Последний рейс помполита
Начав работать на судах Черноморского пароходства, я попытался вести дневник, но в первом же рейсе это желание отбил у меня помполит. Было это вскоре после войны. Еще свежи были в памяти ужасы фашистского нашествия. Я хорошо помнил тюрьму, куда румынские оккупанты загнали евреев, помнил гетто после тюрьмы, людей, повешенных на моих глазах, умерших от голода, расстрелянных, и записал в тетради: «По курсу - Румыния. В 1941 году из этой страны пришло к нам страшное зло». Уйдя на вахту, тетрадь оставил на столе. Ее-то и увидел помполит. Вместе с судовым врачом он обходил каюты. Врач проверял чистоту, а помполит -«чистоту» наших мыслей. Выдвигая ящики столов и заглядывая под койки, он искал крамолу, «которая могла бы подорвать престиж советского государства». Именно так заявил он на судовом собрании, добавив: «Как представитель партийных органов имею право на любой досмотр!».
Времена бели мрачные. Сталинские. Перед отходом в рейс арестовали любимца экипажа, весельчака и балагура кочегара Сашу Крылова. Во время демонстрации на судне какого-то фильма, где немцы были показаны в очень уже карикатурном виде, Саша имел неосторожность громко заявить: «Были бы они такие, не дошли б до Волги!». И - Саша исчез... Поэтому на том собрании помполиту никто не возразил. Когда я сменился с вахты, он вызвал меня к себе, ткнул пальцем в тетрадь и хмуро спросил:
- Как это понимать?
Волнуясь, я стал рассказывать, что творили румыны в оккупированной Одессе. Но помполит нахмурился еще больше:
- Той страны уже нет. Под руководством коммунистической партии румынский народ строит социализм. А вы своей записью ведете антирумынскую пропаганду!
- Но это лишь запись! - взмолился я.
- Это мысли. Сегодня записанные. Завтра высказанные вслух!
Тем, кто не жил при Сталине, трудно представить бессмысленность и жестокость созданной им системы. И я не знаю, чем бы закончилась для меня та история, если бы по приходу в Констанцу помполит не заболел. Его увезла «скорая помощь». И мы, выгрузившись в этом румынском порту, ушли, оставив его в больнице.
Тогда я зарекся вести дневник. И все-таки позже, когда времена стали не такими суровыми, я стал записывать свои впечатления о некоторых рейсах и событиях.
Но вот наступил 1991 год, и власть помполитов рухнула! Мне довелось быть в рейсе, когда это произошло, и об этом историческом событии я хочу рассказать.
...Если прочитать сегодня Устав службы на судах морского флота СССР, по которому жили и работали моряки, то даже далекому от работы в море человеку бросится в глаза, что обязанностям капитана отводится в уставе шесть страниц убористого текста, а обязанностям первого помощника капитана, как именовались помощники по политической части, то есть помполиты, - всего один абзац. Но звучал этот абзац так: «Первый помощник капитана проводит в жизнь политику Коммунистической партии Советского Союза и несет ответственность за политический климат в экипаже». А КПСС, согласно 6-й статье Конституции СССР, являлась руководящей и направляющей силой советского общества.
Но помимо устава был еще один документ, требования которого должны были неукоснительно выполнять моряки, - «Правила поведения советского моряка за границей». И каждый пункт этого немыслимого ни на одном другом флоте документа начинался со слова «запрещается».
«Запрещается увольняться в заграничных портах на берег по одному. Увольнение должно производиться только группами не менее трех человек. Во главе группы должно быть лицо командного состава».
«Запрещается оставаться за границей на берегу после захода солнца».
«Запрещается принимать у себя иностранцев. Если это служебная необходимость, такая встреча должна происходить в присутствии свидетелей».
И вот ситуация. Судно пришло в заграничный порт. К капитану приходит агент, который занимается обслуживанием судна. По уставу капитан является доверенным лицом государства и представляет за рубежом свою страну - Союз Советских Социалистических республик! Но в «Правилах поведения советского моряка за границей» записано, что принимать у себя иностранцев моряк имеет право только в присутствии свидетелей! Кого же должен пригласить в качестве свидетеля капитан? Конечно, первого помощника. Тем более что согласно тех же «Правил» первый помощник ведет журнал учета посещаемости судна иностранцами. А журнал этот по возвращении судна в Одессу читает куратор КГБ. Хорошо, если помполит - человек умный, понимает, что к чему, и на приглашение капитана присутствовать при разговоре с агентом ответит: «Разговаривайте без меня». А если нет? И когда в каюту капитана входил помполит, чтобы присутствовать при разговоре, многие агенты начинали ухмыляться. Они прекрасно понимали, что советская власть, доверив капитану судно, жизни людей, груз на сотни тысяч долларов, не доверяет ему разговаривать один на один с простым клерком. А вдруг этот клерк завербует советского капитана в шпионы!
Или другой пример. Судно ремонтируется за границей. По традиции дирекция завода посылает капитану ящик виски. Но в «Правилах поведения советского моряка за границей» записано: «Запрещается принимать подарки или любые другие подношения от частных лиц и фирм». Как тут быть? Отказаться - обидеть дирекцию завода. Принять этот ящик - дать повод помполиту написать о нарушении капитаном «Правил поведения советского моряка за границей». А тут еще молодая буфетчица, которой положено убирать капитанскую каюту, пришла делать уборку. И если капитан на время уборки не вышел из каюты - это еще один материал для донесения. А если все это прочтут в парткоме пароходства, вызовут на бюро. И тогда...
Вот из таких странных для иностранцев реалий складывалась жизнь советских моряков, полностью зависевшая от «солдат партии», как гордо именовали себя помполиты. И сколько человеческих судеб сломали своими донесениями эти «солдаты»! Я могу привести много примеров. Ну хотя бы такой.
Во время моей работы на танкере «Славгород» радистом у нас был Геннадий Горшков, высокий красивый парень. И купил Геннадий в Антверпене пестрый галстук...
