Тетя Соня из Нью-Йорка
Смотрю по телевизору концерт с участием Клары Новиковой. С неподражаемым юмором и мастерством изображает артистка «тетю Соню из Одессы». Зрительный зал хохочет. Смеюсь и я. И вдруг вспоминаю тетю Соню, которую знали когда-то почти все моряки Черноморского пароходства. Только жила она не в Одессе, а в Нью-Йорке.
Впервые я услышал о ней от своего приятеля Ефима Горошина. Познакомился я с ним во время войны, в 1942 году, в Доманевке. Нас пригнали туда из одесского гетто, а Горошина с матерью и братом -из Кривого Озера. Потом нас всех вместе погнали в Карловку, в концлагерь, где мы находились до счастливого дня, когда нас освободили наступавшие советские войска.
Летом того же года в освобожденной от фашистов Одессе я вместе с Горошиным поступил в мореходную школу. Он приехал поступать из Кривого Озера и поселился у какой-то родственницы.
За границу он начал плавать раньше меня, до начала знаменитой кампании по борьбе с «безродными космополитами», которая разразилась в Советском Союзе в конце 1948 года. Когда мы, закончив обучение, в 1946 году поступили на работу в Черноморское пароходство, «еврейский вопрос» еще так остро не стоял. Горошину открыли визу сразу после окончания мореходной школы, и первый рейс он совершил в Нью-Йорк.
До начала холодной войны между СССР и США почти все суда Черноморского пароходства ходили в американские порты - Нью-Йорк, Балтимор, Филадельфию, Новый Орлеан. Американцы поставляли в СССР паровозы, портальные краны, станки и другое оборудование для разрушенного войной народного хозяйства Страны Советов. А советские суда доставляли в США хлопок, уголь, руду.
Пароход, на который попал Горошин, назывался «Генерал Черняховский». Это было немецкое трофейное судно. Котлы его работали на угле. И когда Горошин заступал на вахту, он, как и я на «Курске», первым делом лез в бункерную яму, долбил ломом уголь, грузил в железную тачку и подвозил к котлам. Блестя мокрыми от пота обнаженными телами, кочегары первого класса забрасывали уголь в пылающие топки, а Горошин снова лез в бункерную яму, чтобы подвезти к котлам новую порцию угля.
Сегодня этот адский труд забыт. Но тогда вырвавшемуся из фашистского концлагеря Горошину, начитавшемуся еще до войны в книгах Джека Лондона, Станюковича, Новикова-Прибоя всевозможных морских историй и мечтавшему стать моряком, этот труд давал возможность после вахты вдыхать полной грудью вольный океанский ветер, видеть по ночам не страшное, пахнущее смертью лагерное небо, а высоко раскинувшийся над океаном мирный звездный небосвод, и в каждом новом рейсе открывать для себя необъятный мир...
В первом рейсе в Нью-Йорк Горошин и познакомился с тетей Соней.
Как только «Генерал Черняховский» пришвартовался к одному из причалов нью-йоркского порта, возле судна остановился старый обшарпанный автобус. Из него выскочила маленькая седая женщина и, помахав цветастой косынкой стоявшему на крыле мостика капитану, закричала по-русски:
- Кац деньги перевел?
Этот вопрос мог удивить кого угодно, только не моряков-одесситов . Каждый из них знал, что фамилия главного бухгалтера Черноморского пароходства - Кац, зовут его Давид Моисеевич. И только от него, Давида Моисеевича Каца, зависело, получат моряки валюту в Нью-Йорке или в другом порту. А женщину, задавшую этот вопрос, знали в те годы даже на знаменитой одесской толкучке, где перекупщики продавали вещи, привезенные моряками из-за границы. И если покупатель придирчиво рассматривал предложенный ему товар, обвешанный вещами перекупщик насмешливо пожимал плечами:
- В чем вы сомневаетесь, дорогой? Это же товар не от одесской швейной фабрики имени товарища Воровского, а из Нью-Йорка, от самой тети Сони!
Так вот, когда судно из Одессы приходило в Нью-Йорк, тетя Соня, дождавшись окончания портовых формальностей, втискивала увольнявшихся на берег моряков в свой видавший виды автобус и, усевшись за руль, везла в свой магазин.
Для советских людей, попавших из разрушенной войной, голодной и раздетой страны в Нью-Йорк, магазин тети Сони казался волшебным сном! А цены у тети Сони были такими, что любой матрос или кочегар даже со своей небольшой валютой мог выйти из этого магазина в приличном костюме, шляпе и с небрежно перекинутым через руку макинтошем. К такой покупке тетя Соня давала еще в придачу для жены пару чулок и несколько увесистых плиток шоколада для детей!
