«Механик Звороно»
Так назывался небольшой пассажирский пароход, ходивший в первые послевоенные годы между Одессой и Херсоном. Пароход был немецкий. В Одессу его пригнали осенью 1945 года вместе с другими судами, полученными Советским Союзом в счет репараций от разгромленной фашистской Германии.
В тот год немецких судов в Одессу пришло не много. Из пассажирских - «Россия» и «Победа». Из сухогрузных - «Краснодар», «Генерал Черняховский» и «Адмирал Ушаков». (Работавшие впоследствии на Крымско-Кавказской линии немецкие «пассажиры», тоже полученные СССР в счет репараций, «Грузия», «Петр Великий» и «Адмирал Нахимов» пришли позже.)
Соединенные Штаты Америки были тогда еще дружественной Советскому Союзу державой, союзником по антигитлеровской коалиции, и большие океанские суда «Россия» и «Победа» сразу были поставлены на регулярную пассажирскую линию Одесса - Нью-Йорк. На американские порты стали ходить и полученные немецкие крупнотоннажные сухогрузы. А «Механика Звороно» из-за его тихоходности не пустили даже до Батуми, поставив обслуживать самую короткую пассажирскую линию Одесса - Херсон.
Неуклюжий, густо дымивший, он выходил из Одессы в восемь утра и приходил в Херсон поздно вечером, швартуясь к шаткой дощатой пристани, пропахшей сырой гнилью и облепленной рыбьей чешуей. Была осень, сезон арбузов, и на пристани пароход уже ждали горы знаменитых херсонских кавунов. До войны их привозили в Одессу и выгружали в Арбузной гавани парусно-моторные дубки. Но во время Великой Отечественной дубки были переоборудованы в десантные шхуны и почти все погибли при высадке десантов в Феодосии, Керчи и под Новороссийском, на Малой земле. А в Арбузной гавани сразу после освобождения Одессы от оккупантов обосновались военные - тральщики, торпедные катера и подводные лодки. И гавань стали называть уже не Арбузной, а Военной...
Еще одной особенностью «Механика Звороно» было то, что он сверкал обилием медных частей. Медью были окованы иллюминаторы, комингсы каютных дверей, поручни трапов, а на капитанском мостике - приборы и даже штурвал. И все это было надраено до такого блеска, что если бы не окутывавший судно густой дым, валивший из его длинной трубы, на пароход без боли в глазах нельзя было бы смотреть!
Когда «Механик Звороно» приходил в Херсон, матросы после высадки пассажиров открывали единственный трюм, расположенный между надстройкой и полубаком, разворачивали в сторону берега грузовую стрелу, и под тарахтение паровой лебедки, крики «вира!» и «майна!» начиналась погрузка арбузов.
Хозяйки арбузов, пожилые женщины в ватниках и тяжелых кирзовых сапогах, толпились у трюма и, нервничая, пересчитывали вместе со вторым помощником капитана свой товар, который с приходом в Одессу грузился на подводы и отправлялся на Привоз.
Утром пароход снимался на Одессу. Каюты его из-за дороговизны билетов были почти пусты, но на корме, на трюме, под пшюпками и даже возле трубы лежали вповалку пассажиры, купившие палубные билеты. Они везли на одесские базары мешки с картошкой, луком, таранькой и живыми раками.
С наступлением зимы навигация для «Механика Звороно» заканчивалась. Днепр, на котором расположен Херсон, замерзал, и пароход становился в Одессе на отстой и ждал весны, когда река очистится ото льда и снова можно будет отправиться в «домашнее плавание», как называли моряки пассажирскую линию, на которой работал «Механик Звороно».
Но и зимой пароход не пустовал. Поставленный в дальний угол одесской гавани рядом с замазученными баржами и стоявшими на ремонте буксирами, он превращался в плавучий приют. На нем селились «бичи» - безработные моряки, не имеющие в Одессе жилья и прописанные по отделу кадров пароходства. Некоторые селились с женами и детьми. И когда женщины развешивали по всему пароходу стираное белье, громко хлопавшее на морозном ветру, чайки, сидевшие на мачтах и реях парохода, испуганно взлетали и долго кружили над судном, боясь вернуться на свои насиженные места.