Времена были хрущевские. Магазины пусты. Советским людям нужно было на ком-то вымещать зло. При Сталине выход людской злости за свою нищую жизнь дала борьба с «безродными космополитами», а при Хрущеве началась борьба со «стилягами». Так презрительно называли тогда молодых людей, которые своим внешним видом протестовали против советских догм. Вместо общепринятых широких брюк «стиляги» носили узкие брюки «дудочки», вместо кепок - шляпы. В общем, всячески старались отличиться от серой массы советских людей.
«Стиляг» всячески поносили в газетных фельетонах, высмеивали в карикатурах. Комсомольские патрули, вылавливая «стиляг» на улицах, разрезали у них брюки и отрезали пестрые галстуки. А если в поле зрения патруля попадался молодой человек со «стиляжной» прической, его тут же на потеху прохожим стригли наголо. Такой была советская демократия в действии.
Сегодня в это трудно поверить. Но так было. Когда-то Борис Пастернак писал: «Замечательно перерождаются понятия. Когда к ужасам привыкают, они становятся основаниями хорошего тона». За то, что Горшков купил за границей пестрый галстук, помполит «Славгорода » Анатолий Георгиевич Фомин написал в его характеристике: «Занимается стиляжничеством». И парня уволили из пароходства.
Еще пример. Долгие годы при прохождении советскими судами пролива Босфор на каждом судне выставлялась «вахта бдительности». По обоим бортам помполит выставлял матросов и мотористов, которые до выхода судна из пролива должны были следить, чтобы никто из членов экипажа не прыгнул за борт. Делалось это потому, что в 1959 году с теплохода «Углеуральск» Черноморского пароходства в Босфоре прыгнули за борт два практиканта. Это были курсанты Батумского мореходного училища, проходившие практику.
Получив назначение на этот теплоход, который грузился в Одессе на Италию, ребята купили фотоаппараты ФЭД, стоившие тогда в магазинах 27 рублей, и продали их в итальянском порту Ливорно. Советские фотоаппараты пользовались тогда за границей большим спросом, и, продав их, можно было на вырученные деньги купите джинсы, которые на одесской толкучке стоили 200 рублей. Вот такую нехитрую коммерческую комбинацию совершили практиканты. Но в «Правилах поведения советского моряка за границей» такие сделки были категорически запрещены. И помполит «Углеуральска», узнав о совершенном практикантами «преступлении», вызвал их и сказал, что за проданные фотоаппараты их не только исключат из училища, но и будут судить за спекуляцию. Напуганные этим насмерть практиканты и прыгнули в Босфор.
Судьба их была трагичной. Турки, приняв ребят за советских шпионов, посадили их в тюрьму. Один из практикантов, не выдержав издевательств турецких тюремщиков, повесился. А другой был вызволен из тюрьмы американской разведкой, отправлен в США и погиб там в автомобильной катастрофе. Таков был результат деятельности помполита, стоявшего на страже советских законов.
Выше я писал о ящике виски, который капитан мог получить в подарок от судоремонтного завода или какой-нибудь заграничной фирмы, которой был привезен груз. В связи с этим расскажу такой случай.
Было это в 1978 году. Разгрузившись на Кубе, наш теплоход «Аркадий Гайдар» получил задание - идти в Новый Орлеан, грузить соевую муку на Италию. В Новом Орлеане американцы осмотрели судно и заявили капитану, что пока мы не очистим трюмы от ржавчины, нас под погрузку не поставят.
И вот мы всем экипажем, вооружившись кирками и шкрябками, стали очищать трюмы теплохода от ржавчины. Чтобы ускорить дело, капитан решил закупить специальные обивочные машинки и запросил разрешение пароходства. Получив добро, он пригласил меня поехать с ним в город, где на фирме «Томпсон и К°», которая занималась снабжением судов всевозможной техникой, мы и заказали эти машинки. Уже на следующий день их доставили на судно, и работа в трюмах пошла веселей.
Через день или два капитан с одним из штурманов поехал по делам в город, а я остался руководить работами в трюмах. В обеденный перерыв я вылез из трюма, пошел в каюту умыться и переодеться к обеду, как вдруг увидел у дверей моей каюты огромного роста негра. У его ног стоял ящик виски. Вытирая со лба пот, негр объяснил, что этот ящик послал капитану мистер Томпсон, но капитана нет, а мистер Томпсон сказал, что если капитана не будет на судне, этот ящик передать мне, стармеху.
Объяснив все это, негр протянул мне бумажку, чтобы я расписался в получении подарка. Я уже хотел было открыть дверь каюты и впустить негра, как в коридоре появился наш помполит. Хорошо зная его привычку за всеми следить и писать о «крамольных» действиях членов экипажа в своих рейсовых донесениях, я, не открывая двери, сказал негру, что он, очевидно, ошибся и привез виски не на то судно.
Бедный парень! Тыча пальцем в бумажку, он стал уверять меня, что все правильно. А отвезти ящик назад он не может. Он его уже оформил в таможне, и у него будут неприятности! Но я стоял на своем. Знал бы негр, какие могли быть у меня неприятности, если бы на глазах нашего помполита я взял бы этот ящик виски!
Бормоча проклятия, парень взвалил ящик на плечи и ушел, а я отправился обедать.
На другой день, в обеденный перерыв сидя в каюте, я услыхал стук в дверь. Открыл и увидел самого мистера Томпсона. Рядом с ним стоял рабочий, но не негр. Белый. На плечах рабочего был тот самый ящик виски.
В коридоре не было никого. Я пригласил мистера Томпсона войти. Вслед за ним зашел рабочий, поставил ящик и ушел. Мистер Томпсон тяжело опустился в кресло, вытер большим клетчатым платком лицо и стал приносить мне извинения. За что? Оказывается, он допустил ошибку, прислав виски с негром. Как белый человек он понимает мои чувства...
Я уже не помню, что бормотал в ответ, но хорошо помню, как долго мистер Томпсон на прощание тряс мне руку, повторяя, что хорошо понимает мой отказ принять от черного ящик виски! Вот как по-разному можно истолковать одно и то же явление...
Сегодняшний читатель, особенно молодой, не знакомый с жизнью в Советском Союзе, вправе спросить: «А кто же были эти помполиты? Из кого состоял этот институт политического сыска?».