А разговаривала с моряками она так:
- Деточка, иди на сюда. Примерь этот пинджак. Не? Тогда этот. Это же прямо с тебя на него сняли мерку! Сколько стоит? За это не будем говорить. Я же вижу, ты не Ротшильд! Тебе будет дешево. Только ты дашь мине слово, что когда тибе дома спросят, откудова ты стал такой красивый, не забудь сказать, что от мине!
Так рассказывал о тете Соне Ефим Горошин. А вскоре я услыхал о ней от капитана дальнего плавания Биюля.
В 1947 году из Нью-Йорка в Одессу пришел небольшой портовой буксир «Циклон». До Гибралтара «Циклон» шел на буксире «Генерала Черняховского», а от Гибралтара до Одессы - своим ходом. Об этом необычном плавании писали тогда все газеты. Представьте штормовую Атлантику, где против огромных волн еле выгребают большие суда. А тут маленькое суденышко, которое преодолевает расстояние в тысячи океанских миль!
Обо всем, что пришлось пережить экипажу «Циклона», капитан Биюль рассказал в Одессе, во Дворце моряков, на собрании плавсостава. Я был на том собрании и с восхищением слушал рассказ капитана. И вдруг он заговорил о тете Соне. Именно она снаряжала маленький буксир в дальний океанский путь. Оказывается, она была еще и шипчандлером - агентом по снабжению судов. И надо было слышать, с какой теплотой и юмором рассказывал об этой женщине капитан!
Когда «Циклон» на буксире «Генерала Черняховского» покидал нью-йоркский порт, тетя Соня, наняв катер, долго шла за «Циклоном», прощально размахивая косынкой, пока маленькое суденышко не скрылось за горизонтом.
А более подробно я узнал о тете Соне через несколько лет от своего наставника и учителя Виктора Ивановича Копанева. Этот незаурядный человек, проплававший всю войну в северных караванах, имевший правительственные награды, в 1949 году был уволен из Черноморского пароходства только потому, что кто-то из его родственников был греком.
С трудом устроившись на работу в одесский портофлот, Виктор Иванович потом читал лекции на курсах механиков. Я учился на этих курсах и помню, как Виктор Иванович, объяснявший нам конструкции дизелей, любил иногда рассказать и о своих плаваниях.
Во время войны он был старшим механиком парохода «Смоленск». В 1943 году «Смоленск» стал в Нью-Йорке на ремонт. Там старший механик Копанев и познакомился с тетей Соней. Она снабжала советские суда продуктами. Знание русского языка давало ей преимущество перед другими шипчандлерами, да и цены у нее были ниже.
Фамилия ее была Розенцвейг. Родилась она в Одессе, на Молдаванке. После еврейских погромов, прокатившихся в 1905 году по городам Российской империи, семья тети Сони, которой было тогда восемнадцать, эмигрировала в Америку. Дома у них разговаривали на идиш, поэтому по-русски тетя Соня говорила так, словно каждую фразу переводила с еврейского.
В первый же день ремонта на «Смоленске», рассказывал Виктор Иванович, с одним из машинистов произошел несчастный случай. Во время вахты в машинном отделении он оступился и упал в открытую горловину топливного танка. Рабочие, сняв крышку, не успели установить предупредительную надпись. При падении машинист ударился головой и, с трудом выбравшись из замазученного танка, потерял сознание.
Виктор Иванович поспешил к капитану с просьбой вызвать «скорую помощь». В каюте капитана сидела седая женщина, принимавшая заказ на продукты. Услыхав о случившемся, она вскочила:
- Давайте в моя машина! Я отвезу в больница!
Это и была тетя Соня. Благодаря ее решительности парню своевременно оказали медицинскую помощь, и в скором времени он смог приступить к работе.
А вскоре и Виктору Ивановичу пришлось обратиться к врачу. Разболелась печень. На прием к специалисту его везла тетя Соня. По дороге они разговорились, и тетя Соня попросила рассказать об Одессе. Там у нее остались родственники, и до войны она посылала им посылки, но что стало с ними с началом войны, она не знала.
Виктор Иванович тоже ничего не знал о своей семье. Его родители и жена остались в оккупированном фашистами городе. Самого Виктора Ивановича война застала в море. Судно, на котором он тогда работал, шло из Одессы в Гамбург. Советский Союз, согласно подписанному с Гитлером в августе 1939 года договору о дружбе и сотрудничестве, регулярно поставлял в нацистскую Германию нефть, пшеницу и другие стратегически важные грузы. Узнав по радио о нападении Германии на СССР, капитан запросил пароходство и получил указание идти в Мурманск. Но на подходе к советским берегам судно было торпедировано немецкой подводной лодкой. Виктору Ивановичу и еще нескольким морякам удалось спастись. Их подобрал советский рыболовный траулер и доставил в Мурманск.
