Литературный сайт Аркадия Хасина

Анна Грюнвальд - дочь одессита

Много лет я плавал механиком на судах Черноморского пароходства и, бывая в Германии, всегда задумывался о судьбе советских моряков, оказавшихся в немецких портах 22 июня 1941 года, в день нападения фашистской Германии па Советский Союз.

После подписания в Москве 23 августа 1939 года пакта о ненападении между СССР и фашистской Германией и заключения торгового соглашения, по которому Советский Союз обязывался поставлять гитлеровскому правительству нефть, хлопок, зерно, лес, уголь и многое другое, суда советского торгового флота, груженные этими стратегическими товарами, одно за другим уходили из наших портов и брали курс на Германию. По сведениям архива Черноморского пароходства, в день, когда началась война, только в Гамбурге, не говоря о других немецких портах, стояли под выгрузкой восемь советских судов, на корме которых значился порт приписки - Одесса.

В 1949 году, плавая мотористом на пассажирском теплоходе «Львов», ходившем на линии Одесса - Батуми, я познакомился и подружился с одним таким моряком. Это был третий помощник капитана Эвальд Вольдемарович Калныш.

Подружились мы так. Как-то на Новом базаре я купил у подслеповатого старика, одетого в вылинявшую солдатскую гимнастерку, потрепанную книжку стихов Бориса Пастернака и на судовом вечере художественной самодеятельности прочитал главу из поэмы «Морской мятеж». После этого третий помощник позвал меня в свою каюту и спросил: «Где ты Пастернака нашел? Ведь его почти не издают». Я сказал, что купил книжку по случаю, и дал ему почитать. А потом стал показывать ему свои первые литературные опыты, так как понял, что Эвальд Вольдемарович хорошо разбирается в литературе.

Латыш по национальности и «одессит по призванию», как он себя называл, Эвальд Калныш родился и вырос в Ленинграде, в семье латышского стрелка, служившего в охране Ленина. После окончания штурманского отделения Ленинградского морского техникума Эвальд Калныш в возрасте 19 лет был принят на работу в Балтийское морское пароходство и получил назначение четвертым помощником капитана на пароход «Эльтон». 12 июня 1941 года, за десять дней до начала войны, «Эльтон» с грузом пшеницы пришел в Штеттин.

Немцы поставили судно к причалу, но разгружать не спешили. На все вопросы капитана, почему не начинается выгрузка, представители порта разводили руками: «Нет емкостей, некуда выгружать зерно». А на рассвете 22 июня 1941 года к «Эльтону» подъехали несколько крытых брезентом грузовиков. Из них выскочили вооруженные эсэсовцы и выстроились вдоль борта. Поднявшийся на пароход эсэсовский офицер объявил капитану о начале войны между Германией и Советским Союзом и приказал:

- Экипажу сойти на берег! В случае неповиновения будет применена сила!

Несколько матросов и машинистов, отказавшихся подчиниться этому приказу, были избиты. Со связанными руками их затолкали в кузов одного из грузовиков. Там уже сидели моряки с других советских судов.

Так закончился первый заграничный рейс штурмана Калныша, приведший его за колючую проволоку концлагеря. Почти четыре года, до освобождения весной 1945-го, провел в фашистской неволе Эвальд Вольдемарович.

По международным законам интернированные граждане воюющих государств, какими оказались советские моряки, не должны привлекаться к принудительным работам. Но немецкие фашисты, наводя в Европе «новый порядок», о котором в своих истерических речах, потрясая кулаками, говорил Адольф Гитлер, установили свои законы. Издевательствами и побоями они заставили моряков работать в каменоломне - добывать строительный материал для какого-то секретного завода.

Держали впроголодь. Бараки не отапливались. И неизвестно, дожил бы до освобождения четвертый помощник капитана парохода «Эльтон» Эвальд Калныш, если бы не сосед по нарам, кочегар черноморского парохода «Донбасс» одессит Михаил Чистяков.

Бывший беспризорник, воспитанник детского дома, с малых лет привыкший к житейским невзгодам, Михаил мог среди ночи исчезнуть из барака и только одному ему известным путем раздобыть кусок красного хлеба и поделиться с Калнышем. А красным хлеб был потому, что делали его из свекольных жмыхов. Так фашисты кормили моряков.

