Мы пришли с Миссисипи...
Многие из одесских старожилов, наверно, помнят первую послевоенную зиму, пустынный порт и застывшую от морозов, занесенную снегом бухту. Печально смотрелся разрушенный маяк, словно оплывший огарок свечи. Редкие пароходы, заходившие в то время в Одессу, подолгу ждали, пока буксиры «Алупка» и «Кафа», проваливаясь до самых мачт в сугробы, «протаптывали» им в бухте дорогу.
Но вот в гавани появился ледокол «Торос». Уже с рассветом он упрямо пробивался к маяку, подминая с хрустом лопающийся лед и оставляя за собой синий, как весенняя проталина, канал. Порт готовился к приему иностранных судов.
В конце января подул теплый ветер, смял и выгнал из бухты лед, и ожившее море взволнованно заходило у причалов. Тогда и увидел город американские пароходы типа «Либерти». Они пришли в порт с грузами - последними поставками по ленд-лизу.
Получивший передышку «Торос» у Платоновского мола чистил котлы.
Слякотным ветреным днем я, курсант мореходного училища, пришел в кочегарку ледокола на практику. Старшина кочегаров, покосившись на мою новенькую робу, дал метлу и послал в котел «гонять голубей». Я должен был сметать в дымоходе сажу. Когда в конце дня, потный и грязный, я вылез из котла, меня обступили смеющиеся моряки:
- Ну как профессия?
- В таком бы виде на танцы!
Я растерянно молчал. И вдруг с палубы донеслось:
- Ребята, негр тонет!
Все бросились наверх.
Недалеко от ледокола суетились два американца. Они что-то кричали барахтающемуся в воде негру, пытаясь столкнуть в воду скользкое бревно. Падал мокрый снег, сильно хлюпала зыбь, ветер задирал плащи на американцах, и похоже было, что и они вот-вот свалятся в море.
С ледокола бросили круг, но его отнесло в сторону. И тогда старшина кочегаров сбежал на причал и прыгнул в волны...
На следующий день в обеденный перерыв я поднялся на палубу и увидел незнакомых людей. С капитаном ледокола разговаривал высокий человек в массивных очках. Рядом стоял старшина. От матросов я узнал, что высокий - американский корреспондент, всю войну работавший в России.
- Я с Миссисипи, - говорил корреспондент, - меня читает весь американский Юг. Я много писал о подвигах ваших солдат, но если я напишу, что русский бросился в море спасать негра, мне не поверят! Может, вам нужны деньги? - спросил он неожиданно старшину.
- Нет, - ответил кочегар, - у нас за деньги в холодную воду не лезут.
На баке пробили склянки. С Пересыпи донеслись заводские гудки.
Кончился обеденный перерыв, и матросы, гремя сапогами, начали расходиться по рабочим местам. Я спустился в кочегарку. Старшина уже был там. Он стоял возле раскрытой топки и озабоченно рассматривал прогоревшие колосники...
Прошло много лет, и, наверно, я не вспомнил бы этот случай, но вот судьба моряка привела меня на Миссисипи, на ее низкие, словно придавленные тяжелым и жарким небом, берега.
Мы шли за грузом в Новый Орлеан.
Утро ослепило алюминиевым блеском нефтехранилищ. По реке шлепали колесами пароходы времен Марка Твена. Непонятно было, как дожили до наших дней эти старомодные суденышки. Но позже мы узнали: их строят специально для туристов.
Ребята, побросав на палубу рабочие рукавицы, толпились у борта, разглядывая Америку: стремительные лоцманские катера, вертолет береговой охраны, летевший за панамским танкером и проверявший, не оставляет ли тот на воде маслянистый след, стреноженную лошадь, мирно щипавшую траву возле нефтехранилищ, мужчину, удившего из автомобиля рыбу, и показавшиеся вдалеке небоскребы Нового Орлеана.
Нас поставили на якорь в длинном ряду судов - ожидать представителей хлебной инспекции. Теплоход был зафрахтован под перевозку соевой муки на Италию, и американцы должны были проверить нашу готовность к погрузке.
До прихода в Соединенные Штаты мы выгружали на Кубе суперфосфат и за короткий переход к берегам Миссисипи еле успели подмести трюмы. Приехавший вместе с властями агент прошел по палубе, заглянул в каждый трюм и покачал головой. На твиндеках и переборках оставался налет суперфосфата и местами виднелась ржавчина.
- Соевую муку нам еще не приходилось возить, - сказал агенту капитан Виктор Алексеевич Бовжученко, - но мы постараемся удовлетворить все требования инспекции.
Я зашел в вестибюль и увидел приунывших ребят. Офицеры иммиграционной службы выписали пропуска в город только старшему командному составу.
- Остальные останутся на борту, - заявили они.
- А в Одессе всех американских моряков пускают на берег, - сказал кто-то из ребят.
