Открытка с острова Святой Елены
За долгие годы плаваний у меня собралась целая коллекция открыток с видами городов разных стран. Я покупал их в Италии, Канаде, Бразилии, Индии, Сингапуре, Японии - везде, где довелось побывать. Но самой ценной считаю открытку с острова Святой Елены, куда был сослан и где провел последние годы своей жизни Наполеон Бонапарт.
Попал я на Святую Елену в 1959 году. Вышло это так.
Я плавал тогда третьим механиком на танкере «Херсон». Ходили мы из портов Черного моря на Европу, возили в Антверпен, Роттердам, Гамбург дизельное топливо, но однажды получили задание идти в Антарктику, где вела промысел китобойная флотилия «Слава». Мы должны были доставить китобоям горючее.
Флотилия работала в Антарктике почти восемь месяцев, и все, что нужно было для успешной охоты на китов (горючее, техническое снабжение и даже живой скот - бычков, свиней и овец, которых забивали на «Славе» для питания китобоев), доставляли танкерами.
По приходе в Антарктику с танкеров на «Славу» перекачивали горючее, а затем моряки мыли танки, брали в них добытый китобоями китовый жир и доставляли в Одессу. Уходили китобои в Антарктику в октябре, возвращались в мае. И если провожали их в далекий путь только родные и близкие, то по возвращении в Одессу встречал весь город!
В день прихода «Славы» с раннего утра толпы людей с букетами цветов бежали в порт. И когда флотилия появлялась на одесском рейде, не только причалы порта, но Приморский бульвар, Потемкинская лестница и даже крыши ближайших домов были полны народа!
Ровно в 10 часов утра три наиболее отличившихся на промысле китобойных судна, огибая Воронцовский маяк, входили в порт. Расходясь веером, они стреляли разноцветными ракетами из гарпунных пушек, салютуя родному городу. А вслед за ними под звуки выстроенного на берегу военного оркестра величаво входила в порт огромная китобаза. За ней двумя кильватерными колоннами входили китобойные суда. На их мачтах трепетали па ветру флаги расцвечивания, а широкий мостик китобазы украшал огромный транспарант: «Здравствуй, любимая Родина!».
Как только китобаза пришвартовывалась к причалу, с ее высокого борта спускали трап, и по нему в парадной морской форме сходил на берег капитан-директор «Славы» Алексей Николаевич Соляник. Четко печатая шаг, он подходил к специально выстроенной к приходу флотилии трибуне, на которой ожидало китобоев городское начальство.
Поднявшись на трибуну, А. Н. Соляник отдавал рапорт первому секретарю областного комитета коммунистической партии, докладывая, сколько за промысловый рейс добыто китового жира, китовой муки, печени, мяса и другой полезной продукции. Потом капитан-директор «Славы» подходил к микрофону и обращался с приветственной речью к собравшимся на причалах порта. Когда он заканчивал свою речь, порт оглашался громом аплодисментов!
А потом китобои в окружении жен, детей, родителей и друзей шли домой, где прямо во дворах их ждали накрытые столы. И кто бы ни заглянул в такой двор, его тут же тащили к столу выпить за вернувшегося из далекой Антарктики соседа - гарпунера, штурмана, механика или простого матроса, которым гордился весь двор!
Вот так встречала Одесса китобойную флотилию, для которой мне однажды довелось доставить в Антарктику горючее.
Уходили мы к китобоям в январе. Порт был скован льдом, и от причала одесской нефтегавани нас выводил за маяк ледокол «Торос». Льдины с треском расступались от его бортов, освобождая для нас черную, дымившуюся от мороза воду. А от нашего винта расходилась вспененная дорожка, тянувшаяся до обледенелого волнолома, на краю которого красным огнем прощально мигал нам Воронцовский маяк.
Долгий переход в Антарктику скрашивали наши «пассажиры» -бычки, свиньи и овцы. Поселили их под полубаком в специальном загоне, куда матрос-скотник приносил им воду и корм: свиньям - камбузные помои, а бычкам и овцам сено. Тюки с сеном были погружены в Одессе в расположенный на баке танкера сухой трюм. В море сена не достать, и капитан весь переход до Антарктики волновался, хватит ли нашим «пассажирам» этого корма.
Атлантика погодой не баловала. Шторм нас встретил за Гибралтаром и сопровождал до экватора. А когда прошли южную оконечность Африки и вошли в «ревущие» сороковые широты, описанные в лоции как самые неспокойные воды Мирового океана, «Херсон» кренился так, что доставал мачтами до вспененных верхушек волн.
