Русское кладбище в Бизерте
Есть книги, которые перечитываешь с возрастающим наслаждением, находя в них все больше и больше нового и интересного. Такой книгой для меня является повесть Константина Паустовского «Время больших ожиданий». Эта повесть настолько полна любви к Одессе, к ее морю и ее людям, что каждый одессит, который прочтет ее хоть раз, запомнит на всю жизнь.
Написанная в 1958 году, она дала повод известному одесскому писателю и краеведу Ростиславу Александрову издать в 2013 году в издательстве «Оптимум» увесистый том под названием «Хождение внутри книги», в котором с поразительной тщательностью исследованы биографии не только всех персонажей повести «Время больших ожиданий», но также их родственников и друзей, о которых, возможно, не знал и сам К. Паустовский.
Что касается меня, то недавно я перечитывал «Время больших ожиданий» и обратил внимание на такой эпизод. Паустовский пишет о том, что редакция «Моряка», где он работал в 1920 году, получила из Москвы запрос по поводу российского торгового флота, угнанного белыми за границу в конце Гражданской войны. Одесскую газету просили узнать дальнейшую судьбу этих судов и сообщить о ней. И я вспомнил, что, попав однажды в тунисский порт Бизерту, видел один из этих пароходов. Вернее, не сам пароход, а его останки.
Было это в 1973 году. Теплоход «Аркадий Гайдар», на котором я тогда работал старшим механиком, возвращался из Шанхая в Одессу и зашел в Бизерту. Мы привезли тунисцам рис. Но был Рамадан, главный мусульманский праздник, который длится целый месяц. Во время этого праздника в дневные часы мусульмане не едят, не курят, даже не пьют воду. И грузчики, разгружавшие теплоход, спускаясь по утрам в трюмы, больше лежали на мешках с рисом, чем работали. Поэтому выгрузка затянулась надолго.
Но я был рад этому. Суэцкий канал в результате Шестидневной войны 1967 года между Израилем и Египтом был закрыт. Мы шли из Китая в Тунис больше месяца, огибая Южную Африку, и после этого долгого перехода через Индийский и Атлантический океаны, после постоянных штормовых погод и непрерывной качки стоянка в Бизерте, в этом тихом уютном порту, отгороженном от моря высоким белокаменным молом, была особенно приятной.
Город был рядом, тоже весь белый, малоэтажный, с высокими минаретами мечетей, с которых по утрам раздавались заунывные голоса муэдзинов, призывавших правоверных на молитву; с симпатичными осликами, груженными всевозможной поклажей, которые вместе с автомобилями терпеливо стояли на перекрестках, ожидая зеленый свет светофоров; с шумным восточным базаром, где от обилия тропических фруктов, овощей, бараньих туш, битой птицы, живой, трепещущей на лотках свежевыловленной рыбы рябило в глазах.
В первые дни стоянки в Бизерте мы ездили на экскурсии. Капитан заказал у обслуживавшего судно агента автобус, и мы посетили развалины Карфагена. В следующие дни мы осматривали в окрестностях города древние мавританские крепости, до стен которых долетали брызги шумевшего неподалеку морского прибоя. Когда мы ходили вдоль высоких крепостных стен, поражаясь их вековой прочности, над нами с карканьем кружили вороны. Наверно, они жили тут, и наше присутствие нарушало их вороний покой...
Как я уже сказал, стоянка была долгой. В машинном отделении мы успели сделать много ремонтных работ, и нам уже не терпелось выйти в море и взять курс домой, на Одессу! Но приходилось ждать окончания Рамадана. Лишь тогда, как сказал капитану агент, нас выгрузят за несколько дней.
На берег уже не тянуло, и я, наверно, так и просидел бы на судне до самого отхода, если бы не произошел с одним из мотористов несчастный случай. Спускаясь в машинное отделение, он поскользнулся на трапе, скатился вниз и сломал ногу.
Капитан позвонил агенту, тот прислал машину, и мы вместе с судовым врачом отвезли моториста в больницу. И пока наш врач оформлял в приемном покое необходимые документы, я вышел из больницы покурить. Покурив и затоптав окурок, я вдруг увидел неподалеку небольшую церквушку. Я настолько привык в Бизерте к мечетям, что вид этой церквушки с голубым куполом и позолоченным крестом показался мне нереальным.
Шофер-араб, который привез нас в больницу, дремал за рулем машины. И когда наш врач вышел из больницы и сказал, что мотористу накладывают гипс, после чего мы заберем его на судно, я предложил врачу пойти взглянуть на эту церквушку.
