Письмо из белой пустыни
Уходя на грузовом судне в рейс, обычно не знаешь, когда вернешься домой и откуда. Можно уйти, например, на Кубу, то есть на запад, и, закончив в Гаване выгрузку, взять в Гуаябале или Матанзасе сахар на Китай или Японию и вернуться в Одессу с востока. Или, уйдя на два-три месяца во Вьетнам, получить задание: следовать после выгрузки на Филиппины и взять копру на порты Западной Европы. А это значит, вернуться домой только через полгода.
Вот так однажды судьба моряка занесла меня из тропиков в Арктику, и голубая пустыня Атлантики сменилась белой пустыней Ледовитого океана...
На карте мира все моря окрашены в голубой цвет, но моряки знают, что каждое море имеет свой оттенок, как каждый человек - свое лицо. Но какой бы цвет ни имело море, все знают, что это вода. А моря Арктики - лед. Даже летом, когда вместе с ледоколами в Арктику на работу выходит солнце, ни море Лаптевых, ни Восточно-Сибирское не становятся голубыми. Пройдет ледокол, протащит за собой тесный караван судов, и опять - лед. Сплошной лед, густо присыпанный снегом, лед от пролива Вилькицкого до самого Берингова пролива.
Я плавал на танкере «Гродно». Забункеровав в Южной Атлантике флотилию рыбаков, мы получили задание: идти в Венесуэлу и в порту Ла-Салина взять нефть на арктический порт Тикси.
- Вот это рейс! - с отчаянием воскликнул боцман Лелюх. - Готовь теперь ватники, сапоги, ушанки!
- А чего их готовить, - успокоил его матрос Грибцов. - Придем в Мурманск - получим. Там все суда снабжают, которые в Арктику идут. Плавал в тех краях, знаю. А насчет рейса... Писали домой письма из Атлантики, теперь будем писать из Арктики. Всего-то делов!
В Арктике, кроме Грибцова, никто из нас не бывал, и матрос сразу стал героем дня.
Виктор Грибцов был ленинградцем. Окончив там мореходную школу, плавал на судах Мурманского пароходства, но однажды, проводя на Юге отпуск, влюбился в одесситку, женился на ней и перевелся в Черноморское пароходство.
- Там что, и летом холодно? - спрашивали ребята Виктора.
- Придем - увидите. Потеть не придется.
- А белые медведи там еще есть?
- А как же! Подойдут к борту, лапу будут тянуть, на пол-литра выпрашивать.
Шутки шутками, а приняли мы в Венесуэле груз и взяли курс на север. В Мурманск пришли в конце августа. Как и говорил Грибцов, снабдили нас как следует. Не только ватники, но и полушубки выдали, рукавицы меховые - все, как положено. Правда, пришлось старпому и боцману побегать, подписывая заявки в разных инстанциях, звонить в Одессу, чтобы бухгалтерия пароходства вовремя перевела деньги мурманскому отделу снабжения. Но где, в каком порту Союза, при получении снабжения не приходится бегать по инстанциям, затрачивая время и нервы?
Из Мурманска вышли мы в Арктику 1 сентября. Многие суда уже возвращались оттуда, усталые, с ободранными бортами, с облупившейся краской надстроек, с ржавыми подтеками под якорными клюзами. Они приветствовали нас гудками и приспусканием флагов. А ждали нас Диксон, мыс Челюскина, остров Вайгач - места, знакомые по названиям с детства.
- Повезло тебе, Витек, с этой одесситкой, - сказал по радиотелефону из идущего неподалеку от нас ленинградского судна приятель Грибцова по мореходной школе. - Если б не она, мерз бы и ты пожизненно в Арктике. У нас не только название судна «Полярный». Мы других плаваний просто не знаем!
Они говорили бы еще, если б не подошел ледокол. На его обмерзшем носу с трудом читалось название «Москва». Капитан, взяв бинокль, повернулся к Грибцову:
- Все! Встретитесь в Тикси, договорите, - и дал команду вахтенному штурману: «Малый вперед!».
Теперь льду придется посторониться!
«Москва» - ледокол финской постройки мощностью двадцать две тысячи лошадиных сил. Помимо атомных ледоколов, построенных в Ленинграде, здесь работает четверо «финнов»: «Киев», «Владивосток», «Ленинград» и «Москва».