Уже в Мурманске Виктор Иванович получил назначение на пароход «Смоленск». В составе караванов американских и английских торговых судов «Смоленск» возил оружие, боеприпасы и продовольствие из США и Англии в Советский Союз. В одном из рейсов, следуя из Мурманска в Нью-Йорк, караван был атакован немецкими подводными лодками. Несколько судов затонуло. «Смоленск» получил пробоину, но морякам удалось вовремя завести на пробоину пластырь, и пароход дотянул до Нью-Йорка, где стал в док.
Обо всем этом и рассказал Виктор Иванович тете Соне, добавив:
- А что касается Одессы, то лучше этого города в мире нет!
Тетя Соня повернулась к нему, и он увидел на ее глазах слезы...
Работала она, по рассказам Копанева, как вол. В то же время, когда
«Смоленск» ремонтировался в Нью-Йорке, советские моряки принимали там два парохода типа «Либерти» - «Севастополь» и «Сталинград». Тетя Соня занималась снабжением этих судов. С раннего утра и до позднего вечера моталась она по складам, загружая свой небольшой автобус ацетиленовыми и кислородными баллонами, банками с краской и всевозможными ящиками. На «Смоленске» она появлялась уставшая, невыспавшаяся, с жалобами на головные боли. Но когда Виктор Иванович сказал ей, что нужно себя поберечь, она покачала седой головой:
- Деточка, что вы такое говорите? Когда такая война, разве можно себя беречь?
Как-то тетя Соня приехала на «Смоленск» и сказала, что в Нью-Йорке находится председатель советского антифашистского комитета народный артист СССР Соломон Михоэлс. Она была на митинге, где Михоэлс рассказывал об издевательствах гитлеровцев над евреями, о сотнях тысяч замученных в гетто и концлагерях. И когда он сказал, что нужно помочь Красной армии в ее борьбе с германским фашизмом, все, кто были в зале, начали снимать с себя золотые цепочки, кольца, серьги и бросать на сцену! При этом тетя Соня показала на свои уши, где еще недавно поблескивали золотые серьги, и сказала:
- И серьги, и кольца - все отдала!
Когда «Смоленск», закончив ремонт, уходил из Нью-Йорка, тетя Соня привезла морякам для советских детей целый грузовик подарков.
И какой же радостной была встреча Копанева с тетей Соней после войны! Произошло это в 1947 году. Вернувшись из Мурманска в родную Одессу, Виктор Иванович получил назначение на грузовой теплоход «Фридрих Энгельс» и в первом же рейсе на этом судне пришел в Нью-Йорк.
После того как тетя Соня, поднявшись на борт теплохода, увидела Виктора Ивановича, она повезла моряков не в свой магазин, а в ресторан.
- Будем праздновать победа! - заявила она.
В тот вечер по заказу тети Сони оркестр играл только русские песни. И когда сидевшие в зале американцы узнали, что в ресторане русские моряки, они подходили к ним и провозглашали тосты за победу и дружбу!
Это потом начнется и затянется на долгие годы холодная война, и фильмом Романа Кармена «Неизвестная война», смонтированным из кадров кинохроники военных лет, придется напомнить новому поколению американцев о главном герое второй мировой войны -советском народе. Но в первые послевоенные годы в Соединенных Штатах Америки хорошо знали, на чьих плечах лежала основная тяжесть борьбы с немецким фашизмом!
- Это был незабываемый вечер, - вспоминал Виктор Иванович. -А на следующий день тетя Соня повезла нас в свой магазин и за товары просила полцены. Когда я сказал ей, что так можно прогореть, она ответила: «Деточка, как я могу прогореть, если вещи от мой магазин будут носить победители фашистов!».
Вот такой была тетя Соня из Нью-Йорка.
На этом можно было бы поставить точку. Но спустя много лет я снова получил весть о тете Соне. А произошло это так.
В марте 2006 года по приглашению друзей я побывал в Иерусалиме. Каждый день без устали я знакомился с достопримечательностями этого удивительного города. Долго стоял среди молящихся у Стены Плача, вспоминая своего замученного румынами в одесском гетто отца, от которого еще в детстве слышал о Стене Плача. Был в Музее еврейской Катастрофы «Яд ва-Шем». И хотя многое из того страшного, что там показано, мне пришлось пережить самому, из музея я вышел потрясенным.
Уже в автобусе, возвращаясь в город, я разговорился с сидевшим рядом парнем. Одет он был в военную форму, на коленях держал автомат. Парень с группой сослуживцев тоже был в музее, и перед возвращением в часть ехал в Иерусалим повидаться с живущими там родителями. Звали парня Иосиф. Родом он был из Винницы, где во время войны его бабушка погибла в гетто. И когда я сказал, что мальчиком мне тоже довелось пережить ужасы одесского гетто, Иосиф только молча посмотрел на меня и крепче сжал автомат...