Посылали на эту работу демобилизованных из армии и военно-морского флота политработников, особенно в то время, когда Н. С. Хрущев сократил Советскую армию на один миллион двести тысяч человек. Посылали на эту должность и чиновников, уволенных за какие-то грехи из райкомов и горкомов партии. Были среди помполитов и бывшие милицейские чины. Много было среди них бывших сотрудников КГБ.
Работали помполитами и моряки - несостоявшиеся штурманы, электромеханики, радисты. Как члены КПСС они оканчивали специальные курсы первых помощников капитанов и по разнарядке парткома пароходства направлялись на суда.
Среди них могли встречаться и порядочные люди. Но система, унаследовавшая со сталинских времен недоверие к своим подданным, видевшая в каждом советском человеке если не явного, то потенциального «врага народа», принуждала всю огромную армию политработников относиться с подозрением к каждому члену экипажа. Поэтому стукачество и боязнь «как бы чего не вышло» в их работе были нормой.
А теперь я хочу рассказать, как по наветам таких «помощников» пострадали капитаны черноморских пассажирских судов, чьи имена были известны не только на Черном море, но и во всем мире. О каждом из этих капитанов можно писать книги и снимать кинофильмы. Потому что судьбы их - это история становления послевоенного советского торгового флота. Вот эти имена: капитан пассажирского лайнера «Шота Руставели» Э. Гогитидзе, капитан пассажирского лайнера «Одесса» В. Никитин, капитан пассажирского лайнера «Аджария» А. Назаренко, капитан пассажирского лайнера «Карелия» Ф. Дашков, капитан пассажирского лайнера «Максим Горький» С. Дондуа.
Элизбар Шабанович Гогитидзе... Я дружил с его сыном, тоже капитаном, Юрием Гогитидзе, и Юра много рассказывал мне об отце.
В Черноморском пароходстве Элизбара Гогитидзе называли ллойдовским капитаном. Диплом капитана он получил во время Великой Отечественной войны в Англии. Диплом английского Ллойда был для моряка высшей аттестацией! А плавал Элизбар Шабанович в грозные годы войны в северных караванах. Горел, тонул, прошел все круги того военного морского ада, о котором известный писатель Валентин Пикуль писал в своей повести «Реквием каравану PQ-17».
Но после войны Элизбар Шабанович был лишен заграничной визы. По мнению «компетентных органов», слишком много у капитана Гогитидзе было американских и английских друзей, с которыми он породнился в тех огненных рейсах. В сталинские времена такая дружба считалась серьезным криминалом. И пришлось капитану после войны плавать в каботаже между Одессой и Батуми, командуя пассажирским теплоходом «Грузия». Только в 1956 году, после знаменитого доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС, когда был разоблачен культ личности Сталина, капитан Гогитидзе получил возможность снова плавать за границу.
В том же 1956 году «Грузия» повезла советских спортсменов в Австралию на летние Олимпийские игры. Об этом рейсе много писали советские и зарубежные газеты, а фотографии капитана Элиз-бара Гогитидзе и его судна во время стоянки в Мельбурне обошли мировую прессу.
В начале 1960-х капитан Элизбар Гогитидзе принял в ГДР новый пассажирский лайнер «Шота Руставели». Этот красавец теплоход начал работать на международных линиях и вскоре завоевал репутацию одного из лучших круизных судов. Фрахтовала «Шота Руставели» известная немецкая туристическая фирма «Неккерман», и советский пассажирский теплоход пользовался у западногерманских туристов неизменной популярностью.
Но популярность самого капитана Гогитидзе, его горячий независимый характер и неуживчивость с помполитами привели к тому, что с каждым приходом «Шота Руставели» в Одессу партком пароходства посылал на судно все больше и больше различных комиссий. Усилил активность и очередной помполит, которому партком поручил выискивать в работе капитана побольше недочетов. И в результате -опытнейший, авторитетнейший капитан лишился работы.
По такой же схеме был снят капитан пассажирского лайнера «Одесса» Вадим Никитин. «Одесса» работала на американских круизных линиях, вызывая восторженные отзывы и американских туристов, и американской прессы. Но только за то, что капитан списал с судна мерзавца помполита, комиссия парткома, выявив в работе Никитина криминал - держал на судне свою собаку, не сдал в пароходство подаренный экипажу «Одессы» одним американским миллионером быстроходный катер и прочая, прочая, прочая, - списала Никитина с лайнера. Тяжело переживая разлуку с любимым судном, совсем еще молодой капитан вскоре умер...
Печальным примером такого партийного руководства пассажирским флотом стала авария крупнейшего пассажирского лайнера «Максим Горький» после отстранения парткомом от работы капитана, Героя Социалистического Труда Сергея Левоновича Дондуа.
Лайнер «Максим Горький», построенный в середине XX века в Германии, по комфортабельности и скорости хода превосходил все пассажирские суда Министерства морского флота СССР. Он совершал круизные рейсы вокруг Скандинавии с заходом в норвежские фиорды, а также на Шпицберген. В декабре 1985 года «Максим Горький» пришел на ремонт в немецкий порт Бременхафен. И вдруг с судна сбежала буфетчица капитана Татьяна Лебедева. В одном из круизных рейсов она познакомилась с богатым немцем и приняла предложение стать его женой. Сегодня такая ситуация никого не удивила бы. Но в злосчастные советские времена поступок буфетчицы назывался «измена Родине». А поплатился за эту измену капитан. Несмотря на заслуги Сергея Левоновича Дондуа, он был списан «за развал воспитательной работы» - так было сформулировано в решении парткома. Его не только списали с судна, но и уволили из пароходства.
На «Максим Горький» был назначен молодой капитан Гаюмов. До этого он командовал сухогрузным теплоходом «Березовка». Однажды «Березовка» привезла в охваченную гражданской войной Анголу оружие (советское правительство, поддерживая одну из сражавшихся сторон, регулярно поставляло ей оружие, продовольствие и медикаменты). Ночью, когда «Березовка» стояла у причала, к теплоходу подплыли диверсанты и заложили под корпус судна взрывчатку. Прогремел взрыв. Получив пробоину, судно начало тонуть, но моряки успели завести на пробоину пластырь, и «Березовка» осталась на плаву. По возвращении в Одессу морякам «Березовки» была устроена торжественная встреча. Газеты писали о них как о героях, а капитан Гаюмов получил почетное назначение на «Максим Горький» вместо списанного с лайнера капитана Дондуа.