Пошли! Вместе с ледоколом нас ведет солнце, которое круглые сутки, как маяк, освещает дорогу судам.
В Одессе, когда солнце уходит за горизонт, нам кажется, что оно, как и мы, отправляется спать. Но солнце не спит. По ночам оно работает здесь, в Арктике, помогая ледоколам проводить суда. И боцман Лелюх, глядя на часы, показывающие час ночи, и на солнце, взволнованно говорит:
- Теперь я буду знать, где оно ночует!
...Лед не сдается. Ему плевать, что нас ждут в Тикси. Разве он может понять, что без грузов, доставляемых нашим караваном, тысячи людей будут бедствовать долгой полярной ночью?
Караван наш вытянулся до самого горизонта. К нам в кильватер пристроились дальневосточники: «Новиков-Прибой», «Находка», «Маяковский», «Клара Цеткин». Грузы у них на Диксон и Тикси. Идут они из Ленинграда, а из полярных портов будут пробиваться дальше, домой, во Владивосток.
Сегодняшних мальчишек волнует космос, но те, кто были детьми в тридцатых годах, наверно, помнят, что главными тогда становились игры в полярников. Арктика была недоступна. В нее, как сегодня в космос, проникали только отдельные смельчаки. Челюскинцы, папанинцы...
Помню, в школе на переменах все собирались у вывешенной в вестибюле карты, следя за дрейфом станции «Северный полюс - 1», на которой находилась четверка отважных советских людей. Их имена были у всех на устах: Папанин, Ширшов, Кренкель, Федоров. Даже глядя на карту, мы ощущали колючую стужу Арктики. А как волновались все, когда льдина дала трещину! И как были счастливы, когда полярники вернулись в Москву!
Сегодня же никого не удивляет, что караван советских судов за одну навигацию Северным морским путем развозит грузы в города Заполярья. Трудности такого плавания в наше время могут понять лишь полярники и моряки...
Лед преградил нам дорогу за проливом Вилькицкого. Не отдельные льдины, а сплошной лед, по-хозяйски разлегшийся от горизонта до горизонта. У кромки льда в ожидании ледокола уже стояло несколько судов. Все они хоть и имели ледовый класс Регистра СССР, то есть усиленный набор корпуса, сражаться с арктическим льдом в одиночку не могли.
Да, лед не сдается. Недаром о человеке бездушном, жестком говорят: «Холодный, как лед».
Первым застрял ленинградский теплоход «Таймыр». Его палевые мачты сиротливо торчали на горизонте. Караван, ведомый «Москвой», останавливается. По законам Арктики бросать отставшее судно нельзя. Развернувшись на месте и подминая под себя мокрые льдины, «Москва» спешит к «Таймыру», а мы стоим, ждем.
С мостика в бинокль хорошо видно, как «Москва», обколов вокруг «Таймыра» лед, берет его «на усы» - на короткий буксир. И тут с борта ледокола поднимается вертолет. Пролетев над караваном, он направляется на восток - искать чистую воду.
Ждем.
«Москва» подводит «Таймыр». Отдав буксир, «ленинградец» становится в строй. Наш капитан снова командует:
- Малый вперед!..
Судно вздрагивает от заработавшего двигателя. Лед трещит, искрясь на солнце торцами, и нехотя пропускает нас.
Вертолет возвращается и, покружив над ледоколом, быстро садится на кормовую площадку.
Скрежет льда, снежная пыль, всплески черной воды! «Малый вперед!», «Средний!», снова - «Малый вперед!». Очевидно, вертолет нашел чистую воду, и «Москва», работая на полную мощь, старается вывести караван к этой воде.
К вечеру со стороны материка появляется двухмоторный самолет. Его тень подпрыгивает на ледовых торосах, скользит по гладкому льду и, наконец, накрывает караван. Стоим на палубе, задрав головы, наблюдая за неожиданным гостем. На лед летит пакет. Почта! И здесь нашла адресата!
Наползает туман. В его паутине запутывается солнце.
Стоим. Переговариваемся с соседями по радиотелефону. Выясняется, что на «Полярном» есть сорок фильмов. Нам такое богатство и не снилось! Фильмы новые, есть и заграничные. Услыхав, что мы интересуемся фильмами, с ледокола также предлагают свои.