Массивная дубовая дверь ее была заперта. Мы обошли церквушку и увидели за ней кладбище. Вошли - и оказались среди многочисленных надгробий, многие из которых потрескались и обвалились. Судя по надписям, здесь покоились русские военные моряки царского флота, от матроса до адмирала.
Мы побродили среди надгробий, гадая, как сюда, в далекий от России Тунис, могли попасть эти моряки.
Когда мы уже выходили с кладбища, то увидели пожилую женщину, катившую тележку, из которой торчали веник, грабли и лопата. Увидев нас, она остановилась, вытерла со лба пот и спросила:
- Вы, наверно, русские, раз сюда пришли. Только как попали в Бизерту ? Туристы обычно приезжают в Тунис, чтобы осмотреть развалины Карфагена.
Узнав, что мы советские моряки, она улыбнулась и протянула руку:
- Приятно познакомиться. Меня зовут Анастасия Александровна Ширинская. Я дочь командира русского эскадренного миноносца «Жаркий». А сейчас - хранительница этого кладбища. Здесь похоронены русские моряки, умершие в изгнании. Да упокой, Господи, их души.
Она перекрестилась и быстро спросила:
- Вы что-нибудь знаете о них?
Я пожал плечами:
- Нет.
- А зря. Историю своего государства надо знать. Для вас, советских людей, моряки, что здесь похоронены, враги. А ведь это были герои. Они не щадили свои жизни, сражаясь с большевиками, чтобы не отдать Россию во власть этим супостатам.
При этих ее словах врач потянул меня за рубаху: «Идем. Хватит с ней разговаривать».
Он был прав. В те времена встречи за границей с русскими эмигрантами, разговоры с ними были запрещены. С каждым приходом в Одессу вместе с пограничниками на борт поднимался куратор от КГБ. Он интересовался у капитана и помполита, как прошел рейс, не было ли каких-то происшествий. И если бы он узнал о встрече и разговоре с этой женщиной, нам бы не поздоровилось.
Попрощавшись, мы вернулись в больницу, забрали нашего моториста, которому на сломанную ногу был наложен гипс, и привезли его на судно. Но Анастасия Александровна Ширинская и это кладбище не выходили у меня из головы. Я был в очень хороших отношениях с нашим капитаном, и на другой день рассказал ему об этой встрече.
Выслушав меня, капитан нервно заходил по каюте, закурил и сказал:
- Предупредите доктора, чтобы никому об этом не рассказывал. Для наших властей захороненные на этом кладбище русские моряки - изменники, укравшие у России военные корабли. Белые угнали и торговый флот. Кстати, вчера, прогуливаясь по порту, я дошел до корабельной свалки и увидел там почти сгнившую корму какого-то торгового судна. На ней сохранился порт приписки - «Марсель». А из-под этой надписи проступают две буквы - «О» и «Д». И я уверен, что это бывший русский пароход, который был приписан к Одессе. Хотите, сходим туда, посмотрим?
На следующее утро я отправился с капитаном в дальний угол порта, где среди старых отслуживших свой век буксиров и ржавых полузатопленных барж, покрытых темными космами тины, распространявшей резкий йодистый запах, я увидел полусгнивший остов какого-то судна. В целости сохранилась только корма, на которой, если приглядеться, можно было прочитать название судна и порт приписки. Называлось оно «Нант». Порт приписки - Марсель.
- А где же те буквы? - спросил я капитана.
- Посмотрите внимательней - и увидите.
Я вгляделся в написанное по-французски слово «Марсель» и действительно увидел еле проступавшую под ним русскую букву «О». А присмотревшись пристальней, увидел и вторую - «Д». Больше ничего разобрать было нельзя. Но и так было ясно, что это судно не было французским «от рождения», а принадлежало то ли РОПиТу (Русскому обществу пароходства и торговли), то ли Добровольному флоту, который строился на пожертвования, собиравшиеся в царские времена по всей России, и суда которого назывались в честь российских городов: «Самара», «Кострома», «Рязань» и т. д. Все они были приписаны к одесскому порту, откуда и уходили в плаванья.
Возвращаясь на свой теплоход, мы думали: каким образом это судно могло попасть на корабельную свалку Бизерты? Капитан выдвинул версию, что на подходе к порту пароход сел на мель, и хозяину было дешевле оставить его на мели, чем оплачивать дорогостоящую спасательную операцию. Тем более что пароход был стар и доживал свои последние дни.
