Звезда со дна моря
Работал я старшим механиком на теплоходе «Большевик Суханов». Ходили мы в Африку, Пакистан, в страны Персидского залива. Суэцкий канал был закрыт, и в Индийский океан попадали, огибая мыс Доброй Надежды. Рейсы были долгими, по шесть-семь месяцев. И если кто-то заболевал, его «штатной заменой» был врач Борис Степанович Григоренко.
О нем рассказ.
...Океан засыпал. Тяжелые тучи медленно уходили к горизонту, и половина неба уже светилась звездами. Воздух, еще насыщенный звоном шторма, был снова густым и влажным, обещая долгий тропический штиль.
Борис прикрыл иллюминатор. После бессонной ночи болела голова. В горле стоял неприятный жесткий комок. Укачался... Правда, не подавая вида, он даже пришел в кают-компанию на обед, но еле высидел за столом несколько минут и, не доев борщ, поспешил в каюту. Закрыв на ключ дверь, он упал на койку, закрыл глаза, но все равно видел белую массу воды, разодранные ветром облака, алый забрызганный пеной горизонт.
Укачался. В первом же рейсе! Значит, прощай, море?..
Правда, оно раньше не влекло его. Институт, кафедра стоматологии, челюстно-лицевая хирургия. Это была область медицины, полная глубокого смысла, дерзкой затаенной мечты. Пластика лица. Он делает людей красивыми. Не так, как задумала природа, а как он, врач Григоренко!
И вдруг - океан...
- Борис Степанович!
Вскочил, открыл дверь. В полумраке коридора разглядел чью-то робу и почувствовал запах соляра. Узнал моториста Батурина.
- Извините, Борис Степанович, думал - стерплю. Но палец ноет так, что в глазах темно. Может, вскроете этот проклятый нарыв?
- Да, да. Возьму только ключи от амбулатории. Сейчас пойдем.
Он не покажет парню своей слабости. Работает же Батурин в машинном отделении во время шторма - а там что, не качает? Матросы работают на палубе, штурманы на мостике - и ничего... А если все слягут от качки -значит, остановится теплоход? Нет, он такой, как все. Такой, как все!
А выбор был сделан случайно. Весной, когда с афиш улыбалась Софи Лорен, Борис занял очередь в кино. Подошли те двое.
- Слушай, давай постоим, - сказал один. - Софи Лорен!
- Да мы видели ее в Италии! - воскликнул другой. - Помнишь, она даже на судно к нам приезжала.
Борис с интересом посмотрел на этих парней. Потом понял: моряки. А что, если и самому сделать рейс-два? Посмотреть Италию, другие страны... Почему-то вспомнился Гулливер. Неспроста! Он был судовым врачом!
Дома Борис заявил, что попросится сходить в один рейс, летом. А потом снова институт.
- Но это же море! - заволновалась мама.
Да, это было море...
Уже совсем рассвело, и облака стояли белые, нарядные. Ветер утих, и только изредка по воде легкой судорогой пробегала мелкая рябь. Чайки висели над мачтами, и непонятно было, летят они или нет, но когда какая-нибудь бросалась вниз, за рыбой, и, схватив ее, усаживалась на воду, то быстро отставала от судна.
Палуба, такелаж, надстройки - все дымилось от росы, от близости солнца. И брызги, отлетая от штевня, таяли на лету, как мартовский снег.
Сняв халат, Борис стоял в дверях амбулатории и любовался океаном. Гремя тяжелыми ботинками, по палубе прошел боцман.
- Медицине привет!
Борис ответил и подумал: спасение в работе. Как работают эти крепкие веселые люди! А что он делал? Мазал йодом царапины и мучился от приступов морской болезни? А ведь он - стоматолог!
Быстро поднявшись на мостик, попросил вахтенного штурмана сделать по трансляции объявление: «Кого беспокоят зубы, обратитесь в судовую амбулаторию».
Первый пациент - старпом Сергей Черемных.
- Давно болит, а придем в порт - нет времени сходить в поликлинику.
- Нужно удалять.
- Куда ж денешься...
Старпом вдавился в кресло, приготовившись к долгой мучительной боли.
- Уже? Ты молодец, док!
А за бортом опять зыбь. Она раскачивает судно, как в полный шторм, но в кресле новый пациент, и Борис увлеченно работает, широко расставив ноги, как работают моряки в машинном отделении и на мостике. И когда колокольчик в кают-компании зовет на обед, Борис снимает халат, моет руки, идет и садится со всеми за стол, покрытый влажной, специально намоченной буфетчицей скатертью, чтобы плотно держалась на ней посуда, ест с аппетитом, смотрит на раскачивающиеся в иллюминаторах облака и улыбается одному ему понятной улыбкой, сознавая свою нужность.