Свиньи и овцы, укачавшись, лежали и стонали, как люди, а бычки стойко выдерживали качку и, беспрерывно жуя сено, не обращали внимания даже на летучих рыб, которые целыми стаями выскакивали из воды и шлепались на палубу. Более кротких и незлобивых животных, чем эти бычки, я не встречал. Они доверчиво тянули к нам морды, словно пытаясь спросить, куда их везут. При этом в глазах у них стояла такая печаль, будто знали - зачем...
И вот - Антарктика с белеющими на горизонте айсбергами и с неподвижно повисшими над мачтами огромными альбатросами.
Чем ближе подходили мы к району промысла китов, тем сильнее чувствовался в воздухе густой удушливый запах. Это на палубе китобазы разделывали китов, убитых из гарпунных пушек. После каждой такой разделки, когда из кита вытапливали жир, а кости перемалывали на муку, смрадный запах распространялся на весь океан, и первые несколько дней, пока мы не привыкли к этому смраду, никто не мог ничего есть...
При нашем приближении к китобазе на палубу высыпал весь экипаж. Многие даже пускались в пляс. Ведь мы привезли не только горючее, бычков, свиней и овец. Мы привезли почту! А что может быть дороже в долгом плавании для рыбака или моряка, чем письмо из дома?
В океане гуляла зыбь, и чтобы танкер не бился о борт китобазы, между «Херсоном» и «Славой» вместо кранцев завели двух надутых воздухом убитых китов. Потом со «Славы» грузовой стрелой опустили к нам на палубу стальную сетку и в ней по очереди стали поднимать наших «пассажиров». Свиньи при этом стали дико визжать, словно их уже режут, овцы жалобно блеяли, а бычки, отрываясь от нашей палубы, укоризненно смотрели на нас, и в их темных глазах стояли слезы...
Пробыли мы на промысле дней десять. Перекачали на «Славу» горючее, помыли танки, приняли в них китовый жир и, попрощавшись с китобоями, тронулись в обратный путь. Но смрадный запах туш, разделываемых на борту китобазы, преследовал нас еще долго.
Вышло так, что в пути у нас вышел из строя опреснитель. До Гибралтара, куда обычно, возвращаясь из Антарктики, заходили наши суда, было еще далеко, и капитан принял решение подойти к острову Святой Елены, стать на якорь и заказать баржу с пресной водой.
Когда стало известно, что мы идем к этому острову, я попросил у вахтенного штурмана лоцию Южной Атлантики и вот что узнал:
«Необитаемый остров Святой Елены был открыт португальцами в 1502 году. Это было 21 мая, в день Святой Елены, поэтому остров и получил такое название. Спустя полтора столетия, в 1659 году, на него высадились англичане, подняв над островом свой флаг и утвердив свое владычество.
На гористом острове вулканического происхождения площадью 120 квадратных километров, большую часть которого занимают склоны кратера уснувшего вулкана, живет около 5 тысяч человек: европейцы, индусы и выходцы из Африки.
Всеми делами на острове Святой Елены управляет английский губернатор. Есть законодательный и исполнительный советы. Административно губернатору подчиняются также острова Вознесения, Тристан-да-Кунья и ряд совсем мелких островов. Единственный город на острове Святой Елены и его столица - Джеймстаун. На острове нет глубоководных причалов, и все приходящие суда становятся на якорь в небольшой бухте Джеймс.
Берега острова крутые, обрывистые, и при высадке на берег нужно соблюдать особую осторожность.
На острове суда могут пополнить запасы пресной воды и свежей провизии».
К Святой Елене мы подошли на рассвете. Убавив ход, медленно шли вдоль высоких обрывистых берегов, о которые с пушечным гулом разбивались океанские волны. Внезапно горы расступились, открыв небольшую бухту, церковь на берегу и сбегающие к бухте белые домики с красными черепичными крышами. В бухте раскачивались на якорях рыбацкие лодки, прогулочные катера и неизвестно как попавший сюда рыболовный траулер, на корме которого развевался японский флаг.
Не успели мы стать на якорь, как к нам подошел катер с портовыми чиновниками. Оформление прихода заняло не более получаса. Как только они уехали, к нам подошла водоналивная баржа.
- Стоять будем до следующего утра, - объявил по судовой трансляции капитан. - Увольнение на берег в две смены.
Я попал в первую и, мечтая поскорее оказаться на острове, где провел свои последние дни Наполеон, прыгнул прямо с палубы в спущенный на воду моторный бот, чуть не сломав ногу.
Лишь когда мы отошли от «Херсона», я убедился, что не случайно в лоции Южной Атлантики есть предупреждение об опасности, подстерегающей моряков при высадке на Святую Елену. С океана шла сильная зыбь. Наш мотобот то проваливался между валами зыби, то взлетал вверх на гребень волны, которая несла нас к берегу, угрожая разбить мотобот об острые камни под набережной, на которой собралась толпа местных жителей. Криками и жестами эти люди пытались помочь нам высадиться на остров.