Но одно дело - командовать сухогрузным судном, плавающим в тропических водах, а другое - быть капитаном огромного пассажирского лайнера, плавающего в северных широтах. В первом же рейсе с новым капитаном «Максим Горький», следуя на Шпицберген, напоролся в тумане на льдину и начал тонуть.
Лайнер мог разделить судьбу «Титаника», затонувшего в апреле 1912 года в Атлантическом океане после столкновения с айсбергом. Но, к счастью, «Максим Горький» столкнулся со льдиной недалеко от Норвегии, и на сигнал бедствия сразу откликнулись норвежские спасатели. Подойдя к терпящему бедствие судну, они завели на пробоину пластырь и начали откатывать из затопленных отсеков воду. Пока одни спасатели заделывали пробоину, другие снимали с лайнера пассажиров. Погибла только одна 90-летняя женщина, которая умерла от страха, услыхав чей-то крик: «Тонем!».
«Максим Горький» отбуксировали на ремонт в Бременхафен -в тот самый злополучный порт, где сбежала с судна буфетчица капитана Дондуа. Пришлось платить немалые деньги за спасательные работы, за ремонт судна, а также пассажирам - за причиненный моральный ущерб.
А теперь расскажу о том рейсе, во время которого власти помполитов и всемогущим парткомам пришел конец.
Когда в СССР рухнул коммунистический режим, я был далеко от родных берегов. Но события, предшествовавшие распаду Советского Союза, навели меня на мысль начать вести дневник. Тем более что плавал я уже не молодым кочегаром, а много старшим механиком, и никто, кроме таможенников, не имел права рыться в моей каюте.
Объявленная М. С. Горбачевым перестройка оживила антисемитские чувства многих. Как и в послевоенные сталинские годы, в газетах «Правда», «Советская Россия», в украинской прессе замелькали антисемитские статьи. Евреев обвиняли во всех смертных грехах -захвате большевиками власти в 1917 году, расстреле царской семьи, уничтожении казачества, репрессиях 1937 года, спаивании русского народа и еще во многом другом. В годы перестройки начала выходить откровенно черносотенная газета «День», позже переименованная в «Завтра». Но больше всего меня, бывшего узника гетто и нацистского концлагеря, тревожили выступления лидера общества «Память» Васильева, от всей фигуры которого, облаченной в черное, и от окружавших его атрибутов веяло чем-то зловещим, как во времена немецкого фашизма веяло ужасом смерти от германского фюрера - Адольфа Гитлера.
От речей Васильева пахло погромами. И они не заставили себя ждать. Правда, погромы произошли не еврейские, но от этого было не легче. Кровавые события в Сумгаите, Оше, Узгене, Баку, Тбилиси, в Нагорном Карабахе, Вильнюсе болью отзывались в сердце. Ведь кровь людей, независимо от их национальности, у всех одного цвета...
Первую запись в дневнике я сделал в апреле 1989 года, когда в Тбилиси солдаты саперными лопатками и газом «Черемуха» разогнали мирную демонстрацию. Потом появились другие записи на ту же тему.
«1990 год. Январь. Армянские погромы в Баку. Вспомнил моего дорогого друга Сережу Багдасарьяна, который приносил нам в гетто еду. Еще до войны, когда мы ходили с ним в школу, он рассказывал об армянских погромах в Турции, откуда были родом его родители. Они бежали оттуда в 1915 году, во время страшной армянской резни. Поселившись в Одессе, его отец сапожничал. По-русски говорил плохо. В 1937 году его арестовали как иностранного поданного. Об армянских погромах в Турции хорошо помнила Сережина мать тетя Перуза...»
«1990 год. Массовые убийства в Фергане турок-месхетинцев».
«1991 год. Январь. События в Вильнюсе. В город введены войска. При защите горожанами телевизионной башни погибли люди».
Вот какой была ситуация в стране, когда я в феврале 1991 года уходил на теплоходе «Аркадий Гайдар» в очередной дальний рейс.
В Одессе по сравнению с тем, что творилось на просторах Советского Союза, стоявшего на пороге своего распада, было спокойно. Но магазины были пусты, цены на Привозе бешеные, и за продуктами приходилось ездить в соседние села. С бензином тоже были проблемы. Чтобы заправить машину, очередь нужно было занимать с ночи. Стоя в таких очередях, я коротал время в разговорах с приятелями-моряками. И каждый такой разговор заканчивался фразой: «Сходить бы на Японию...».
В годы горбачевской перестройки для моряков многое изменилось к лучшему. Разрешили брать в рейсы жен. Раньше об этом можно было только мечтать. Смягчила свои нормы таможня. А главное, морякам разрешили покупать за границей автомашины. Беспошлинно! И моряки начали возить их со всего света. Из США, Англии, Германии, Бельгии, Голландии, Финляндии, Италии. Подержанные, разумеется. На новые денег не хватало даже у капитанов. Но самыми желанными машинами для моряков были «японки». Дешевые, неприхотливые, экономичные. Покупали их в Японии на разделочных площадках, куда японцы пригоняли автомобили на металлолом. Но эти машины были в таком приличном состоянии, что для нас, знавших тогда только «Жигули» и «Волги», «японки» были величайшим благом! И надо сказать, что привезенные в те годы в Одессу «тойоты», «ниссаны», «субару», «мазды», «хонды», «сузуки» и «Мицубиси» бегают по городу до сих пор...
Итак, 1991 год. У меня закончился очередной отпуск, и, получив в отделе кадров пароходства направление на «Аркадий Гайдар», на котором я работал старшим механиком с 1971 года, я поехал в Николаев, где теплоход грузился на Кубу.
Как я уже сказал, был февраль. Автобус не отапливался. Я замерз и, добираясь с автовокзала до проходной порта, мечтал об одном -скорей попасть в уютное тепло каюты. Но на проходной меня задержал вахтер. Обычно я показывал паспорт моряка и беспрепятственно проходил в порт. Но на этот раз вахтер, даже не взглянув на паспорт, сказал:
- Позвоните на судно. Пусть дадут на вас судовую роль. Такой теперь порядок. Иначе не пущу!