Переход еще долгий, и он сумеет себя побороть. А не будет пациентов - он сможет слесарничать, работать на токарном станке, ведь учился перед институтом в ПТУ! А нужно будет - заменит и вахтенного матроса. Главное, не прислушиваться к своему состоянию, работать!
В ту же ночь позвонили с мостика:
- Борис Степанович, матросу Сенкявичусу плохо.
Вскочив с койки, Борис помчался в амбулаторию, схватил санитарную сумку и - на мостик.
Матрос, скорчившись, сидел на палубе, держась за правый бок. На все уговоры вахтенного штурмана пересесть на удобный лоцманский стул мотал головой:
- Не трогайте меня, больно!
Уже в амбулатории, куда Борис с трудом перенес матроса, установил: почечная колика, камни. По просьбе врача капитан запросил по радио Одессу. Проконсультировавшись со специалистами, Борис несколько дней не отходил от больного, строго выполняя полученные рекомендации, а по ночам стоял на мостике за больного матроса вахту. И хотя капитан отправлял Бориса спать, он упрямился:
- Мне не в тягость, а штурману - помощь. Да и для плавания безопасней, если на мостике не одна пара глаз, а две.
А когда простудился и слег с температурой токарь Ельников, Борис, проведав поутру больного, спускался в машинное отделение и становился к токарному станку. Точил болты, гайки, нарезал резьбы...
- Может, сфотографировать вас у станка и послать снимок в музей морского флота? - предлагал, смеясь, второй механик Владимир Русин. - Где еще такой врач есть?
- Не надо, - останавливал Русина третий механик Злобарь. - Узнают, заберут от нас Бориса Степановича. Что мы тогда делать будем?
После болезни Ельникова Борис Степанович получил шутливое звание «Почетный член машинной команды», и когда мотористам выдавали за вредность сгущенное молоко, перед Борисом Степановичем на столе в кают-компании тоже ставили банку.
В Карачи шли по реке. В темноте ночи на широком фарватере перемигивались огоньки, сонно скрежетали землечерпалки, а с низкого берега доносились тревожные крики ночных птиц. За рекой небо отсвечивало красным заревом большого города.
Утром, как только пришвартовались, началась выгрузка. Пыль над трюмами, крики, топот ног, согнутые под мешками спины, а в белом до слепоты небе - дикое солнце.
Заграница! Мальчишка в рваной рубахе, босой, с совершенно черными растрескавшимися пятками, разносит в медном чайнике воду. За каждую выпитую грузчиком кружку получает стертый медяк. Старик, худой, сморщенный, сидит на разбитом ящике, перебирает четки, предлагает лежащий у его ног нехитрый товар: сигареты, жвачку, связку бананов. Другой молится на узком дырявом коврике, а мимо шествует облезший верблюд, и клацают у него на спине в картонных коробках бутылки и прочая кладь.
- Доктор!
В амбулатории пожилой мужчина. Длинная до пят рубаха в крови. Работал в трюме, поранил руку.
- Садись, дорогой, садись.
Грузчик улыбнулся:
- Садык.
- «Садык» - по-ихнему «друг», - объяснили матросы.
- Садык, - повторил грузчик и показал на доктора. - Гуд садык.
Сделав перевязку, Борис похлопал грузчика по спине:
- Будь здоров!
Вышел на палубу, передохнул. Померещилось, что ли? В коридоре детский плач. И опять зовут:
- Доктор!
И правда, ребенок. Личико замурзанное, на подбородке дрожат две слезинки. Держит ребенка за руку молодой пакистанец, улыбается:
- Я Али. Не знаешь? Меня ваши знают. Русский учу. Керим, который руку ранил, сказал, ты добрый. Посмотри мальчика, ухо больна.
Только закапал ребенку ушко, Али переводит:
- Это Махмуд. Глазы болят.
- Это Ахмед...
Ночью, когда затихает порт, и небо, как черный дым, стелется над рекой, Борис сидит на палубе. В каюте душно, не спится. Из машинного отделения доносятся звонкие удары кувалды. Это мотористы, используя стоянку, ремонтируют главный двигатель. Работают в три смены, чтобы успеть к концу выгрузки, не задержать отход судна. А у трапа, внизу, что-то тихо напевая, прохаживается вахтенный матрос Силин. У него радость - днем получил радиограмму: родился сын! Прибежал к Борису, стал уточнять: вес 3200 - много или мало?