Как и во всяком приюте, на пароходе часто случались ссоры и драки. И тогда дремавший у трапа в тяжелом тулупе сторож, по-морскому - вачман, начинал пронзительно свистеть в милицейский свисток.
В то время в порту на складах хранилось много американских продуктов. Все лето и осень 1945 года их привозили в Одессу американские пароходы. Это были поставки по ленд-лизу - договору, благодаря которому всю Великую Отечественную войну кормилась наша армия, а в первый послевоенный год и вся изголодавшаяся советская страна. Наступившая снежная и морозная зима не дала возможности железнодорожникам вовремя вывезти эти продукты из порта. Поэтому порт помимо милиции патрулировали народные дружины, состоявшие из диспетчеров, стивидоров и грузчиков. После работы они, надев нарукавные повязки с буквами «НД» - «Народная дружина», обходили причалы, проверяя у попадавшихся подозрительных лиц документы.
Вот эти дружинники и прибегали на звук милицейского свистка с «Механика Звороно», разнимали драчунов, а самых хамовитых и пьяных сдавали на руки подоспевшим к борту парохода милиционерам или отводили в водный отдел милиции, который находился недалеко от порта.
С наступлением весны «Механик Звороно» освобождался от постояльцев. Зимовавшие на нем матросы, кочегары и машинисты получали назначения на суда и уходили в плавание, женщин с детьми переселяли в какое-то береговое общежитие, а на пароход приходила штатная команда и начинала готовить его к новой навигации. И как только Днепр освобождался ото льда, «Механик Звороно», прибранный, подкрашенный, помытый, перешвартовывался к пассажирской пристани и ровно в восемь утра, дав басовитый гудок, с креном от столпившихся на одном борту пассажиров, которые прощались с провожающими, снимался в рейс...
В 1946 году я окончил мореходную школу, вместе с нашей группой судовых мотористов был принят на работу в Черноморское пароходство и - сразу стал «бичом». Работы на судах для нас не было. Нас посылали то на судоремонтный завод - убирать территорию, то на станцию Одесса-Товарная - разгружать вагоны с углем, который пароходство получало для своих сотрудников, а то мы просто слонялись по порту, с завистью поглядывая на стоящие у причалов суда, где шла такая желанная, но недоступная еще для нас морская жизнь!
Все суда пароходства мы знали наперечет. За годы войны почти весь флот Черноморского пароходства был потоплен. Выжили немногие - теплоходы «Ворошилов», «Калинин», «Фридрих Энгельс», пароходы «Курск», «Димитров», «Березина» и ледокольный пароход «Торос». Их мы и видели у причалов. Было еще несколько небольших судов - «Тракторист», «Шахтер», «Пионер», но они в Одессу заходили редко, плавая в основном между портами Крыма и Кавказа. И если названия этих судов говорили сами за себя, то название ходившего на Херсон «Механика Звороно» было для меня загадкой. Чем прославился этот человек?
Мы, довоенные мальчишки, в отличие от сегодняшних, на которых телевидение и интернет изливают потоки ненависти, насилия и похабщины, были воспитаны на именах героев. Это был Чапаев из знаменитого довоенного фильма, который мы смотрели по многу раз. Это четверка мужественных полярных исследователей - Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров, которые провели на расколовшейся льдине в Северном Ледовитом океане почти год; летчики Чкалов, Байдуков, Беляков, совершившие беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку, и многие другие, о которых каждый день писали в газетах и сообщали по радио.
После войны нашими кумирами стали герои Великой Отечественной - трижды Герои Советского Союза, летчики Александр Покрышкин и Иван Кожедуб; рядовой Александр Матросов, закрывший грудью амбразуру фашистского дота и удостоенный звания Героя Советского Союза посмертно; герои романа Александра Фадеева «Молодая гвардия» и одноименного фильма - Олег Кошевой, Любка Шевцова, Ульяна Громова и их товарищи, которые создали в оккупированном Краснодоне подпольную организацию, но были схвачены фашистами и после жестоких пыток казнены.
Мы мечтали стать моряками, и наши кумиры учили нас смелости, самоотверженности, преданности в любви и дружбе. Поэтому меня интересовало: что за подвиг совершил механик Звороно? Почему его именем назван пароход?
Я спросил об этом в отделе кадров одного пожилого моряка. Он переспросил:
- Звороно? Так то был стармех на «Кубани». Погиб в войну. Вот и назвали.