Высадились с трудом, чуть не разбив мотобот о высеченные в камнях мокрые, покрытые скользкими водорослями ступени. Несколько местных парней, став на ступени, помогли нам выбраться из мотобота и привязать его за вделанный в стену набережной рым.
Когда мы оказались в толпе встречающих, где каждый старался похлопать нас по плечу и пожать руку, я увидел прикрепленное к выщербленной стене объявление: «Любое лицо, вступающее на эту территорию, делает это на собственный страх и риск. Правительство острова Святой Елены не несет никакой ответственности за ущерб или ранения, которые могут быть получены при этом, и не удовлетворяет никаких претензий».
Сопровождаемые парнями, которые помогли нам высадиться из мотобота и вызвались быть нашими гидами, мы начали осматривать город. Первое, что увидели, - ржавую сигнальную пушку. Из нее, наверно, палили во времена Наполеона. Она мирно дремала на небольшой площади, вымощенной брусчаткой. На жерле пушки сидела чайка.
Почта, гостиница, несколько магазинов, фруктовые лавки, из которых с любопытством смотрели на нас молоденькие продавщицы, - все это располагалось по обе стороны Мейн-стрит, главной улицы Джеймстауна, которая вытянулась под обрывами гор. Помимо нескольких церквушек, разместившихся между домами, мы наткнулись на молельный дом адвентистов седьмого дня. На его доске объявлений мы прочли написанный на русском языке - очевидно, по случаю нашего прихода - псалом: «Во Христе мы имеем Искупление крови Его, Прощение грехов по богатству благодати Его».
Мы прошлись несколько раз по главной улице, заглядывая во все магазинчики в надежде купить какой-нибудь сувенир на память о Святой Елене. Но продавцы, словно сговорившись, при нашем появлении выставляли на прилавки пыльные бутылки дешевого французского бренди «Наполеон». Других сувениров у них не было. Лишь в небольшом книжном магазинчике среди пожелтевших от времени журналов и комиксов мы увидели наборы поблекших открыток с видами острова. Я выбрал открытку с главной местной достопримечательностью - домом-музеем Наполеона и его могилой.
Теперь оставалось только посетить эти знаменательные места, но попасть туда оказалось непросто. И музей, и могила Наполеона находились высоко в горах. По совету наших гидов мы договорились с хозяином небольшого старенького автобуса, одиноко стоявшего у портала церкви Святого Джеймса. Напротив церкви была бензозаправка американской компании «Мобил Ойл». Подъехав к ней и заправив полный бак бензина, хозяин автобуса, седой молчаливый негр, жестом пригласил нас садиться, и мы поехали.
Крутую дорогу в гору старенький автобус, натужно гудя мотором и оставляя за собой густой шлейф черного дыма, преодолевал с трудом. Наконец мы добрались до высокого перевала и остановились на краю обрыва. Отсюда видны были красные крыши ферм, разбросанные по зеленому фону долин, пасущиеся стада коров и овец и сияющий вдали океан.
- Могила там, внизу, - закурив дешевую сигарету, сказал хозяин автобуса. - К ней можно спуститься только пешком.
Докурив сигарету и затоптав окурок, он повел нас вниз по крутому склону горы. Мы спустились к небольшой поляне, где среди камней пробивался родничок. По словам хозяина автобуса, это место Наполеон выбрал сам, совершая по воскресным дням пешие прогулки.
На поляне росли двенадцать стройных тополей - по числу великих побед императора. Они были высажены в 1840 году, когда прибывшая на остров французская миссия увезла со Святой Елены останки Наполеона, чтобы захоронить их в Париже.
Мы прошли за простую металлическую ограду и увидели гладкую плиту без какой-либо надписи.
«Быть преданным земле на берегах Сены, среди народа, столь любимого мною», - завещал перед смертью Наполеон. Но сославшие императора на этот далекий остров англичане распорядились иначе. 9 мая 1821 года английские солдаты здесь, на этом месте, опустили в могилу гроб с телом знаменитого узника.
«Он был одет в конно-егерский мундир императорской гвардии, покрытый звездами всех орденов. Пленник острова Святой Елены нисходил в могилу, осененный всеми знаками европейских почестей. Три тысячи человек провожали тело покойного. Дорога не позволяла печальной колеснице доехать до места погребения, и английские гренадеры полка Вальтера Скотта имели честь нести на своих плечах смертные останки героя. Двадцать пушечных залпов возвестили океану, что душа Наполеона оставила землю». Так описал это событие очевидец в «Хронике последних дней Бонапарта». Я прочитал это по возвращении в Одессу в научной библиотеке имени М. Горького, попросив в окне выдачи книг все, что было написано о Наполеоне, в том числе и нашумевшую когда-то книгу советского академика Евгения Тарле «Наполеон».