Спорить было бесполезно. Я направился к ближайшей телефонной будке. Она была занята. Но через окошко с выбитым стеклом я хорошо видел разговаривавшего по телефону человека. Он был в дубленке, пыжиковой шапке и вид имел какой-то барский. Подойдя ближе, я понял, что он разговаривает с вахтенным штурманом «Аркадия Гайдара» и просит внести его в судовую роль.
- Скажите, пожалуйста, пусть впишут и меня. Я возвратившийся из отпуска старший механик! - громко попросил я, назвав свою фамилию.
Но человек в дубленке повесил трубку, вышел из будки и, даже не посмотрев в мою сторону, скрипя снегом, направился к проходной. «Проверяющий, что ли?» - подумал я, хотя за долгие годы работы в пароходстве знал всех, кто занимался проверкой судов, от капитанов-наставников до пожарных инспекторов. Знал даже кураторов КГБ, которые при каждом возвращении судна в Одессу поднимались на борт вместе с пограничниками и таможенниками, чтобы поинтересоваться у капитана и его первого помощника (помполита), как прошел рейс. Но этого человека я видел впервые.
Второй раз я увидел его, когда, приняв дела у подменявшего меня старшего механика, зашел к капитану утвердить приемный акт. Этот человек сидел в каюте капитана, вальяжно развалившись в кресле.
Капитан Анатолий Михайлович Филинюк, подписав акт, сказал:
- Знакомьтесь. Это мой новый первый помощник.
- Мы уже виделись, - буркнул он.
- Да, - подтвердил я. - На проходной. А где же наш штатный первый помощник? Я видел его несколько дней назад в пароходстве. Он собирался с нами рейс.
- Не знаю, - пожал плечами капитан. - Видимо, партком планирует его на другое судно.
Кивнув новому первому помощнику, я взял подписанный капитаном акт и пошел к себе.
Читатель, наверно, заметил, что, рассказывая о первых помощниках капитанов, я не всегда упоминаю их фамилии. Делаю это сознательно - ведь очерк может попасть на глаза их детей или внуков, и я не хочу, чтобы они стыдились своих отцов и дедов, которые занимали при советской власти эти должности и своими доносами в партком или в КГБ ломали судьбы людей...
Мы снялись в рейс, и нового первого помощника я теперь видел только за завтраком, обедом и ужином. Он приходил в кают-компанию, садился на свое место и, быстро поев, уходил.
Но кают-компания это не только место, где командный состав принимает пищу. Здесь, сменившись с вахт, отдыхают штурманы и механики. Поев, играют в шахматы или домино. Кто-то, устроившись под уютным торшером, читает, а кто-то бренчит на пианино... Но нового первого помощника все это не интересовало. Он не мучил экипаж навязшими в зубах лекциями и докладами, не проводил политзанятий, что делали обычно на всех судах помполиты, и всем своим поведением более походил па пассажира, нежели на первого помощника капитана. И когда я спросил однажды выходившего из его каюты боцмана: «Что, первый на ковер вызывал?» - тот засмеялся: «Нет. У нашего пассажира гальюн забился. Пришлось пробивать».
Собственно говоря, мне не было до этого человека никакого дела. Проблем у меня и без него хватало. И все же он меня интриговал. На всем переходе от Черного до Карибского моря, а это двадцать суток хода, он ни разу не показался на палубе, ни с кем не заговорил, ни разу не зашел в столовую команды, где по вечерам ребята крутили кинофильмы, даже не поднимался на мостик справиться у вахтенного штурмана об ожидающей нас впереди погоде. Не помполит, а подарок судьбы!
Тайну нашего «пассажира» раскрыл капитан. Зайдя как-то вечером ко мне и поинтересовавшись, сколько на приход в Гавану останется топлива, Анатолий Михайлович сказал:
- С первым помощником нам повезло.
- Конечно! - подхватил я. - Ни на лекции, ни на доклады не гоняет!
- Нет, не поэтому, - засмеялся капитан. - Благодаря ему пойдем с Кубы на Японию.
- Как?!
Капитан понизил голос:
- Вы знаете, кто его жена?
Я пожал плечами:
- Нет, конечно.
- Она секретарь начальника пароходства. Проанализировав ситуацию, я понял, почему не пошел в рейс наш штатный помполит. И вспомните мои слова: после выгрузки в Гаване получим команду грузиться сахаром на Японию. Или на Владивосток. А во Владивостоке топлива для черноморских судов нет. Так что, бункероваться все равно пойдем в Японию...
Все случилось так, как говорил капитан. Закончив выгрузку в Гаване, мы получили радиограмму: «Следовать в кубинский порт Матанзас, брать полный груз сахара на Владивосток». Рейс становился кругосветным, и я продолжал вести дневник с учетом происходивших на родине событий.
Вот еще несколько записей из дневника того рейса:
«25 апреля 1991 года. Утром зашел к капитану. Застал у него первого помощника. Капитан подписал ему какую-то радиограмму. Когда первый помощник ушел, капитан сказал: «Просит разрешить взять в рейс жену. Она прилетит во Владивосток. Пусть побудут вместе, а то он от скуки скоро с ума сойдет». Москву слышно плохо. Помехи. Но кое-что разобрать можно. Горбачев открыл пленум ЦК КПСС. О чем шла речь на пленуме, не понял. Понял только, что ушел в отставку министр иностранных дел Шеварднадзе. Еще в декабре 1990 года на четвертом съезде народных депутатов СССР он заявил: «Наступает диктатура!». Ушел и «отец перестройки» Александр Яковлев. За ним - экономический советник Горбачева Николай Петраков. «Голос Америки» комментирует эти отставки так: «Самыми близкими людьми Горбачеву стали Геннадий Янаев, избранный под нажимом Горбачева вице-президентом СССР, Борис Пуго, бывший председатель КГБ Латвии, ныне министр внутренних дел СССР, и Анатолий Лукьянов, председатель Верховного Совета СССР». Прослушивание
«Голоса Америки» прервал звонок из машинного отделения. Вахтенный механик просил спуститься вниз. Резко повысилась температура смазочного масла на шестом цилиндре главного двигателя. Бегу!».
