Большое море токаря Морозова
Кто не видел, как мальчишки бросают в море камни? А море молчит. Оно знает: вместе с камнями оставят мальчишки в нем свои сердца. И потом, став взрослыми, они не найдут на берегу места, пока каждый из них рано или поздно не уйдет в море...
Еще вчера наш теплоход шел Средиземным морем, и прохладный ветерок, гуляя по каютам, надувал занавески, шевелил на столах бумаги. А сегодня, пройдя Суэцкий канал, мы находимся в Красном море, с трудом преодолевая вязкую, как песок пустыни, жару.
Мы идем на Восток - Сингапур, Индонезия, Вьетнам. В трюмах -станки одесских заводов, на палубе - принайтовленные тросами тракторы и грузовые автомашины. В стеклах их кабин плавится солнце. Скоро Индийский океан, и боцман с бригадой матросов проверяет, не ослабли ли крепления, а где ослабли, матросы подкручивают талрепы, потуже затягивая троса.
На карте Красное море похоже на длинную тощую селедку. Возможно, поэтому здесь постоянно хочется пить.
Море проснулось, накормило чаек и с беспокойством смотрит на небо. Ноябрь, а зной уже с утра изводит людей. Тяжело дышат даже двигатели. Им, как и людям, не хватает прохлады.
В машинном отделении, где термометр показывает сорок пять градусов, у разобранного балластного насоса - четвертый механик Истомин и токарь Морозов. Течет сальник, насос не создает давления.
- Надо было меня сразу позвать, - говорит Морозов. - Тогда не пришлось бы разбирать насос.
Морозов в замасленных шортах и в кепке. Струйки пота осторожно выползают на его лоб и капля за каплей, как растаявшие в мартовский день сосульки, падают на горячие плиты машинного отделения.
Морозов думает, и руки его, большие, темные от солярки, тоже думают: то так прикинут сальник, то этак. Наконец, приняв решение, Морозов быстро поднимается в токарку и подходит к станку. Зажатый в патрон сальник визжит, разбрасывая колючую стружку, и вскоре ложится на верстак. Морозов снимает напильником заусенцы и показывает сальник Истомину.
- Будет работать.
- Вы уверены?
Не отвечая, Морозов возвращается к насосу и принимается за сборку. Истомин суетливо подает инструмент.
Истомин молод. Механиком - всего второй рейс. Пока у него есть только диплом и болезненное самолюбие. Однажды на дельное замечание Морозова он вспылил:
- Я - инженер!
- А я - рабочий, - спокойно ответил Морозов, - и это не менее важно. А клапан притирается так, - и, взяв из неумелых рук Истомина небольшой клапанчук, с которым механик промучился всю вахту, притер, собрал и примирительно улыбнулся:
- Нормально?
...К морю людей ведут разные дороги. Для Виктора Михайловича Морозова она прошла через войну. Родился и рос он в Одессе. Когда началась Великая Отечественная, он был подростком - пятнадцать лет. Отец ушел на фронт, а мать погибла, помогая тушить загоревшийся от зажигательной бомбы дом. Осиротевшего паренька приютили бойцы зенитной батареи, которая расположилась на Большом Фонтане, где жила семья Морозовых. Сначала Виктор помогал повару: чистил картошку, носил для большого ротного котла воду, таскал с соседних оставшихся без хозяев огородов огурцы и помидоры. При батарее была небольшая токарная мастерская. В ней ремонтировали не только орудия зенитчиков, но и дальнобойные - береговой обороны, а однажды даже выполнили заказ крейсера «Червона Украина», наладив скоростные зенитки, пострадавшие от близких разрывов фашистских бомб.
Токарю-старику приглянулся смышленый парень, и он взял его к себе в ученики. Под яростные залпы зенитной батареи Виктор Морозов постигал букварь токарной науки. Когда наши войска оставили Одессу, молодой токарь, одетый уже по-военному - в пропыленную солдатскую гимнастерку и кирзовые сапоги, покинул с ними родной город. В Севастополе Морозов ремонтировал разбитые фашистскими снарядами орудия, неделями не поднимаясь на поверхность из подземных мастерских. Потом был Новороссийск, ранение при бомбежке, госпиталь, а после него - Туапсе. Там, в портовых мастерских, работая уже как профессиональный токарь, Виктор Морозов ремонтировал покалеченные суда, восстанавливал двигатели торпедных катеров, а в редкие минуты отдыха сидел на скалистом берегу и смотрел на манившее с детства море...