- Так то ж в Одессе! - ответил другой.
Тем временем таможенные чиновники, опечатав кладовые, потребовали показать им судно. Их удивило, что каждый рядовой моряк имел отдельную каюту. Но еще больше были удивлены таможенники, узнав, что многие матросы и мотористы учатся заочно в высших учебных заведениях. Надеясь, очевидно, найти у нас контрабанду, американские таможенники во всех каютах обнаруживали книги, и когда мы объяснили им, что в нашей стране рабочая молодежь без отрыва от производства получает высшее образование, причем бесплатно, они недоверчиво переглянулись. Удивились они и нашей судовой библиотеке, располагающей богатым фондом не только русской, но и американской классики. Тут были произведения Твена, Драйзера, Лондона, Хемингуэя...
Меня вызвал капитан. В каюте у него сидели представители хлебной инспекции - четверо бородатых парней. Из карманов их комбинезонов торчали фонари. Разговор шел серьезный. Парни заявили: пока переборки трюмов не будут очищены «до металла», погрузку нам не разрешат.
- Для ваших матросов, - сказал старший из них, - это работа на две недели. Но вы можете дать заказ американской компании по зачистке трюмов. Рабочие компании сделают все за пять дней.
- Сколько это будет стоить? - спросил капитан.
- Примерно двадцать тысяч долларов.
- Я посоветуюсь с экипажем.
Собрание было коротким.
- Думаю, мы справимся раньше установленного американцами срока, - сказал парторг судна, механик Александр Васильевич Иванков. - Предлагаю в трюмах, кроме вахты, работать всем.
За это предложение проголосовали единогласно. На следующее утро, как только на судно приехал агент, капитан сказал ему:
- Трюмы будем зачищать сами, но мне нужно предупредить Одессу о задержке с погрузкой.
- О'кей. Едем в контору, я закажу разговор.
Вызвав старпома, капитан распорядился начинать работы в трюмах. Меня он пригласил с собой в город. Минут через десять, спрыгнув с катера на причал, мы ступили на американскую землю.
В охлаждаемом кондиционером помещении контрольного пункта грузный клерк, отложив газету, внимательно проверил наши пропуска и поглядел с интересом на нас, бросив дежурное «о'кей».
Мы вышли на грязную улицу, заставленную автомобилями. Было жарко, от реки пахло нефтью. Агент усадил нас в старенький «ситроен», и вскоре мы выехали на широкую автостраду, ведущую в центр города. Прильнув к стеклу, я смотрел на мчавшиеся навстречу одноэтажные коттеджи, магазинчики, крошечные ресторанчики. Пальмы, разгораживавшие автостраду, метались на ветру, как растерявшиеся в потоке уличного движения люди.
Агент молчал, внимательно следя за дорогой. Судя по всему, это был сугубо деловой человек. Все, что не относилось к его обязанностям, его не интересовало. Сейчас его обязанностью было благополучно доставить нас в офис и заказать разговор с Одессой.
Город не спешил надвигаться небоскребами. Одноэтажные коттеджи сменились двухэтажными домами. Окна их были закрыты жалюзи, и дома казались слепыми.
Проехали рынок, свалку ржавых машин, церковь и только в центре остановились у высоченного небоскреба, где на двадцать втором этаже находилась контора нашего агента. Подождав, пока он загнал машину в гараж, мы вошли в прохладный холл. Наконец я близко увидел людей, белых и чернокожих. Белые торопливо шли к лифтам или выходили из них, разговаривали по телефону, деловито поглядывая на часы, а негры подметали окурки, протирали окна, заряжали бутылочками кока-колы стоящие у стен автоматы. Скоростной лифт мгновенно поднял нас наверх, и за стеклянными перегородками длинного коридора я снова увидел множество лиц. Но все это были белые лица, черные остались внизу.
... Зачистка «до металла» заняла пять дней. Это были трудные дни. Сменяясь с вахт, люди торопились в гулкую пустоту трюмов, освещаемых по вечерам переносными люстрами. Штурман и моторист, механик и матрос работали рядом. Один трюм вызывал на соревнование другой. Пример в работе показывали наши передовики. О каждом из них можно написать много добрых слов, впрочем, как и о других моряках нашего судна, но все же подробнее мне хочется рассказать о мотористе Харитонове, награжденном перед рейсом в Соединенные Штаты орденом Трудовой Славы III степени.
Есть в Одессе недалеко от Потемкинской лестницы обнесенное забором старое здание. Каждое лето здесь толпится мечтающая о море молодежь. В этом здании находится одесская ордена «Знак Почета» школа мореходного обучения. Организована она была в 1944 году, вскоре после освобождения города от фашистских оккупантов. Еще шла война, еще пустынным было Черное море, ставшее братской могилой для многих судов, а страна уже готовила кадры своему будущему флоту. Выпускники школы плавают на всех судах Черноморского пароходства, их можно встретить и на Балтике, и на Дальнем Востоке. Многие, продолжив учебу в высших морских учебных заведениях, стали капитанами, старшими механиками. Портреты самых прославленных выпускников украшают коридоры школы.