«27 апреля 1991 года. Почти сутки стояли в море. На шестом цилиндре главного двигателя произошел обрыв телескопической трубы, подающей смазку на головной и мотылевый подшипники цилиндра. Пришлось вскрыть цилиндр, поднять поршень и устранить неисправность. Море штормило, и это затрудняло работу. Закончив сборку цилиндра, опробовали двигатель. Замечаний нет. Снова идем полным ходом. К вечеру должны подойти к Панамскому каналу».
«29 апреля 1991 года. Прошли Панамский канал. Он прорыт в горах между двумя высокогорными озерами. Вокруг джунгли. На мачтах вместо привычных чаек сидели яркой окраски попугаи. Чтобы попасть в канал со стороны Атлантики, нужно было подняться по трем шлюзам. По стенкам шлюзов ходят тягачи, на которые матросы при входе судна в шлюз подают швартовные концы. Заполняясь водой, шлюз поднимает судно на уровень соседнего шлюза. А тягачи тянут судно к его воротам. Лоцманы на канале - американцы. Канал принадлежит США, хотя проходит по территории Панамы. Слава Богу, что обрыв телескопической трубы произошел в море, а не в канале. Суда здесь идут полным ходом, и останавливаться нельзя».
«30 апреля 1991 года. Идем Тихим океаном. Штиль. Впечатление такое, что плывем по сверкающему под солнцем озеру. Зашел к доктору поболтать. Доктор Василий Михайлович Ковальчук - веселый интеллигентный парень. С ним всегда есть о чем поговорить. На судне его зовут Доктор Вася. В каюте доктора застал буфетчицу Олю. Ей всего восемнадцать лет. Первый раз в море. К длительным плаваниям не привыкла. Плачет, скучает за мамой. Доктор ее успокаивает: «Придем во Владивосток, поговоришь с мамой по телефону. Походишь по родной земле». Оля, размазывая по лицу слезы, улыбается: «Когда же это будет?». Вернулся к себе. Включил радио. Москву не слышно. Зато дальневосточная радиостанция «Тихий океан» передает песни военных лет. Незабываемый голос Клавдии Шульженко - «Синий платочек»! Накануне войны Шульженко гастролировала в Одессе. Мама повела меня на ее концерт. Сегодня Клавдия Ивановна - легенда советской эстрады. А я слушал ее в «живом виде»!».
359
«29 мая 1991 года. Отдали якорь на рейде Владивостока. Тихим океаном шли месяц. Ни разу не качнуло. Недаром Магеллан назвал этот океан Тихим. Атлантика злее. Таможенники сказали, что портовики бастуют. Им не выплачивают зарплату, и порт стал. Причала для нас нет. Сколько придется стоять во Владивостоке, неизвестно. Забастовки в СССР! С этим явлением мы сталкивались только в зарубежных портах. Помполиты на политзанятиях говорили: «В СССР забастовки невозможны». Оказывается, возможны».
«30 мая 1991 года. Утром рейдовым катером приехала на судно прилетевшая из Одессы жена помполита. Дама строгая, с властными манерами. Пришла в кают-компанию пить чай и сразу сделала Оле замечание: «Почему не политы цветы?». В обед снова: «Оля, почему вы так толсто режете хлеб?». За ужином: «Оля, поменяйте мне вилку. Этой можно поранить рот!». Помполит сидит рядом с женой, и впервые за весь рейс я слышу его голос: «Оля, поживей, пожалуйста!». После вечернего чая зашел ко мне Доктор Вася и говорит: «Вот вредная баба свалилась на наши головы! Довела девчонку до слез!».
Во Владивостоке мы простояли почти весь июнь. Каждый вечер я приникал к радиоприемнику, слушал Москву и «Голос Америки». Его уже не глушили, как в былые времена. И о событиях в Москве Америка сообщала более обстоятельно, чем сама Москва.
Вот, например, записанный в моем дневнике комментарий «Голо-са Америки» по поводу принятого в мае 1991 года Верховным Советом СССР закона о КГБ: «Верховный Совет СССР, давно приобретший славу «карманного парламента», практически единогласно, одним голосом против, принял закон, разрешающий КГБ производить контроль почтовых отправлений и прослушивание телефонов. Статья 14 пункт 9 этого закона разрешает чекистам беспрепятственно входить в любое время суток в жилые и в другие принадлежащие гражданам помещения в случаях, если у КГБ возникают подозрения, что там совершаются преступления, угрожающие безопасности государства. В истории послесталинского СССР подобного закона, позволяющего КГБ нарушать элементарные права человека, еще не было».
Во время стоянки на рейде Владивостока мы все вечера просиживали у телевизора. Слушая страстные выступления народных избранников - Анатолия Собчака, Юрия Афанасьева, Галины Старовойтовой и других, я думал: «В цивилизованных странах люди мало интересуются политикой. Там главные интересы людей - бизнес, культура, путешествия, спорт. Мы же, граждане СССР, каждый божий день начинаем и кончаем политикой. Ведь от того, что говорили Сталин, Хрущев, Брежнев, а теперь говорит Горбачев, зависела и зависит наша жизнь. Взять хотя бы Хрущева с его обещаниями, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме! Или вспомнить его претензии на единственно правильное представление о том, как должно развиваться человечество, когда, выступая в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, он, сняв с ноги ботинок и стуча им по трибуне, обещал похоронить капитализм!». Потому с таким вниманием и слушали мы новых политиков, избранных в годы перестройки народом, определявших будущее страны.
В газетах, которые я покупал, когда удавалось съездить с рейда на берег, читал такие вещи, о которых в прежние времена подумать было страшно! А теперь «Известия», «Комсомольская правда» и «Московские новости» печатали статьи о секретных директивах ЦК КПСС, ущемлявших элементарные права советских людей, о беззаконии партаппаратчиков, о «телефонном праве», о некомпетентности партийных органов - всех этих райкомов, горкомов, обкомов, которые вмешивались во все сферы жизни советского общества, принося больше вреда, чем пользы.