На лед спускаются матрос Виктор Грибцов и четвертый штурман Федор Нехлебов. Оба в полушубках и валенках, на головах ушанки. Мороз хоть и небольшой - шесть градусов, но ветер усиливает холод, да и само слово «Арктика» отдает дрожью...
Ждем наших посланцев с нетерпением. В рейсе мы уже четыре месяца, и взятые в Одессе фильмы надоели, как компот из сухофруктов.
Туман. Капитан нервничает, беспокоится за ушедших по льду людей. «Полярный» хоть и недалеко, но заблудиться в тумане недолго.
- Включите прожектор, - говорит капитан старпому, - и погудите им.
Капитан Валерий Михайлович Дацюк в Арктике впервые. Он почти не покидает мостик. Буфетчица носит ему сюда и обед, и ужин, а кофе Валерий Михайлович пьет в неимоверных количествах. Кипятильник на мостике постоянно в работе. Напряженность капитана понятна. Один неверный маневр, плохо понятая команда, данная ледоколом, - и поврежден льдами корпус судна или обломана лопасть винта. Таких случаев в Арктике - хоть отбавляй.
Наконец, возвращаются Грибцов и Нехлебов, приносят четыре картины, и сейчас же по судну объявляют: «В столовой команды начинается кинофестиваль. Приглашаются все свободные от вахт!».
В самый разгар показа фильмов на борту появляются гости - двое молодых парней, ненцы. Они приехали на санях-нартах, запряженных собаками. Собаки улеглись на льду, возле нарт, а парни поднялись на борт. Их приглашают смотреть фильмы, но они отказываются: «Некогда». В руках у них канистры, нужен соляр. Где-то далеко, на берегу, заглох трактор.
- И вы не побоялись приехать? Берег ведь не близко, - говорит им боцман.
- Нарты легкие, собаки быстрые, а мы привыкшие, - скороговоркой отвечает один из них, низенький скуластый парень. Зовут его Иван.
- Может, еще что надо? Не стесняйтесь.
- Нет, нет, только соляр.
Я беру у них канистры и иду в машинное отделение, а боцман приглашает их в каюту пить чай. Когда ненцы сходят по трапу на лед, у борта собирается почти весь экипаж. Кинофестиваль остановлен. Фильмы можно досмотреть и потом, а собачью упряжку, нарты и смелых парней, примчавшихся к стоящему во льдах каравану океанских судов, можно увидеть только в Арктике.
- Счастливо! - машет ушанкой боцман.
- Спасибо за соляр! - слышится с нарт.
Иван гикнул, собаки рванули с места, нас обдало снежной пылью. Все! Словно никого и не было. Вокруг сплошной туман...
Как только над мачтами показывается солнце, к нам подходит «Москва». Тяжелые льдины нехотя расступаются, между ними появляется продрогшая вода. Радостно кричат чайки. Они благодарны ледоколу не меньше, чем мы, ведь в воде рыба.
Идем дальше. Медленно, но идем.
Где-то недалеко от нашего каравана работает атомоход «Ленин», ведет встречный караван от Тикси к Диксону. Радисты слышали, как он говорил с «Москвой», интересовался нашими делами. С ледокола ответили коротко: «Порядок». Полярники - люди немногословные. Здесь некогда произносить длинные речи. Арктика - это, прежде всего, работа.
В машинном отделении скрежет, грохот. Лед рядом, за бортом, и именно здесь чувствуется его холодное дыхание.
Аврал! В машине механики, мотористы, пришли на помощь и матросы. Шуга, мелкий лед, забивает кингстоны. Срывается охлаждение двигателей, а останавливаться нельзя. Остановиться - значит отстать от каравана. И снова ждать.
С мостика звонит капитан:
- Делайте все возможное, только не останавливайте двигатель!
Делаем. Даже невозможное. Вскрываем поочередно кингстоны,
ободранными в кровь руками выбираем лед, продуваем кингстоны сжатым воздухом, греем паром. Но шуга коварна. Только порадуешься, что кингстон чист, как манометр насоса показывает ноль.
В машинное отделение спускается старпом. Его прислал капитан.
- Прорвемся?
- А куда денемся? - со злостью отвечаю я.
Терпеть не могу проверяющих. Тем более в море.