В каменоломне одессит и ленинградец работали рядом. Кирками добывали строительный камень и тачкой вывозили наверх. И когда штурман выбивался из сил, Чистяков, привыкший в кочегарке парохода перекидывать за вахту не одну тонну угля, брал «управление тачкой» на себя.,

А по вечерам Михаил веселил барак блатными песенками из своей беспризорной жизни или рассказывал смешные истории о родной одесской Молдаванке, где соседи по двору независимо от национальности больше говорили по-еврейски, чем по-русски.

Когда 3 февраля 1943 года в Германии объявили траур по погибшей под Сталинградом армии фельдмаршала Паулюса, и даже над комендатурой концлагеря был приспущен фашистский флаг, Михаил сказал Эвальду:

- Слышь, штурман! Доживем до освобождения, валяй до меня в Одессу. Степовая, два, квартира три. Меня там каждая собака знает!

- А ты ко мне, в Ленинград. Улица Кирова, дом двадцать, квартира двадцать девять.

Освободили их в апреле 1945-го. Чистяков подался в родную Одессу, а Эвальд Вольдемарович в свой Ленинград. Но никого из родственников в живых не застал. Все умерли в блокаду от голода.

А через неделю после возвращения из фашистского плена постучали к нему двое военных, предъявили ордер на арест и увезли в тюрьму НКВД. Там он встретил еще нескольких моряков, товарищей по концлагерю. Всех их арестовали по подозрению в сотрудничестве с немцами во время пребывания в фашистском плену по принципу: «Раз остались живы, значит - предатели!». Держали их долго, но за неимением улик выпустили. И даже разрешили вернуться в Балтийское пароходство.

Придя из тюрьмы, Эвальд Вольдемарович нашел в почтовом ящике письмо. Было оно от Чистякова. Михаил звал в Одессу. Он писал: «Штурманы Черноморскому пароходству нужны. А квартиры в нашем дворе, занимай любую. Не вернулись мои дорогие соседи из гетто. И никто теперь не спрашивает меня по утрам: «Мишенька, ты уже ел манную кашу?». Приезжай. Хоть будет с кем отвести душу».

После этого письма особенно хмурым и неприветливым показался Эвальду Вольдемаровичу Ленинград. И он махнул в Одессу! В Черноморское пароходство его приняли, но в «компетентных органах» ознакомились с его биографией и заграничную визу не дали. Поэтому Эвальд Калныш стал плавать в каботаже, вдоль черноморских берегов. Дальнейшая судьба его мне неизвестна. Со «Львова» меня призвали в армию, а вернувшись с военной службы и восстановившись в пароходстве, я стал плавать на других судах и Эвальда Вольдемаровича больше не встречал...

Я рассказал лишь об одном из многих советских моряков, захваченных фашистами в немецких портах в день нападения гитлеровской Германии на СССР. И сколько ни рылся я потом в архивах, ни о ком из этих людей никаких сведений найти не мог.

Но вот недавно, находясь в Германии, в Гамбурге, в гостях у своего друга Николая Аверина, я узнал о судьбе еще одного советского моряка, одессита, оказавшегося 22 июня 1941 года в немецком порту Любек. А узнал так.

Как-то я забрел на невзрачную улочку и увидел витрину небольшого магазина, торгующего всевозможными морскими товарами. Я вошел в магазин. Стоявшая за прилавком пожилая хозяйка с присущей немцам вежливостью улыбнулась, отошла, прихрамывая, в сторону и начала тихо разговаривать с кем-то по мобильному телефону, предоставив мне возможность спокойно рассматривать товары.

А в магазине было на что посмотреть! Скорее, это был не магазин, а музей, где любители морской старины могли пополнить свои коллекции.

У самого входа стоял снятый с какого-то парусного корабля покрытый потрескавшимся лаком, словно патиной, большой штурвал с выгравированной на нем готическим шрифтом надписью: «Принцесса морей». И чуть ниже: «1868 год, Гамбург». Возле штурвала лежала бухта швартовного конца, издававшая крепкий смолистый запах, который можно услышать только на корме или на баке морского судна, так как именно там лежат «скойланные», как говорят моряки, эти концы (по-сухопутному - канаты), всегда готовые к швартовке.