В июне на сессии Верховного Совета СССР премьер-министр Павлов потребовал предоставить ему чрезвычайные полномочия. Позже в «Комсомольской правде» я прочитал, что на закрытом заседании парламента министр обороны Язов, министр внутренних дел Пуго и председатель КГБ Крючков пугали депутатов развалом и хаосом в стране. Крючков даже заявил, что в стране успешно действуют агенты влияния ЦРУ, оказывая давление на верховных лиц государства.
В «добрые советские времена» любой помполит, даже последний выпивоха, каких среди помполитов было немало, обязательно каждую неделю проводил политинформацию о событиях в стране и мире. Наш же «пассажир» теперь имел рядом жену и редко выходил из каюты. Жена ездила с рейда на берег, покупала все необходимое для веселого времяпрепровождения, и теперь первый помощник не ходил ни на обед, пи на ужин. Увидел я его лишь в Японии.
Став, наконец, во Владивостоке к причалу и быстро выгрузившись, мы получили из пароходства долгожданную радиограмму: «За топливом идти в японский порт Уно».
Небольшой порт Уно встретил нас проливным дождем. Но что дождь! Машины! Они стояли на причале, и на каждой было написано по-русски: «Продается». Машины! Их можно было купить и на автозаправках, и в авторемонтных мастерских, и на разделочных площадках, откуда, попав под пресс, они шли уже в металлолом. Но обслуживавший наше судно агент сказал, что повезет нас к своему приятелю, который продаст нам машины очень дешево. Агент, понятно, был заинтересован получить от приятеля комиссионные, как это принято в деловом мире, но для нас было главное - купить машины. Увидев ожидавший нас на причале автобус агента, мы приняли его предложение. И вот они - «тойоты», «мазды», «хонды», «субару»...
О дожде мгновенно забыли! Выскочив из автобуса, все бросились к машинам. И тут помполит показал свою активность. Добежав самым первым до сверкавшей под дождем белой «тойоты», он объявил:
- Моя!
Бежавшая вслед за ним жена подтвердила:
- Наша!
С ними никто не спорил. Машин хватало на всех. Даже буфетчица Оля, получавшая зарплату меньше всех, и та обзавелась небольшой «хондой».
Японец-продавец и два его помощника сами подогнали купленные машины к «Аркадию Гайдару», договорились с крановщиком портального крана, и вскоре наши покупки были на палубе.
Закончив в тот же день бункеровку, мы вышли в море. В китайском порту Тяньзинь мы должны были погрузить на Индию удобрения.
В Тяньзине агент принес капитану свежие газеты. И в наших, и в английских писалось, что в СССР возможен военный переворот. А в статье одного английского корреспондента, работавшего в Москве, я прочитал о «хрупкости произошедших в СССР перемен и о резком повороте Горбачева вправо». Тон газет говорил о том, что пока мы вернемся домой, там могут произойти серьезные события.
Из Китая мы снялись в начале августа, и снова началась нападки жены помполита на Олю. Не было дня, чтобы она не доводила буфетчицу до слез. Доктор пожаловался, что у него на Олю ушел весь запас валерьянки. Несколько раз он просил жену помполита перестать придираться к буфетчице, но та только хмыкала:
- Разбаловали вы ее!
А помполит не вмешивался. Теперь его можно было видеть на палубе возле машины.
Он то подкрашивал бампер, взяв у боцмана краску, то наводил порядок в багажнике, то подкачивал колеса. Этим занимались и остальные моряки. Сменившись с вахт, все торопились к своим машинам -копались в моторах, мыли салоны, надраивали никелированные части. За время перехода из Китая в Индию подержанные «японки» были приведены в порядок и смотрелись как новые!
И вот - Индия. Калькутта. Город расположен на широкой и быстрой реке Ганг. Когда мы подошли к устью реки, то увидели стоявший на якоре ржавый югославский танкер. С мостика танкера нам замахали руками и закричали по-русски: «Дайте хоть какие-нибудь продукты! Мы голодаем!».
Как оказалось, танкер, арестованный индийскими властями за долги судовладельца, к этому моменту стоял в устье Ганга уже несколько месяцев без топлива, продуктов и воды. Воду моряки собирали во время проливных тропических дождей, кое-какие продукты выменивали у местных рыбаков на машинное масло для моторов рыбацких джонок. В ответ на все радиограммы капитана с просьбой о помощи хозяева танкера молчат.
«Аркадий Гайдар» стал на якорь в ожидании лоцмана. Наши матросы по распоряжению капитана спустили моторный бот и отвезли югославам немного продуктов. Помогли беднягам, чем могли. А с прибытием лоцмана пошли в Калькутту. Ошвартовались к причалу вечером 17 августа 1991 года. А утром 18 августа я зашел к капитану и увидел у него пожилого агента.
Показав на лежавшие на журнальном столике газеты, капитан сказал:
- Возьмите, почитайте. Агент говорит, в Москве назревают серьезные события.
В «Известиях» и «Комсомольской правде» было напечатано заявление бывшего члена Политбюро и члена Президентского Совета Александра Яковлева в связи с исключением его из рядов КПСС: «В руководящем ядре партии сложилась влиятельная сталинская группировка. Партийное руководство вопреки своим же декларациям освобождается от демократического крыла партии, ведет подготовку к реваншу, к партийному и государственному перевороту».
Прочитав это заявление, я подумал: «Уходили мы в рейс из одной страны, а вернуться можем в другую. Только в какую? В свободную, демократическую, о которой столько говорит Горбачев, или в страну Сталина с ее страшным 1937-м годом и не менее страшными послевоенными годами?..».
От этих невеселых дум меня отвлек второй механик Николай Троянский. С приходом в Калькутту мы занялись ремонтными работами по главному двигателю. Мотористы вскрыли один из цилиндров, подняли поршень, и второй механик звал меня посмотреть на изношенные поршневые кольца. Кольца мы заменили на новые. А утром следующего дня, 19 августа 1991 года, я вместе со вторым механиком поехал в город.
