Улица Радости
Начинаясь у моря, улица эта кончается возле кладбища. Море доносит сюда буйство прибоя, в окнах домов отражается влажное сияние скал, а кладбище заносит улицу белым цветом акаций.
Улица просыпается рано. Еще темно, а здесь уже скрипят ворота, слышится лай собак, говор людей. Живут здесь рыбаки, эта улица и есть их поселок. А название его звучит длинно и романтично, как и многие испанские названия: Посуэло-де-Аларкон.
По утрам из Валенсии приезжают сюда торговцы - покупать рыбу. Маленький пароходик с длинной старомодной трубой покачивается у деревянного пирса, пока перекупщики ходят по дворам. Рыбу скупают оптом, корзинами. Нужно успеть доставить ее на городской рынок, и оптовики нетерпеливо кричат, сбивая цены, дергают рыбаков за твердые от соли робы, а сговорившись, оттаскивают корзины в стороны и отгоняют от них тяжелых, как арбузы, котов.
В Посуэло-де-Аларкон приезжают и туристы. Привозят их быстроходные прогулочные катера, ярко раскрашенные, увешанные по бортам спасательными кругами. Команды катеров - в щегольской белой форме с золотистыми нашивками, а туристы кто в чем, но больше в майках, шортах и темных очках.
Их много, туристов, - американцы, французы... Они с опаской переступают через распластанных на мокрых камнях упруго вздрагивающих скатов, восторженно смотрят на груды шевелящихся креветок и по очереди приподнимают за талии тускло-зеленых омаров, а те страшно таращат выпученные глаза и косолапо поводят кривыми клешнями.
Для туристов здесь жарят скумбрию, осьминогов, кальмаров и, подавая их на картонных тарелочках, сбрызгивают лимонным соком. Приезжие уплетают все это, запивая холодным, принесенным из подвалов вином, и поднимают большие пальцы:
- О, гуд!
- Файн!
- О'кей!
Пароходик стоит недолго. Нагрузившись корзинками до самой трубы, он хрипло гудит и, черпая бортом воду, отваливает от пирса. За ним бегут опоздавшие. С судна им машут беретами и шутливо требуют от капитана, чтоб не вздумал возвращаться. Но капитан - добрый старик. Он дает задний ход, и пока пароходик тычется кормой о пирс, его обгоняют рыбачьи лодки, снова уходящие в море.
У входа в поселок на пригорке стоит гранитный камень. На нем высечены имена трех рыбаков, расстрелянных во время Гражданской войны фашистами. Это были жизнерадостные парни, они защищали республику, но попали в плен. Узнав, что парни из рыбачьего поселка Посуэло-де-Аларкон, фашисты привезли их сюда, согнали на берег жителей поселка и на их глазах расстреляли патриотов. Матери валялись в ногах у палачей, умоляя сохранить сыновьям жизнь, но фашисты были безжалостны: они выполняли приказ генерала Франко.
Три имени: Рафаэль Родригес, 23 года, Антонио Рохо, 21 год, Мануэль Асанья, 22 года.
Подножия камня не достигает прибой, но в штормовые дни его обдувает влажный морской ветер, и камень искрится кристаллами соли. Соль эта похожа на слезы...
В Валенсии мы выгружали доставленную из Индии руду. Нас привез в этот рыбачий поселок портовый надзиратель дон Энрико. Придя к нам на судно, он потребовал журнал откачки льяльных вод и стал внимательно изучать координаты, где мы откачивали эти воды за борт. По Международной конвенции мы обязаны были делать это через специальный сепаратор и только в открытом океане. Проверив журнал и убедившись, что у нас все правильно, дон Энрико неторопливо пошел по палубе, насвистывая какой-то мотив. Осмотрев мерительные трубки топливных танков, он перегнулся через борт -проверить, чистая ли вода стекает из шпигатов, посмотрел на дымовую трубу, не коптит ли она, и только после этого поздравил нас с благополучным приходом. За чистоту окружающей среды портовый надзиратель Валенсии боролся не на словах, а на деле.