Вот в эту школу и поступил в 1966 году Слава Харитонов, парнишка из села Кричуново Любашевского района Одесской области. Началась учеба, практика в производственных мастерских и наконец - дальнее плавание! На сухогрузе «Саяны» Слава побывал в Италии, Франции, Тунисе. Но подошел срок военной службы, и его призвали в Военно-Морской Флот. После присяги молодого воина послали на охрану морской границы. Демобилизовавшись, он снова вернулся на работу в Черноморское пароходство.
К нам на теплоход «Аркадий Гайдар» Слава Харитонов пришел в начале семидесятых. В те годы старые пароходы уже списывали на металлолом. В ожидании своей горькой участи стояли они на ржавых якорных цепях за Арбузной гаванью, и море обгладывало их шпангоуты, как кости. На смену им приходили новые, быстроходные и экономичные дизельные суда, оборудованные автоматикой, установками кондиционированного воздуха, бассейнами и даже спортзалами. Наши многочисленные гости за границей не верили, что эти грузовые лайнеры с такими комфортабельными условиями для экипажей построены в Советском Союзе. И только прочитав на лобовой переборке «Сделано в СССР», удивленно разводили руками.
Плавал у нас бывший машинист с парохода «Генерал Черняховский» Федор Сергеевич Жигайло. Опытный моряк, отлично освоивший дизеля, он сразу приметил скромного новичка Харитонова, который, сменившись с вахты, не торопился уходить из машинного отделения, а видя, например, что бригада ремонтных мотористов во главе с Федором Сергеевичем разбирает какой-нибудь механизм, старался быть хоть чем-нибудь полезным. То, ухватившись за тали, помогал поднять тяжелую деталь, то подавал инструмент, а то просто, сбегав на камбуз, приносил чайник холодного компота. И когда ремонтники, утолив жажду, снова принимались за работу, внимательно следил за каждым их движением.
- Дайте Харитонова к нам в бригаду, - сказал мне Федор Сергеевич, - из парня хороший специалист выйдет!
Он не ошибся. Под руководством Федора Сергеевича Слава быстро освоил многие сложные работы, а по вечерам их часто можно было видеть на корме, под вольным океанским небом. Подходили молодые матросы, и Федор Сергеевич начинал рассказывать о пароходах, на которых плавал, - прославленных ветеранах, переживших жестокие годы войны. Таких как «Курск», доставлявший в осажденную Одессу под непрерывными налетами фашистской авиации продовольствие и боеприпасы и вывозивший оттуда стариков, женщин, детей... «Георгий Димитров», чей экипаж, участвуя в десантных операциях в Керчи и Феодосии, сбивал из установленных на баке и корме зениток пикирующие на пароход «юнкерсы»... Санитарный транспорт «Львов», забиравший из яростно защищавшегося Севастополя раненых и награжденный за свои бесстрашные рейсы орденом Красного Знамени.
Ушел на другое судно, совершающее более короткие рейсы, Федор Сергеевич Жигайло. Тепло простился с ним Харитонов. Но все, чему учил его старый моряк, осталось с ним навсегда.
Как-то, выгрузив в Югославии привезенную из Индии руду, мы снялись в Ильичевск - грузить на Японию хлопок. Декабрь, в море шторм, а матросы моют трюмы. Ночью мне позвонил капитан: «Забились льяльные колодцы, вода не откатывается в балластный танк». Спустился я в трюм, а там - Харитонов. Смотрит на освещенную переноской черную воду колодца и молчит. И вдруг, раздевшись, полез в колодец. «Слава, простудишься!» А он и не ответил. Выгреб грязь, вылез и, натянув на мокрое тело робу, побежал в машинное отделение включать насос. Так всю ночь, переходя из трюма в трюм, помогал матросам...
А не так давно стояли мы во Франции, в Дюнкерке, грузили трубы. Неожиданно остановились подъемные краны. Смотрим, докеры на причалах митингуют. Забастовка! Разговорились со стивидором, оказалось, портовики прекратили погрузку в знак солидарности с забастовавшей в городе молодежью, которая требовала от администрации промышленных предприятий возможностей роста. «Ведь у нас так, - начал объяснять француз, - руководителей завода или фирмы не интересует профессиональный рост рабочего. Человек может всю жизнь стоять на одной и той же операции конвейера. А не выдержит, на его место встанет другой. Вот и все». Странно это было нам слышать. Сколько молодых ребят, приходя на судно после мореходных училищ или ПТУ и показав себя в деле, росли буквально на глазах! Пример тому - Харитонов. На нашем судне он начал плавать мотористом второго класса, потом был переведен в мотористы первого класса, а сегодня он - старший моторист, ударник коммунистического труда, председатель группы народного контроля, кавалер ордена Трудовой Славы. И возможности такого роста есть у каждого советского человека.