За долгие годы плаваний мне не раз приходилось бывать в Калькутте и других портах Индии. И всегда поражали толпы индийских нищих. Стоило лишь выйти за ворота порта, будь то в Бомбее, Мадрасе или в той же Калькутте, как нас сразу окружала толпа грязных, оборванных, а то и просто голых людей. Дети, женщины, седобородые старики, показывая язвы и увечья, протягивая руки, молили: «Мистер, мистер, уан рупий!». Но стоило дать кому-нибудь из них этот «уан рупий», как нищие, не давая проходу, требовали: «Еще!». Спастись от них можно было, только вскочив в автобус. То же было и с рикшами. Если в городе, нагруженные покупками, мы подзывали такси, рикши, не давая сесть в машину, умоляли воспользоваться их услугами. Объяснять им, что мы ни за что не сядем в коляску, которую везет человек, было бесполезно. Такси, постояв, отъезжало, и приходилось с покупками садиться в переполненный автобус...
Так было и на этот раз. Уставшие и злые, с трудом отбившись от нищих и рикш, в конце дня мы возвратились на судно. На уме было одно: скорей добраться до каюты, сбросить пропотевшую от тропической жары одежду и стать под спасительный прохладный душ!
Поэтому, когда, поднявшись по трапу, я услышал от вахтенного штурмана: «В Москве переворот!» - не сразу понял смысл этих слов. И лишь за ужином, услыхав от радиста, что власть в стране теперь в руках какого-то ГКЧП, что на улицах Москвы танки, и даже есть человеческие жертвы, осознал всю трагедию случившегося.
А из каюты помполита слышался веселый гомон. Там отмечалась незыблемость коммунистической власти!
В тот вечер я записал в дневнике: «19 августа 1991 года. Всю ночь проводим у телевизора. Смотрим Би-Би-Си. Узнаем состав Государственного комитета по чрезвычайному положению: Крючков, Янаев, Пуго, Язов, Павлов, Тизяков, Бакланов, Стародубцев. Диктор поясняет: Крючков - КГБ, Пуго - МВД, Язов - армия, Янаев - вице-президент, подменивший внезапно заболевшего Горбачева, Павлов - премьер-министр, требовавший в июне чрезвычайных полномочий, Страродубцев - представитель народа, радетель сохранения колхозного строя. На улицах Москвы баррикады, как в 1941 году, когда под Москвой стояли немцы, и гитлеровские генералы рассматривали столицу Советского Союза в бинокли. А вот и пресс-конференция «спасителей отечества». Лица растерянные. У Янаева дрожат руки. Капитан смеется: «Говорят, Ельцин пьет. Вот кто пьет! Это явно видно!».
«20 августа 1991 года. Индусы выгружают судно. Матросы с подвесок красят надстройку. Мотористы в машинном отделении, несмотря на дикую жару, поднимают очередной поршень. А я дежурю у телевизора. Би-Би-Си показывает московскую площадь, на которой расположена редакция «Московских новостей». У дверей длинная очередь, как в голодные годы за хлебом. Журналисты «Московских новостей» раздают листовки. Их рвут из рук. Возле «Белого дома» мальчишки подбегают к танкам и наклеивают эти листовки на броню. На экране крупным планом вихрастый мальчишка. Настоящий Гаврош! От мужественного поведения москвичей захватывает дух. Взявшись за руки, они пытаются не пропустить танки!».
«21 августа 1991 года. Годовщина ввода советских войск в Чехословакию. Те же войска сегодня введены в Москву. Диктор Би-Би-Си говорит, что под гусеницами танков в Москве погибли трое парней. На экране залитая кровью мостовая. Так родная коммунистическая партия отметила 23-ю годовщину вторжения советских войск в Прагу...
В полночь потрясающий сюжет! С Лубянской площади огромный грузовик, провожаемый ликующей толпой москвичей, вывозит поверженную, лежащую лицом вниз статую бога всех чекистов, основателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликса Эдмундовича Дзержинского. На наших глазах рушится советская эпоха!».
«25 августа 1991 года. Получили команду после выгрузки в Калькутте идти в Бангладеш. В порт Читтагонг. Грузить джут на Одессу. Уже знаем - ГКЧП арестован. Будут ли их судить, вот вопрос! Об этом гадают обозреватели «Голоса Америки», Би-Би-Си и «Радио «Свобода».
Ночью меня разбудил телефонный звонок. Схватив трубку, услыхал голос капитана:
- Потрясающие новости! Срочно ко мне!
Быстро натянув шорты, я побежал к капитану. Когда я вошел, Анатолий Михайлович, держа в руке полученную из пароходства радиограмму, сказал:
- Только что радист принес это историческое известие. Оно - как выстрел «Авроры». Читайте!
В радиограмме, подписанной начальником Черноморского пароходства, я прочитал: «Президент М. Горбачев подписал указ о роспуске КПСС. В связи с этим указом институт первых помощников капитанов упраздняется. До прихода в Одессу переведите вашего первого помощника на должность матроса-уборщика».
Я изумленно посмотрел на капитана.
- Вот так, - засмеялся Анатолий Михайлович. - От великого до смешного - один шаг...
Утром я пришел в кают-компанию пить чай. Там никого не было. Только Оля, накрыв к чаю столы, поливала цветы. Вслед за мной вошла жена помполита. Поздоровавшись, она села на свое место и начала разглядывать стакан. Завершив это занятие, она сказала стоявшей к ней спиной буфетчице:
- Оля, ну когда вы научитесь мыть как следует посуду?
И тут Оля, резко повернувшись, закричала:
- Чего вы вообще сюда пришли? Ваш муж матрос-уборщик! А матросы пьют чай в столовой команды. Идите туда!
Откуда Оля узнала эту новость, я не мог понять. Ведь радиограмму капитан получил ночью. Возможно, о содержании радиограммы буфетчице успел рассказать радист. Но как бы там ни было, мне жену помполита стало по-человечески жаль. Она побледнела, как от удара. И вдруг с криком: «Ах ты, мерзавка!» - вскочила и набросилась на Олю. Но буфетчица с такой силой оттолкнула ее, что бедная женщина ударилась головой о переборку. Из носа у нее пошла кровь. В это время в кают-компанию вошел доктор. Поняв, что произошло, он подбежал к пострадавшей, отер с ее лица кровь и, успокаивая, повел в амбулаторию. А помполита, теперь уже бывшего, как не было видно в начале рейса, так не видно было и в конце.
Таким был финал этого кругосветного плавания теплохода «Аркадий Гайдар»...
2005 г.