Я спрашивал об этом и других моряков, но получал такой же короткий ответ. Конечно, лучше всего было сходить на пароход, где наверняка знали о механике Звороно все. Но кто бы стал там со мной разговаривать? Отмахнулись бы, как от назойливой мухи...
Узнать о механике Звороно более подробно помог случай.
Чтобы мы не болтались без дела, нашу группу мотористов решили определить в ремонтную бригаду пароходства. Там работали мастеровые, которые за время стоянки судов в порту выполняли разные ремонтные работы. Иногда выходили они и в каботажные рейсы, ремонтируя судовые механизмы в море. И тут мне повезло! Если наши ребята попали в бригады, которые работали на судах, стоявших у причалов, то меня определили к бригадиру Самойлову, грузному добродушному человеку, бригада которого, состоявшая из трех слесарей, отправлялась на «Механик Звороно».
- На пароходе отказал питательный насос котла, - объяснил мне Самойлов, - перешли на резервный. Но и он еле-еле тянет. Чтобы не выводить судно из эксплуатации, начальство решило послать нас в рейс. Так что имеешь шанс оморячиться, - закончил свое объяснение Самойлов и добавил: - Смотри, не опоздай к отходу!
Пароход отходил в восемь утра, но в семь я уже был на пассажирском причале. У трапа топился народ, шла посадка пассажиров. В основном это были пожилые женщины, возвращавшиеся в Херсон с одесских базаров. Вахтенный матрос в старенькой кепке и флотских брюках клеш стоял на берегу у трапа и, проверяя билеты, покрикивал:
- Не напирайте, гражданочки, не напирайте! Местов всем хватит!
Самойлов с бригадой были уже здесь.
Нас поселили под полубаком в тесной каюте, где пахло просмоленными канатами, а через открытый иллюминатор доносились всплески волн.
Мне не терпелось пройтись по пароходу, заглянуть во все помещения, поговорить с кем-нибудь из команды. Но Самойлов, натянув рабочую робу, сказал:
- Надеюсь, дома завтракали? - и, не дожидаясь ответа, скомандовал: - Айда, на работу!
- Терентьич, дай хоть на отход посмотреть, - попросил один из слесарей.
- Еще насмотримся. Пошли.
По отвесному железному трапу мы спустились в кочегарку. В мутном свете запорошенных угольной пылью ламп полуголый кочегар забрасывал широкой лопатой в гудящую пламенем топку уголь. Захлопнув топку, он отбросил лопату, присел на кучу угля и, увидев нас, шутливо спросил:
- Что, погреться пришли?
Самойлов сказал, зачем мы пришли, и попросил позвать механика, в чьем ведении был неработающий насос. В это время из машинного отделения появился механик. Посмотрев на висевший над котлом освещенный тусклой лампой манометр с дрожащей возле красной черты стрелкой, он повернулся к кочегару:
- Сейчас отходим, держи пар на марке!
- А я что делаю? - огрызнулся кочегар, не вставая с кучи угля. -Вот, слесаря пришли. Пусть насос сделают. Резервный еле тянет!
Механик поздоровался с Самойловым и показал на стоявший недалеко от котла неработающий насос.
- Раскидайте его. Тогда узнаем причину.
Механик ушел. Из машинного отделения донеслись звяканье машинного телеграфа, шипение пара и тяжелый вздох машины. Телеграф зазвонил снова. Вздох перешел в ровный гул, и железные настилы в кочегарке, на которых мы стояли, начали дрожать мелкой ритмичной дрожью. Это означало - пароход отвалил от пристани и начал набирать ход.
С насосом провозились целый день, с коротким перерывом на обед. Ели в столовой команды, предварительно помыв руки под краном в кочегарке. В столовую нас привел тот же механик.
Скамейку, на которую мы сели, он застелил газетами, чтобы мы ее не испачкали.
Ели перловый суп и перловую кашу. Хлеб был по карточкам, и нам его не дали. Но для меня обед на «Механике Звороно» вместе с его командой был событием! Только вот поговорить с этими людьми о том, что мне хотелось узнать, не получалось. Каждый из них, поев, быстро уходил по своим делам. Да и нас, не успели мы доесть кашу, Самойлов заторопил:
- Давайте, давайте! Отдыхать будем дома!