Сорок пятый год принес людям много желанных встреч, но не сразу встретился с морем токарь Морозов. В первые послевоенные годы в Черноморском пароходстве судов было мало, а желающих плавать -много, и Виктор пошел на завод. Море было рядом. Его неумолчный шум слышался в цеху, а в окне были видны чайки и синий манящий горизонт.
В 1949 году, уже имея самый высокий токарный разряд, Виктор снова попытал счастья - пришел в отдел кадров пароходства. Его взяли токарем на пассажирский теплоход «Украина». Но, сделав несколько рейсов на пассажирском судне, Морозов попросился на сухогруз. Когда он пришел к нам, я спросил, почему не понравилось ему на пассажирском лайнере. Виктор Михайлович ответил:
- Линия постоянная, порты одни и те же... А я слишком долго ждал встречи с большим морем.
У нас на судне Виктор Михайлович сразу стал своим, нужным человеком. Жадными были к работе его руки. К тому же, он сразу показал себя настоящим моряком.
Морозов проявил настоящий хозяйский подход к экономии материала. У иного токаря на небольшую деталь уходит целая увесистая болванка, а Виктор Михайлович расходовал ровно столько металла, сколько нужно. «Это у меня с войны осталось, - словно в оправдание говорил он. - Где было брать в те годы нержавейку, бронзу, хороший чугун? Вот и старались на всем экономить». Потом Виктор Михайлович организовал регулярную сдачу в советских портах цветной стружки и металлолома. Раньше наберется у токаря за рейс всяких отходов, даст он заявку на автомашину, а та не придет. Ну и, чего греха таить, бултыхнет бочку со стружкой в «кладовую Нептуну», за борт, и дело с концом. Списали мы одного токаря за это, а другой - не лучше. «Не буду я, - говорит, - весь день машину ждать. У меня жена в каюте сидит. Я ее полгода не видел!» И в чем-то он прав.
Виктор Михайлович сделал иначе. Не пришла машина по заявке -он в комитет народного контроля позвонил, сказал, сколько на борту у него бронзовой и медной стружки лежит, сколько времени грузовую машину ждет... Теперь не успеют матросы швартовы на кнехты завести, а у нашего трапа уже грузовик стоит. «Где там ваш Морозов? -кричит водитель. - Пусть майнает свой цветной металл!»
Внес Виктор Михайлович еще одно ценное предложение - укрупненную ремонтную бригаду организовать. Раньше каждый механик сам занимался ремонтом своего хозяйства. Четвертый - насосами, третий - дизель-генераторами, второй - главным двигателем. Ремонт делали с помощью вахтенных мотористов. Но у мотористов рабочий день нормированный, а у механиков - нет, поэтому приходилось механику в случае поломки работать после вахты. На каждой вахте -два моториста. Вот Виктор Михайлович и предложил: по одному мотористу с вахты снять и организовать из них ремонтную бригаду. Механики просто ожили. Теперь им не нужно после вахты в машинное отделение торопиться. В случае поломки механизма бригада все сделает, особенно если в ней такой токарь есть!
Для молодых моряков Виктор Михайлович сразу стал настоящим добрым наставником. Пришел как-то к нам на судно моторист Гаев, веселый работящий парень. ПТУ окончил, в военном флоте на Севере служил, и не где-нибудь, а на атомных подводных лодках, и на всю жизнь, по его же выражению, в моря подался. Попросился Гаев в бригаду, в рейсе работал неплохо, а пришли в советский порт -исчез. Бригаде на главном двигателе во время стоянки дел невпроворот: поршни поднять, кольца поломанные сменить, выхлопные клапаны притереть... А Гаева нет. Уже и ремонтные работы закончили, и трюмы после погрузки судна закрыли - нет Гаева. Капитан разозлился: «Не будем его ждать! - и приказал старпому: - Заказывайте буксиры!».
Отвели нас портовые буксиры от причала, снялись в рейс. Уже за Босфором получил Морозов от Гаева радиограмму: «Виновата любовь». Радиограмма возмутила всех. На общесудовом собрании помполит предложил: уволить из пароходства прогульщика. Проголосовали. Все - за, только токарь Морозов против.
Встал Виктор Михайлович, облизнул пересохшие губы:
- Уволить легче всего, а что потом с Гаевым будет? Наказать, конечно, надо, но не так жестоко. Это же поломать ему судьбу. Если человек, прослужив на Северном флоте, да еще на подводных лодках, на торговые суда решил пойти, значит, море для него не пустой звук. И неужели мы, рабочий коллектив, не повлияем на Гаева? Да нам же будет стыдно и людям, и морю в глаза смотреть!