В массивном книжном шкафу, тоже, наверно, стоявшем когда-то в кают-компании какого-то старинного судна, за толстыми стеклами тускло поблескивали золотыми корешками морские лоции. А на широком столе лежали старинные морские карты, по которым плавали еще, наверно, капитаны чайных клиперов, доставлявшие в Европу из Индии и Китая чай и, соревнуясь в скорости, в любой шторм под полными парусами огибавшие мыс Доброй Надежды.

Различного типа морских биноклей, подзорных труб, позеленевших старинных монет, поднятых, наверно, с затонувших судов, в магазине тоже было достаточно. Я взглянул на прилавок. На нем лежали альбомы с почтовыми марками, выпущенными к различным морским событиям, как, например, спуск на воду английского лайнера «Титаник», погибшего затем в Атлантике 15 апреля 1912 года, или последнего обладателя «Голубой ленты Атлантики» американского пассажирского «скорохода» - «Юнайтед Стейтс», который в 1952 году пересек Атлантический океан и пришел из Нью-Йорка в Гавр за трое с половиной суток!

Но что больше всего привлекло мое внимание, так это развешанные на стенах магазина рисунки торговых судов, среди которых я вдруг увидел пароход под красным советским флагом. Назывался он «Коммунист», а на корме был четко выведен порт приписки -Одесса!

Я подошел к хозяйке магазина и спросил, откуда у нее этот рисунок. Я был уверен, что она приобрела его на какой-нибудь распродаже, которых в Гамбурге великое множество. Но каково было мое удивление, когда услыхал лаконичный ответ:

- Это рисовал мой отец.

- Ваш отец?!

Она кивнула. И, помолчав, спросила:

- Вы, наверно, русский?

Узнав, что я из Одессы, женщина вдруг расчувствовалась, вытерла тыльной стороной ладони слезу и, попросив подождать, ушла в подсобку. Вскоре она вынесла оттуда на небольшом подносе две чашечки кофе, блюдечко с печеньем и, закурив сигарету и пододвинув мне кофе, стала рассказывать о своем отце.

...Звали хозяйку магазина Анна Грюнвальд. Родилась она в 1945 году, сразу после войны. Отца не помнит. От него остались только эти рисунки. Но о нем много рассказывала мать.

Он был русским. Звали его Георгий Царев. Он плавал механиком на советском пароходе «Коммунист», который 20 июня 1941 года пришел с грузом зерна из Одессы в Любек. А 22 июня, когда между гитлеровской Германией и Советским Союзом началась война, моряков парохода арестовали, отправили в тюрьму, а потом - в концлагерь. Там помимо советских моряков содержались военнопленные из оккупированных гитлеровцами стран: французы, бельгийцы, голландцы и английские летчики, которые были сбиты над Германией и, выбросившись на парашютах, попали в нацистский плен.

Советские моряки содержались в отдельном бараке, и отношение к ним со стороны администрации концлагеря было особое. Другие заключенные, граждане европейских стран, находясь под защитой Международного Красного Креста, получали от родственников письма, а иногда и продуктовые посылки, но наши моряки как граждане СССР, правительство которого не подписало международную Конвенцию о положении военнопленных и интернированных лиц в военное время, а тем более - как граждане страны, воюющей с фашистской Германией, подвергались постоянным издевательствам. Помимо того, что кормили их хуже остальных заключенных, их заставляли выполнять и самые грязные работы. А тот, кто не повиновался, мог быть избит или выгнан из барака в зимнюю ночь раздетым на мороз и простоять там до утра. Однажды самого непокорного моряка поставили со связанными руками перед строем и расстреляли...

Недалеко от концлагеря были крестьянские фермы, и заключенные сквозь колючую проволоку могли видеть пасущихся вдалеке коров. Иногда ветер доносил в концлагерь мелодичное позвякивание висевших на коровьих шеях колокольчиков...

Шла война. Немецкие мужчины воевали, и на крестьянских фермах работали женщины и старики. И вот по просьбе стариков-фермеров комендант концлагеря стал посылать им в помощь заключенных моряков. Их приводили на фермы под конвоем и так же, под конвоем, с заходом солнца гнали назад, в концлагерь. Но эта работа на свежем воздухе, да еще с обедом, которым фермеры кормили моряков - пусть и не щедрым, но все же лучше лагерной баланды, - стала для моряков настоящим праздником. Тем более что рядом работали фермерские дочки - молодые женщины, проводившие на фронт мужей и не без интереса поглядывавшие на русских парней.