Пока разбирали насос, я светил слесарям переносной лампой. Потом мне поручили разобранные детали помыть в соляре.
Самойлов привел механика и показал причину отказа насоса. В клапанной коробке он нашел поломанный нагнетательный клапан, который не давал возможности насосу подавать в котел воду. Механик принес новый клапан.
Насос собрали быстро. Механик уже не уходил. Самойлов закрутил последнюю гайку и отер с лица пот:
- Открывайте пар!
Механик крутанул маховик, насос чихнул, дрогнул и обрадованно заработал, показав на манометре нормальное давление подаваемой в котел воды.
Когда мы поднялись на палубу, было уже темно. Пароход подходил к Херсону, высвечивая прожектором рыбачьи лодки и отгоняя их сиплыми гудками. Разбросанные по берегам Днепра маленькие рыбачьи поселки светились редкими огоньками. И только там, где угадывался город, вспыхивал и тут же гас красный свет маяка.
Помывшись в душе, мы зашли в отведенную нам каюту. Никто не собирался идти в город после швартовки. Слесари разлеглись на койках, а Самойлов сел писать наряд на выполненную работу и сказал, что после швартовки пойдет к стармеху, чтобы тот подписал наряд и поставил судовую печать.
И тут я спросил Самойлова, не знает ли он, почему пароход назван именем механика Звороно. Он подумал и сказал:
- А ты поднимись в музыкальный салон. Там наверняка висит портрет этого механика и, наверно, есть описание его подвига.
Самойлов оказался прав. Как только я поднялся в пустой музыкальный салон, где стоял небольшой рояль, а вдоль стен - мягкие удобные кресла, сразу увидел того, кто меня интересовал. На самом видном месте висел портрет седоватого человека с очень выразительными черными глазами, который смотрел на меня с легкой улыбкой, словно говорил: «Ну вот мы и встретились».
Под портретом была биографическая справка, из которой я узнал, что Дмитрий Николаевич Звороно родился в 1902 году в Одессе в греческой семье. Учился в одесской Ришельевской гимназии. В годы Гражданской войны вступил добровольцем в Красную армию. После войны поступил в Одесский морской техникум и окончил его в 1928 году. Имея диплом судового механика, стал плавать на судах Черноморского пароходства сначала младшим, потом старшим механиком. Первым применил в пароходстве метод ремонта судовых механизмов силами машинной команды, внес много рационализаторских предложений, улучивших эксплуатацию флота. Завоевал звание «Лучший старший механик Черноморского пароходства».
В годы Великой Отечественной войны плавал старшим механиком на теплоходе «Кубань». В январе 1942 года теплоход, следуя в осажденный Севастополь, подвергся атаке фашистских самолетов. От взрывов бомб теплоход начал тонуть. Стармех Звороно принял все меры, чтобы уменьшить поступление воды в машинное отделение, но, видя, что борьба неравная, он приказал помогавшим ему вахтенным покинуть машинный отсек и вслед за ними выбрался на палубу. Тут стармех увидел, что носовая часть судна горит, а из расположенного под полубаком матросского кубрика валит густой дым и раздаются крики заблокированных там людей.
Звороно бросился туда, оттащил от дверей кубрика горевший кусок обвалившейся мачты и помог двум матросам выбраться наружу. Матросы побежали к спускаемым шлюпкам, а стармех вернулся в задымленный кубрик, посмотреть, не осталось ли там людей.
Спустив шлюпки, моряки успели отойти от гибнущего судна. Но среди них не было нескольких членов экипажа, погибших при взрывах бомб, и стармеха Звороно. Спасая матросов, он задохнулся в дыму...
Вот так я узнал о судьбе этого человека. Но имя механика Звороно недолго продержалось на борту парохода. В 1949 году, когда в стране развернулась жестокая борьба с «низкопоклонством перед Западом», когда все нерусское беспощадно выкорчевывалось из сознания советских людей, и из пароходства были уволены все «инородцы», пароход «Механик Звороно» получил новое название - «Славянск». Так и ходил он под этим именем из Одессы в Херсон, пока не был отправлен на слом...
Максим Горький когда-то писал: «В жизни всегда есть место подвигу». Слова эти сегодня не в моде. Но люди, во все времена совершавшие подвиги, никогда не руководствовались модой.
2013 г.