Гаев вернулся в Одессе, а судили его уже в море. Не судом. Тем же собранием. Постановили: моториста Гаева перевести на полгода в уборщики.
После собрания Гаев подошел к Морозову:
- Вы меня отстаивали?
- Я.
- Выучите на токаря.
- Зачем?
- Хочу вторую специальность для моря иметь. И потом... Верьте, не верьте, но когда узнал, что вы меня отстаивали, словно заново на свет народился. Я ж сирота. Никто за меня слова доброго никогда не замолвил. А специальность токаря пригодится.
Плавая уборщиком, Гаев с помощью Морозова овладел основами токарного дела, а потом под нажимом Виктора Михайловича поступил на заочное отделение Одесского мореходного училища. Когда Гаев показал на судне зачетную книжку, капитан ахнул:
- Ну, Виктор Михайлович, вам не токарем, а педагогом быть!
- А мы и так педагогами все работаем. Вы штурманов уму-разуму учите, я - молодежь машинного отделения...
Так же помог Виктор Михайлович молодому пекарю Володе Щербаку. Не ладилась у парня работа. Что ни выпечка - скандал! Не получается хлеб, а в море купить его негде. Приходят на обед люди, пробуют сырой хлеб Щербака, злятся... Уже и дрожжи в заграничных портах брали, и муку высшего сорта - один результат. Старший повар сам хлеб печь стал, а Щербака прогнал с камбуза: «Иди куда хочешь и на глаза не попадайся!». Володя чуть не плачет, а тут - Виктор Михайлович. Узнал, в чем дело, успокоил парня: «Всякое бывает. Может, и правда, печь хлеб - не твое призвание. Приходи к нам, найдем дело по душе».
Стал Щербак в машинное отделение спускаться. Для начала дали ему плиты подраить. Работа, прямо скажем, не из легких, но Володя с охотой взял ведро с соляром, швабру и такой блеск в машинном отделении навел, залюбуешься! Похвалил его Морозов и поручил сепаратор топливный помыть. Снова Щербак оправился. Так и пошло дело. А с приходом в Одессу Виктор Михайлович сходил со Щербаком в учебный комбинат пароходства и помог ему сдать экзамен на моториста 2-го класса. Теперь портрет Щербака на судовой Доске почета висит. Правда, старший повар Василий Федорович Тарасов, когда проходит мимо, отворачивается. Не может простить Щербаку своих обид. А машинный коллектив Володей очень доволен: «Побольше бы таких, как Щербак», - говорят ребята.
Недавно грузились мы в порту Чхонджин в Корейской Народно-Демократической Республике. Вдруг у корейских портовиков сломался транспортер, по которому сыпался в трюмы магнезит, сырье для металлургической промышленности. Тихо стало на судне, развеялась над трюмами пыль. Вскоре пришел к капитану их стивидор, попросил помочь с ремонтом.
Виктор Михайлович и Гаев поднялись на эстакаду. Инструмент помогал им нести Щербак.
Стемнело, стал моросить дождь, но наши ремонтники не бросили работу. Разобрав транспортер, пришли на судно и до утра попеременно точили сломанную ось шкива. Не уходил из токарки и Щербак. Закончив токарную работу, все трое снова поднялись на эстакаду и не ушли, пока корейцы не пустили транспортер...
В море дни катятся, как волны. Вроде недавно еще шли мы Средиземным морем, вчера - Красным, а сегодня - уже океан. Скрылись за горизонтом берега, не видно за кормой чаек - не рискуют они далеко в океан забираться. Даже облака, и те остались где-то там, поближе к земле. Куда ни глянешь - небо и вода, вода и небо. И так - день за днем... Но скучать в море некогда. Вышел Виктор Михайлович в своих неизменных тропических шортах и кепке на палубу, окликает его боцман:
- Михалыч, идея есть!
Подошел, пожаловался:
- Замучились мы с обивкой панелей. Переборки покрасили, а панели неровные. Сам знаешь, молодых пока научишь, всю краску изведут. Вот если б машинку... - и боцман, достав из кармана замусоленный листок бумаги, показал его токарю.
На бумаге чертеж. Неумелый, но идею уловить можно. Виктор Михайлович смотрит на боцмана и смеется: «А помнишь?..». Смеется и боцман: «Помню».
Хороший хозяин боцман. Все у него есть. Не подшкиперская, а филиал отдела снабжения. Идет по порту и все, что под ноги попадет, поднимет. У боцмана на этот счет своя философия: в море пригодится! Но что ни попросят мотористы, один у боцмана ответ: «Не дам!».