- А может, - добавил капитан, - его притащили сюда, чтобы разделать на металлолом, но по каким-то причинам руки до этого не дошли. Вот он и развалился на куски.
Но если с этим пароходом было более или менее ясно, то как оказалась в Бизерте русская военная эскадра?
У меня было желание вернуться к той церквушке, встретить Анастасию Александровну и подробно обо всем расспросить. Но согласно «Правилам поведения советского моряка за границей», пойти туда один я не мог. А идти с кем-то - означало навлечь на себя неприятности...
Кончился Рамадан, нас быстро выгрузили, и мы покинули Бизерту . И может быть, я никогда не вспомнил бы о русском кладбище в этом городе и о его хранительнице Анастасии Александровне Ширинской, если бы спустя несколько лет не попал в Ленинград.
Здесь мы тоже задержались на несколько недель. В трюмах у нас был привезенный из Индии чай, но шли дожди, и выгружать чай было нельзя. Зато эта стоянка дала мне возможность побывать во всех знаменитых музеях Ленинграда, в том числе и в Военно-Морском музее. И вот здесь открылась мне тайна русского кладбища в Бизерте.
Осматривая стоящие под стеклом модели военных кораблей царского флота, чьи названия на носу каждого были выведены старинной русской вязью, я прочитал название одного эсминца: «Жаркий». И тут же вспомнил Анастасию Александрову Ширинскую - дочь командира этого корабля. Но как попали эти корабли в Бизерту?
С этим вопросом я обратился к проходившему мимо служителю музея, пожилому человеку в морском кителе. Он поинтересовался, кто я такой, и узнав, что я моряк, который был в Бизерте и видел там дочь командира царского эсминца «Жаркий», с интересом посмотрел на меня и пригласил в свой кабинет.
Как оказалось, это был заместитель директора музея, отставной капитан первого ранга. Звали его Игорь Николаевич. Фамилию не помню. Но помню, с каким пристрастием он расспрашивал меня о встрече с Анастасией Ширинской, о том, сколько ей лет, как она выглядела и даже в чем была одета.
Я просидел у него часа два, узнал много подробностей о прибывших в 1920 году в Бизерту русских военных кораблях и, вернувшись на судно, поспешил все это записать.
Итак, в конце 1920 года Белая армия, удерживавшая Крым, была разгромлена. Главнокомандующий войсками Юга России Петр Николаевич Врангель обратился с призывом к остаткам войск и флоту покинуть родину. Солдаты и офицеры Белой армии и та часть гражданского населения, которая убегала от большевиков, погрузились на торговые суда и отбыли в Константинополь. Так назывался тоща Стамбул.
Что касается военных кораблей, базировавшихся в Севастополе, то по призыву Врангеля они покинули родину, прошли Босфор, Дарданеллы, вышли в Средиземное море и запросили правительство Франции, союзницы царской России в первой мировой войне, дать им какое-нибудь пристанище. Тунис был тогда французской колонией, и французское правительство разрешило им базироваться в Бизерте. Вот тогда и пришли в этот тунисский порт 32 русских военных корабля. На них было около шести тысяч человек - члены экипажей и семьи офицеров. Так в Бизерте образовалась русская колония.
О возврате моряков на родину, где укрепилась советская власть, не могло быть и речи, и некоторые офицеры стали кончать жизнь самоубийством. Позже часть колонии разъехалась в разные страны. Те, кто остались в Бизерте, чтобы прокормить себя и свои семьи, брались за любую работу. Блестяще образованные офицеры царского флота нанимались садовниками к богатым тунисцам или плотничали и малярничали вместе со своими матросами.
А корабли эскадры вошли в состав военно-морских сил Франции. Их переименовали и перекрасили. Так исчезла российская Черноморская эскадра - как исчезло после развала Советского Союза и Черноморское пароходство...
Несколько лет назад я видел по телевизору документальный фильм Никиты Михалкова, который он снимал в Бизерте, - о судьбах русских моряков, оказавшихся после Гражданской войны в этом тунисском порту. В фильме было показано русское кладбище. Увидел я на экране и Анастасию Александровну Ширинскую, у которой Никита Михалков брал интервью, и с которой мне посчастливилось разговаривать в 1973 году. А в конце фильма Михалков сказал, что в 2009 году в возрасте 98 лет она умерла.
Вот такая история вспомнилась мне, когда я перечитывал повесть К. Паустовского «Время больших ожиданий»...
2014 г.
