяностых годов прошлого уже века. Воевать Анте не хотелось. Жена и ребенок были с ним в Германии. И он остался в Берлине. Взяв в аренду небольшое помещение, открыл ресторанчик. Готовить Анте всегда умел и любил. Помогала жена. А знание русского, польского и болгарского языков помогло привлечь в ресторан туристов-славян.
Так и живет.
Узнав, что я был на открытии Мемориала жертвам Холокоста, Анте загорелся желанием увидеть мемориал. Остановив проезжавшее мимо ресторана такси, он усадил меня в машину, сел рядом, и мы помчались к Бранденбургским воротам.
Возле мемориала мы увидели странную сцену. Двое бритоголовых юнцов, присев возле одной из плит, пытались намалевать на ней фашистский знак, а стоявший неподалеку полицейский спокойно наблюдал за их действиями.
Взбешенный Анте подбежал к полицейскому. Тот спокойно выслушал его и что-то ответил.
Анте вернулся улыбаясь:
- Полицейский соблюдает принцип демократии. Эти молодые немцы имеют право на выражение своего мнения. Но как бы они ни старались, ничего на плитах мемориала они не намалюют. Строители предусмотрели это. Каждая плита покрыта особым составом. Ни написать, ни нарисовать на плитах ничего нельзя!
Купив в ближайшем цветочном магазине букет, Карабаич положил его к одной из плит:
- Моисею, Эсфири и Маре из Кралевицы.
На глазах его блеснули слезы.
...В поезде я вынул из дорожной сумки мемуары Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». В этой книге я всегда нахожу ответы на волнующие меня вопросы. По-моему, ни одна книга, изданная в Советском Союзе после смерти Сталина, не сделала для пробуждения еврейского самосознания столько, сколько эта.
Открыв главу, в которой Илья Григорьевич Эренбург описывает наступившие в 1945 году первые дни мира, я прочитал цитату из его статьи, опубликованной газетой «Правда» 16 июня 1945 года. Эренбург писал: «Мало уничтожить фашизм на поле боя, нужно уничтожить его в сознании, в полусознании, в том душевном подполье, которое страшнее подполья диверсантов».
Осмысливая проведенные в Берлине дни мая 2005 года, я подумал, что эти слова актуальны и сегодня.
А позже в воспоминаниях Симона Визенталя - известного всему миру охотника за нацистскими преступниками, бывшего узника лагерей смерти - я прочитал следующее: «Мы недооценили Гитлера, приняв его при первом появлении за смехотворного и закомплексованного недоучку. Мир не принимал его всерьез, рассказывая о нем анекдоты. Мы были так влюблены в прогресс нашего столетия, в гуманность общества, в растущее согласие в мире, что не распознали вовремя опасность. Наше поколение дорого заплатило за свой оптимизм...».
Это - предупреждение об опасности недооценки новых гитлеров, которые ведут человечество к новой мировой войне...
2006 г.