Понадобились однажды Виктору Михайловичу кисти, мастерскую покрасить. Отказал боцман:
- Свои надо иметь.
- Мы же общее дело делаем! - возмутился Морозов.
Но боцмана ничем не пронять. Пришлось Виктору Михайловичу искать в кладовке старые кисти, отмачивать в керосине и красить ими мастерскую.
Прошла неделя, и сломался у боцмана пистолет для покраски: испортился регулировочный клапан. Стояли мы тогда на рейде Гаваны в ожидании выгрузки. Пока не велись грузовые операции, боцман хотел покрасить мачты. Загнал матросов на реи, кандейки с краской приготовил, а тут - пистолет... Делать нечего, прибежал боцман в токарку:
- Михалыч, выручай. Тебе это как раку клешню оторвать!
Нет, не нагрубил боцману Морозов, не сказал в отместку, как другие говорят в таких случаях: «Некогда!» - хотя и был занят по горло работой. Стал к станку и не один - десять клапанов наточил.
- На!
- Зачем мне столько? - удивился боцман.
- Про запас, - и посмотрел с усмешкой.
- Извини, Михалыч, старого, - только и сказал боцман.
А затем позвал Виктора Михайловича на бак, снял замок с подшкиперской, где хранил свои богатства, и швырнул его в море.
- Пользуйся!
Вот и вспомнил сейчас об этом Виктор Михайлович.
Идею боцмана Морозов вынес на судовой технический совет. Члены его - второй механик Полянов, моторист Галущенко и сам Виктор Михайлович - за несколько дней изготовили машинку и опробовали в работе. Пришел посмотреть испытания и капитан. Результат превзошел все ожидания. Если раньше на обивку панелей боцман ставил трех матросов, и расходовали они почти бидон краски, то, используя машинку, с этой работой справлялся один матрос, который обходился половиной бидона.
- Ну, товарищи, - обрадовался капитан, - за вашу машинку в пароходстве ухватятся. Быстрота - раз, экономия краски - два... Представляете, какой экономический эффект получится!
А вскоре боцман снова обратился к Морозову:
- Михалыч, еще задумка есть, - и стал объяснять токарю новую идею. - Давненько я про механическую подвеску думаю. Ведь когда мы красим борт, сам знаешь, сколько людей на подвески ставить надо. А деревянные ненадежны. Зазевается молодой матрос - и падает в воду. Сколько таких несчастных случаев было! Вот если закрытую подвеску сделать, как люльку! И чтоб она вдоль борта на специальной балке ходила.
- Да... - протянул Морозов. - Хорошую вещь ты замыслил, но тут целое конструкторское бюро надо.
- Серьезно? - огорчился боцман.
- Не горюй, попробуем.
Над проблемой «боцманской люльки», как прозвал механическую подвеску второй механик Полянов, Виктор Михайлович мучился долго. В Одессе ходил за расчетами в конструкторское бюро, детали с помощью Гаева точил после рабочего дня. Но, несмотря на трудности, не отступил от задуманной боцманом идеи. Зато когда изготовили и испытали «люльку», на судне был настоящий праздник!
По вечерам под кормовым тентом, где любят собираться моряки, Виктор Михайлович всегда в кругу молодежи. Ему есть что рассказать ребятам, избравшим своей профессией море. О тяжких годах Великой Отечественной войны, о трудных рейсах к берегам сражающегося Вьетнама, о дружбе с докерами Гаваны. Ну и о работе, конечно. Виктор Михайлович может рассказать, как однажды в Атлантическом океане ночью остановился главный двигатель, и второй механик, выяснив причину, схватился за голову: сломался привод толкателя выхлопного клапана. Запасного не оказалось, и Виктор Михайлович двенадцать часов подряд, «без перекура», точил ответственную деталь. Не только механики, но и капитан был в токарке. Ведь простой в море свыше 48 часов считается аварией!..
Может рассказать Виктор Михайлович, как вместе с кубинцами убирал сахарный тростник, как в Анголе во время экскурсии на кофейную плантацию попал под обстрел южноафриканских расистов, как высаживался в составе аварийной партии у мыса Доброй Надежды на пылающий югославский балкер...
Поздний вечер. Океан отражает звезды, а ветер, набегавшись за день, спит, примостившись под чехлами лебедок, только изредка пузырит их, словно переворачивается на другой бок.
Расходятся по каютам моряки. Завтра снова рабочий день.
1990 г.