Что выгравировать на могильной плите? «Наполеон» или «Наполеон Бонапарт»? Французы настаивали на одном величественном слове - «Наполеон». Но английский губернатор Святой Елены Гудсон Лоу потребовал, чтобы была сделана обыденная надпись -имя и фамилия покойного, даты рождения и смерти. Сговориться не удалось, и надгробная плита великого императора осталась без надписи...
Поднявшись снова к автобусу, мы проехали небольшое расстояние и оказались в расщелине между гор, где среди вековых деревьев стоял Лонгвуд-хауз - дом, в котором Наполеон прожил последние годы своей жизни. Возле дома нас встретил смотритель, приветливый старик, соскучившийся по посетителям. Уплатив ему по два шиллинга, мы получили входные билеты. На них было написано по-французски: «Музей Наполеона. Французская территория на острове Святой Елены».
После смерти Наполеона Лонгвуд-хауз стал собственностью Вест-Индской компании, которая сдала его в аренду местному фермеру. В салоне бывшей резиденции императора загрохотала молотилка, а спальню превратили в хлев для баранов. Долина, в которой был похоронен Наполеон, стала доходным местом. За осмотр могильной плиты с каждого посетителя брали по три шиллинга.
Посетившие остров после смерти Наполеона французские морские офицеры доложили императору Наполеону Третьему о столь непочтительном отношении к памяти его знаменитого дяди. Уплатив тогдашней правительнице Англии королеве Виктории 7100 английских фунтов стерлингов (из них 1600 фунтов за место захоронения Наполеона, а остальные за Лонгвуд-хауз), Франция стала обладательницей обеих территорий со всеми имеющимися на них постройками и насаждениями. С 1858 года и по сей день во главе этого самого маленького заморского владения Франции стоит французский консул, а над музеем Наполеона развевается французский флаг.
В одиннадцати комнатах одноэтажного дома собраны личные вещи императора: картины, посуда, мебель - все, чем он пользовался. В шкафах и в застекленных витринах - подсвечники, курительные трубки, жилет императора, шкатулка для денег и книги. Его личная библиотека насчитывала около трех тысяч томов, и на титульном листе каждой книги стояла надпись: «Император Наполеон».
Обслуживали узника Святой Елены повар, камердинер, врач, и каждую неделю приходила прачка, чтобы забрать в стирку белье.
Мы минуем столовую, спальню, и смотритель дома, он же гид, открывает дверь в большую комнату с бильярдным столом. Здесь Наполеон проводил долгие часы - читал, писал, принимал посещавшего его иногда губернатора острова. В этой же комнате, расхаживая часами с заложенными за спину руками, Наполеон диктовал приставленному к нему английскому офицеру свои мемуары: «Сирийско-египетская кампания», «100 дней», «История консульства и империй» и другие работы.
На белом атласе под стеклом лежат комнатные туфли Наполеона. Рядом - ордена Почетного легиона и Итальянской короны, которые он носил на Святой Елене. В деревянных оконных жалюзи сохранились небольшие отверстия - император прорезал их перочинным ножом и наблюдал сквозь них в ненастные вечера за движением часовых, когда оставался в доме один.
Я вспомнил, как, будучи однажды в Ленинграде, видел в Эрмитаже гравюры и офорты, воссоздающие жизнь Наполеона на острове Святой Елены. На одной из гравюр он изображен в военном мундире, при орденах и шпаге. Вдали на фоне мрачных скал маячит фигура английского часового.
Экскурсия подходит к концу. В книге посетителей Лонгвуд-хауза стоят сотни подписей моряков, путешественников и туристов из разных стран. Мы в этой книге тоже оставили запись: «Отдавая должное великой исторической личности, какой был Наполеон, мы чтим доблесть, мужество и отвагу русского народа, выстоявшего против нашествия наполеоновских армий».
Танкер «Херсон» покидал Святую Елену под утро следующего дня. Солнце еще не взошло. По небу тянулись серые угрюмые облака, такие же неприветливые, как и встретившие нас по выходе из бухты Джеймс океанские волны.
Набирая ход, мы уходили все дальше и дальше от лежавшего в стороне от больших океанских дорог клочка земли, снискавшего печальную известность как последнее пристанище опального императора. Наполеон поднялся в блеске славы над Европой девятнадцатого столетия и закончил свои дни на этом Богом забытом острове.
Я еще долго стоял на палубе, пока лиловые вершины острова скрывались за кормой...
2013 г.