В Израиле я провел целый месяц, выезжая из Иерусалима в другие города к друзьям и знакомым. А когда возвращался в Иерусалим, с утра до вечера бродил по улицам израильской столицы, разглядывая сложенные из белого камня дома и впитывая звуки святого города, где все дышит древностью, историей.
И еще мне понравился шумный иерусалимский базар и его покупатели. Вот седобородый старик в длинном лапсердаке и черной широкополой шляпе выбирает к субботнему столу свежую рыбу. Вот пожилая женщина в парике и в длинной черной юбке придирчиво осматривает каждый покупаемый апельсин. А вот девушки в военной форме, повесив на худенькие плечи тяжелые винтовки и весело переговариваясь, едят возле кондитерской лавки купленные вскладчину сладости.
С каждым из этих людей я чувствовал щемящую сердце связь. Ведь все они были евреи...
Однажды я забрел на тихую иерусалимскую улочку, в глубине которой белела синагога. Через открытые двери услышал пение кантора.
Я вошел в синагогу. Она была полна молящихся. Слушая службу, я вдруг увидел выбитые на стене золотыми буквами имена жертвователей на строительство этой синагоги. Построена она была в 1949 году. Список жертвователей был на английском языке.
Я подошел ближе и стал читать:
«Соломон Берг - Буэнос-Айрес, Давид Бурштейн - Антверпен, Рахиль Штейнберг - Лондон, Роза Каплан - Сидней, Абрам Кац - Мельбурн, Соня Розенцвейг - Нью-Йорк».
Не веря своим глазам, я перечитал список. Она! Так, много лет спустя я снова получил весть о тете Соне из Нью-Йорка...
Постскриптум
Очерк «Тетя Сопя из Нью-Йорка» был опубликован в «Еврейской газете», которая издается на русском языке в Германии. Вскоре после публикации я начал получать письма от людей, знавших тетю Соню. Приведу выдержки из нескольких таких писем:
«В 1947 году я плавал мотористом на теплоходе «Краснодар» Черноморского пароходства. Однажды мы пришли в Нью-Йорк грузить для Советского Союза американские паровозы. Теплоход встретила тетя Соня и повезла нас в свой магазин. В магазине она подошла ко мне и тихо спросила: «Деточка, ты еврей?». Я кивнул. Тогда она заговорила со мной по-еврейски. Я плохо знал этот язык. В семье у нас говорили по-русски, только бабушка разговаривала на идиш. Но, чтобы не обидеть тетю Соню, о которой наши ребята восторженно отзывались еще до прихода в Нью-Йорк, плохо понимая, о чем она говорит, я только кивал головой. В магазине был и наш помполит . Когда мы вернулись на судно, он вызвал меня к себе и спросил, на каком языке я разговаривал с тетей Соней. Я сказал. С приходом в Одессу меня списали и уволили из пароходства.
Я не в обиде на тетю Соню. Такой была тогда система, запрещавшая людям разговаривать на родном языке. И страдали от этой системы не только евреи. Вспомните, сколько талантливых украинских поэтов и писателей, обвиненных в «украинском буржуазном национализме», погибло в сталинских лагерях. А убийство Михоэлса! Его ведь тоже после похорон называли в советских газетах еврейским буржуазным националистом. А расстрел Еврейского антифашистского комитета!
Сейчас я живу в старинном немецком городе Шпайере. Здесь была синагога, построенная в 1034 году. В 1938 году фашисты ее сожгли. Сейчас в Шпайере есть еврейская община. Городские власти хорошо к ней относятся, помогают в проведении всевозможных мероприятий. Но когда я вижу в парке на стволах вековых деревьев фашистские знаки, намалеванные неонацистами, становится не по себе. Да и все, что происходит в России и Украине, особой радости не вызывает.
Извините за длинное письмо. Но это все наша тетя Соня. Спасибо, что вспомнили о ней.
С уважением, Александр Каминский, город Шпайер, Германия».
А вот выдержка из другого письма:
«Ваша «Тетя Соня» вернула меня в мое одесское детство. До войны мы жили на Молдаванке, на Костецкой. Нашей соседкой была Берта Розенцвейг. Все во дворе знали, что у нее в Америке есть двоюродная сестра, которая посылала ей посылки. Я до сих пор помню вкус американского шоколада, которым она меня угощала. В 1937 году ее арестовали, но перед войной выпустили. Когда началась война, наша семья эвакуировалась. А Берта Розенцвейг осталась.
Помню, она говорила моей маме: «Я не верю, что немцы убивают евреев. Это все большевистская пропаганда». Но вернувшись после войны в Одессу, мы узнали, что она погибла в гетто».
Подписано письмо было Софьей Шнайдер, живущей в Мюнхене.
Вот такое продолжение имела моя «Тетя Соня из Нью-Йорка».
2007 г.