- Богатырь! - обрадовал парня Борис.
А за оградой порта - Карачи. Что Борис успел там увидеть? Узкие улицы, женщин, покрытых черной паранджой, высушенные ветром длинноногие пальмы. И тут же - трахома, рахит. Визит к врачу грузчику не по карману - стоит нескольких рабочих дней...
А утром снова:
- Доктор!
Толстый страдающий одышкой полицейский, узнав, что на русском судне хороший врач, пришел посоветоваться: бессонница, по ночам не спит. Борис измерил давление, осмотрел пациента, дал лекарства. Потом Али привел своего приятеля, портового сторожа. У того плохо заживала на ноге рана. Борис помог советами. И так -каждый день, с утра до вечера.
Но вот прогудел на прощанье крутолобый буксир, вышли из порта. Домой!
- Мы будем тебя ждать, - сказал Али. - Спасибо, доктор.
Домой...
Днем палуба - завод. Стучат пневматические молотки - матросы обивают ржавчину. Скрипят тали - электрики ремонтируют моторы грузовых лебедок. А из-под солнца, с верхушки мачты, матрос Зеленин брызгает краской. Зеленин молод, в Одессе на судно его привела мать. Как и Борис, Саша Зеленин уходил в первый дальний рейс, и мать хотела поговорить с кем-нибудь из «начальства», чтобы позаботились о пареньке. Встретив у трапа Бориса и узнав, что перед ней врач, женщина обрадовалась:
- Доктор, вы уж присмотрите за ним. Он у меня такой слабенький...
Сашка, и правда, был худой, бледный, как после болезни. А теперь - приятно на него смотреть. Под тропическим солнцем загорел, окреп, ест за двоих и работает на совесть. Боцман хвалит Сашку: «Трудяга!».
Интересный народ! Вот меняет деревянный настил палубы плотник Александр Натоптанный. В его мастерской с чудным запахом стружки можно узнать об удивительных свойствах дуба, сосны, бука. Можно научиться готовить крепкий плотницкий клей, увидеть, как обыкновенная деревяшка превращается в полезную вещь. Это в рабочее время. А после работы Натоптанный - судовой парикмахер. В той же плотницкой он ставит удобное кресло, вешает на переборку зеркало, раскладывает на столе инструмент.
- Народ, заходи!
Как в настоящей парикмахерской, в плотницкой многолюдно. Любят заглядывать сюда штурманы, механики. Приходит и капитан. Натоптанный стрижет не только мужчин. Как заправский мастер, делает он прически поварихе, буфетчице. В такие дни, когда приходят в парикмахерскую дамы, возле плотницкой особенно весело!
Токарь Виктор Ельников. Каюта его забита книгами: «Сопромат», «Теоретическая механика», «Холодильная техника». Виктор - студент-заочник Одесского высшего мореходного училища. Но у него хватает времени и на баян. Вечерами на корме возле Ельникова тесно.
«Раскинулось море широко...»
Все дальше и дальше несутся над волнами мелодии дорогих сердцу песен. Здесь, в океане, далеко от Родины, они особенно бередят душу. А знает их Ельников множество - русских, украинских... Моторист Нуралиев научил его узбекским народным песням, а когда стояли в Карачи, и в гости к нам приходили польские моряки, Ельников разучил несколько польских народных песен.
Но вот смолк баян, Виктора зовут в машину. Нужно выполнить срочную работу, и токарь будет трудиться всю ночь, а может, еще и день. Но вечером обязательно придет на корму, растянет баян и спросит:
- Какую поём?
Неподвижна ночь. Остановились облака, звезды, только шумит вода за кормой, как родник, и тянется длинный пенистый след. Всходит луна. Небо становится высоким, белым, и кажется, скатись по такому небу звезда - долго будет стоять над морем чистый прозрачный звон.
Борис со всеми на корме. Руки его пахнут краской. Днем не было больных, и он помогал матросам красить борт.
Слушая баян Ельникова, он думает о том, что полюбил за долгий рейс море и этих простых работящих ребят. Он убедился, что врач на судне должен быть универсалом, а значит, не мешает постажироваться у хирурга, терапевта...
Баян умолкает. Ельников перекуривает.
- Борис Степанович, смотрите, сколько звезд! - восторгается юный Сашка Зеленин. - Найдите свою.
- Эх, ты, - укоряет Зеленина боцман. - Разве в небе звезда моряка? На дне моря. Сделал рейс, не нашел, снова идешь. Верно, доктор?
1990 г.