Старпом в новом полушубке, в чистых ватных брюках. А мы... Как выразился моторист Кушнаренко, вылезая из-под плит, где расположен донный кингстон: «Глянула б маты на мэнэ, тай такого замурзанного не впизнала б!».
- Идите, а то испачкаетесь, - говорю старпому.
- Так что передать капитану?
- Не остановимся.
После ухода старшего помощника подзываю четвертого механика Диму Нехлюдова. Лицо у него осунулось, небрит, замасленные брюки разорваны. Диме достается больше всех. Он отвечает за котел, а форсунка засоряется, горит плохо, пар в котле не держится, и Дима выбивается из сил, чтобы поддержать нормальное горение.
- Дима, домой хочешь?
Он удивленно смотрит, ожидая подначку. В машинном коллективе Дима самый молодой и привык к насмешкам.
- Остановимся - зазимуем. Понял?
- Пар будет. Даю слово.
И четвертый механик быстро возвращается к котлу.
...Разве могут представить себе в Одессе, когда там только-только начинают желтеть листья каштанов, а на пляжах - редеть массы купающихся людей, что где-то в море Лаптевых сейчас мороз, снег, угрожающе трещит тяжелый лед?
Аврал закончился благополучно. Шуга хоть и попадает в кингстоны, но они все время под паром, даже руку горячо держать. Дима Нехлюдов верен слову. Он почти не спит, на него жалко смотреть, но котел горит, и пар «на марке».
«Москва» устала. Она уже не в силах тянуть за собой весь караван. Лед хитрит: он уступает дорогу ледоколу и тут же спаивается под носом проводимых судов.
«Москва» стоит, думает.
Мы стоим, ждем.
Не ждет только лед. Он наступает со всех сторон, тяжелые мрачные льдины лезут друг на друга и словно протягивают свои холодные руки к нашим бортам.
С «Таймыра» сообщают о заклиненном руле. У «Полярного» вмятина.
«Москва» принимает решение: выводить нас по одному.
Первым ледокол берет на буксир поврежденный «Таймыр». Они проходят мимо нас двумя черными громадами и быстро исчезают во вновь навалившемся тумане. Часа через три «Москва» возвращается и берет на буксир «Полярный».
Пока нет ледокола, к нам пробивается солнце, и лед, оставшись с ним наедине, начинает подтаивать. В чистом воздухе вдруг запахло весной!
Но вот «Москва» идет и за нами, выбрасывая из-под форштевня фонтаны битого льда. Галдящей свитой ледокол сопровождают чайки.
Теперь - вперед. Только вперед! Напряженно работают двигатели. Корпус судна дрожит, вырываясь из липких ледовых лап.
Вперед, вперед!
За нами, почти уткнувшись носом в корму, следует «Новиков-Прибой». С его мостика нам приветливо машут ушанками, рукавицами. «Одессе привет!»
Пошли, пошли!
А над караваном рокочет вертолет. Он нашел чистую воду, и ледокол ведет нас туда.
...Тикси встречает караван десятиградусным морозом. Метет метель. Иллюминаторы залепляет снег. Разгрузка на рейде. Сквозь метель, как сквозь матовое стекло, проступают у берега силуэты подъемных кранов и стоящих вдоль причалов судов. Но порт работает, и ветер доносит знакомые каждому из нас слова: «Майна! Вира!». Чувствуется, этот далекий северный город не ждет у моря погоды -трудится не покладая рук. А вечером мы слышим отдаленные звуки музыки. Забытый нами в тропических морях обыкновенный «Школьный вальс». Очевидно, в портовом клубе танцы. Ну конечно, в Тикси не только работают, но и веселятся, танцуют!
Закончив выгрузку, трогаемся в обратный путь. Теперь он пролегает на Черное море - домой!
У кромки льда нас ожидает старый друг - ледокол «Москва». Позже подходит «Ленинград», за ним - длинный караван судов. Мы становимся в кильватерную колонну и следуем за двумя ледоколами.
Где-то впереди воюет со льдами атомоход «Ленин». Он на самых тяжелых участках Северного морского пути. А еще дальше - новые атомоходы: «Арктика», «Россия», «Сибирь»...
То, о чем мечтали первые разведчики полюса, сбылось. Северный Ледовитый океан работает!
Осунувшееся за навигацию от усталости солнце прощально машет нам длинным лучом.
До свидания, белая пустыня.
До новых встреч, Арктика!
1990 г.