Когда мать Анны познакомилась с заключенным Георгием Царевым, ей было двадцать лет. Родители ее умерли, и она одна хозяйничала на ферме, сбиваясь с ног в работе по своему обширному хозяйству.

Моряк починил ей дырявую крышу коровника, почистил свинарник и отремонтировал стоявший за сараем поломанный трактор. И когда трактор заработал, окутавшись выхлопным дымом, молодая хозяйка подбежала к моряку и поцеловала его.

А потом...

Недалеко от фермы начинался сосновый лес. Мать Анны знала там тайник - в детстве она играла в нем с соседскими детьми. И однажды летом, когда охранники, разморенные жарой, мирно дремали в тени навеса, мать Анны схватила моряка за руку, увлекла в лес и спрятала в тайнике, в котором заранее заготовила воду и еду.

Не досчитавшись в конце рабочего дня заключенного, который работал на ферме у матери Анны, взбешенные охранники чуть не избили девушку, допытываясь, куда пропал ее работник. Но, размазывая по лицу слезы, она твердила одно: «Я была в доме, когда он исчез. А куда, не знаю».

Обыскали дом, коровник, свинарник, подвал, соседние фермы, но беглеца не нашли. На следующий день прочесали лес, но также безрезультатно. А через несколько дней из концлагеря бежали голландец и француз, и поиски этих беглецов отвлекли внимание лагерной охраны от исчезнувшего советского моряка.

Так и жил он в лесном тайнике, куда по ночам прибегала к нему его спасительница, ставшая его невенчанной женой. Там, коротая время, и рисовал он пароходы...

Весной 1945 года, сломив ожесточенное сопротивление гитлеровцев, в Германию пришли советские войска. Но освобождение от фашизма не принесло влюбленным радости. Когда, выйдя из леса, Царев явился в советскую комендатуру и рассказал обо всем, что с ним приключилось, его арестовали. Арестовали за неправдоподобное, по мнению допрашивавших его следователей, спасение и за сожительство с немкой.

Сегодня это звучит дико, но в те времена за связь с иностранкой советские граждане получали тюремные сроки. Но мать Анны не могла этого знать, и куда ни обращалась в надежде хоть что-то выяснить о любимом человеке, ответа добиться не могла.

А в конце 1945 года у нее родилась дочь. Назвала она ее Анной, а фамилию дала свою - Грюнвальд.

Анна унаследовала от отца любовь к морю. Окончив школу, она поступила на штурманское отделение мореходного училища. В немецком торговом флоте есть женщины-капитаны, о такой карьере мечтала и Анна Грюнвальд. Получив диплом штурмана, она стала плавать на торговых судах помощником капитана и побывала во многих европейских и американских портах.

Она была уже старшим помощником капитана, когда случилось несчастье. Однажды зимой, в непогоду, во время швартовки в Нью-Йорке, как положено старпому, она стояла на баке и следила за креплением поданных на берег швартовных концов. В этот момент один туго натянутый шпилем конец лопнул, ударив ее по ноге. Анна потеряла сознание от боли. Очнулась в больнице. Чтобы спасти травмированную ногу, Анне сделали несколько операций, но хромота осталась, и работать в море она уже не могла. Тогда и решила открыть магазин морской старины, чтобы ежедневно чувствовать «соленый вкус моря»...

Что же касается ее отца, она неоднократно запрашивала российские архивы и, наконец, получила ответ: «Георгий Царев, 1912 года рождения, арестованный в мае 1945 года органами НКВД на территории советской зоны оккупации Германии, осужден за измену Родине и связь с иностранкой. Сослан на Колыму. Дальнейшая судьба неизвестна».

Вот такую грустную историю я узнал еще об одном моряке-одессите, оказавшемся в немецком порту 22 июня 1941 года...

2012 г.

Отправить в FacebookОтправить в Google BookmarksОтправить в TwitterОтправить в LiveinternetОтправить в LivejournalОтправить в MoymirОтправить в OdnoklassnikiОтправить в Vkcom