Дон Энрико оказался веселым и общительным человеком. На следующий день он пришел снова, принес нам апельсины, бананы, а буфетчице, угощавшей его в кают-компании украинским борщом, преподнес букетик цветов. Но что касалось работы!.. Он оштрафовал капитана итальянского парохода за небольшое пятно масла, плававшее под кормой, а двух мальчишек, удивших рыбу и бросавших в воду мандариновые корки, прогнал из порта.
Зато вода в гавани, несмотря на множество судов, была такой чистой, что отражала все краски летнего неба!
У дона Энрико был катер с двумя подвесными моторами. На нем он объезжал побережье. В случае необходимости дон Энрико мог по радиостанции вызвать к месту происшествия вертолет, нефтесборщик, мог связаться с полицией, в общем, принять все меры, чтобы обезопасить море от загрязнения.
От нашего капитана он знал, что по пути в Испанию, в Индийском океане, мы пришли на помощь загоревшемуся югославскому судну. Двое наших матросов, заливая водой горящий трюм, пострадали, и мы оставили их в Суэце в госпитале. Слушая рассказ об этом, дон Энрико горестно качал головой.
Благодаря ему мы и попали в рыбачий поселок.
...Лодки пришли с моря. Их просмоленные борта были облеплены тиной, с ободранных форштевней свисали ржавые якоря, зато в каждой лодке серебрилась рыба. Стоя по колени в рыбе, люди нагружали корзины, и чайки били крыльями над их головами.
Среди лодок выделялась одна, с плохо свернутым парусом, с подгнившими отверстиями для уключин, но с чисто выскобленной кормовой банкой. В лодке работала седая женщина в черном, забрызганном рыбьей чешуей платье. Ей помогали две девочки, а двое мальчишек на берегу принимали подаваемые им с лодки корзины. За старшими бегал коротконогий, как краб, малыш и подбирал падавших из корзин рыбешек. На малыша напали чайки. Один из братьев пронзительно засвистел, и чайки разлетелись в стороны.
Солнце стояло низко. И море, и люди - все было в вечернем солнечном свете. Только рыба и чайки белели на красноватом фоне воды.
Закончив выгрузку, рыбаки взвалили на плечи корзины и в сопровождении жен и детей пошли в поселок, а мы разожгли костер и стали готовить ужин. Рядом отдыхали лодки. От их днищ тянуло дремучестью морских глубин и, когда ветер раздувал костер, казалось, лодки подступали ближе - погреться у огня.
Дон Энрико принес с катера бобовые консервы, хлеб и глянцевитые стручки сладкого перца. Перед тем как разогреть консервы, он зарыл в песок у самой воды несколько бутылок вина. Рыбаки оставили нам с десяток крупных скумбрий, и дон Энрико зажарил их в собственном жире.
Когда ужин был готов, дон Энрико вырыл из песка бутылки, разлил вино в пластмассовые чашки и предложил тост:
- За улицу Радости! Да, да, - серьезно добавил он, - так рыбаки называют свой поселок.
Закусив, дон Энрико вынул из огня дымящуюся ветку, прикурил и, глубоко затянувшись, спросил:
- Вы видели эту женщину? Она сестра одного из расстрелянных -Мануэля Асаньи. Зовут ее Исабель. Исабель Асанья. Когда брата расстреляли, она ушла из поселка, пробралась к республиканцам и сражалась с фашистами. Франко победил, и Исабель попала в тюрьму. Там она провела три года, потом вернулась. Здесь жили ее престарелые родители, здесь была могила брата, - дон Энрико вздохнул. -Да... «Улица Радости». Рыбаки возвращаются с уловом - вот и радость. Выгодно продали рыбу - тоже радость. Но много в их жизни и горя. Исабель потеряла в море мужа и сына. Сына волны прибили к берегу. В тот шторм погибло много рыбаков...
Дон Энрико посмотрел поверх наших голов на море.
- Я знаю, война принесла и вам много бед. А потом у вас был Афганистан. Горе не знает границ, и первыми страдают матери...
Поселок спал. Ветер бродил по улице, забирался в кладбищенские заросли и развевал по берегу прохладный запах цветов.
Остывшие моторы катера дона Энрико долго не заводились, а когда ожили, улица была уже пустынна, только бежали по ней тени высоко поставленных парусов...
1990 г.