...Наблюдая за нашей дружной работой в трюмах, увидев обивавшего вместе с матросами ржавчину судового врача Василия Михайловича Ковальчука, у которого он накануне просил таблетки от головной боли, агент сказал капитану:
- Странные вы все-таки люди...
Капитан засмеялся:
- Не странные - советские!
Агент, видя, как к нашему капитану по разным вопросам запросто обращаются матросы и мотористы, рассказал, как ему пришлось срочно доставлять в госпиталь моряка с крупнотоннажного балкера. Судно принадлежало американской компании, но плавало под флагом Либерии. Капитан был англичанин, офицеры - норвежцы, а команда - филиппинцы. Кормили команду плохо, жили они в грязных многоместных кубриках и за малейшую провинность подвергались денежным штрафам. С приходом в Новый Орлеан один матрос, получая жалованье, увидел, что его обсчитали. Он решил пожаловаться капитану. В ответ капитан приказал старшему офицеру спустить «цветного» с трапа. Матрос вцепился в поручни, требуя доплатить ему денег. Тогда рассвирепевший капитан с такой силой ударил филиппинца, что тот потерял сознание.
А в Новом Орлеане на эту тему откровенно разговорился снабженец, поставлявший нам продукты: «Кто выполняет в Соединенных
Штатах самую грязную, самую низкооплачиваемую работу? Пуэрториканцы, мексиканцы, негры. И, конечно, новые эмигранты, приезжающие в Америку в надежде стать миллионерами. Я здесь родился, вырос и, поверьте, миллионов не нажил. Снабжаю суда продуктами. А до этого торговал подержанными автомобилями, держал мастерскую по ремонту электромоторов, а когда прогорел, нанялся красить крыши. Помогла мне снова стать на ноги смерть родственника: получил небольшое наследство. И я нанимаю рабочими «людей без претензий», - он показал на двух негров, поднимавших с катера к нам на борт ящики с продуктами.
...Когда трюмы были готовы, Виктор Алексеевич пригласил инспекторов. Внимательно осматривая переборки, обстукивая шпангоуты и пролезая между сложенными гармошкой твиндечными крышками, инспекторы пытались найти хоть где-нибудь забытый кусочек ржавчины или пятнышко белого налета суперфосфата. Тщетно. Наконец, поднявшись на палубу, старший из них улыбнулся и похлопал боцмана по плечу:
- О'кей!
Кстати, американцам все же пришлось выдать экипажу пропуска в город. Случилось это так. Отход под погрузку задерживался: к элеватору, где был приготовлен для нас груз, стало другое судно. Солнце жгло, из-под деревянного настила в трюмах неожиданно стали появляться личинки. Капитан сообщил об этом властям. Встал вопрос о фумигации, и на случай выселения моряков в гостиницу всем выдали пропуска. Личинок оказалось немного, их обезвредили простой дезинфекцией, зато экипаж получил возможность побывать в городе.
...Автобус остановился возле уютного сквера. Его ажурная решетка была увешана картинами уличных художников. В ослепительных красках Юга блистал здесь Новый Орлеан: улицы, мосты, небоскребы. А через дорогу от этих живописных красот неслась мутная река, у причала стоял обшарпанный в морях пароход, и унылой вереницей тянулись к складу сгорбленные под тюками черные спины.
Возле картин толпились туристы. Художники, как торговцы, расхваливали свой товар.
У ворот сквера мы увидели старинную карету. Каждый желающий мог оставить на стоянке свой автомобиль и, уплатив кучеру, проехаться по набережной. К нашему удивлению, желающих было много. Седые леди и солидные джентльмены, вылезая из «крайслеров» и «кадиллаков», подходили к лошадям и, потрепав их по длинным гривам, взбирались на скрипучие сиденья. Щелкал бич, и карета трогалась, сверкая лаком колес.
В сквере под тенистыми деревьями группками сидели хиппи, бренчали гитары. В одной группке девчонка лет пятнадцати, обнажив грудь, кормила ребенка.
К нам пристал странный тип. Был он бос, небрит и, приняв нас, очевидно, за туристов, стал навязываться в гиды.
- Я покажу вам бывший невольничий рынок, - шамкал он беззубым ртом, - вы увидите кандалы, в которых негров привозили из Африки...
За услуги он просил всего один доллар, но по выражению его лица было ясно, что, получив этот доллар, он моментально скроется за углом.
От сквера узкая улица вела к центру. Она была полна баров. Из открытых дверей неслась визгливая музыка, в витринах красовались фотографии полуголых танцовщиц. Возле одного бара стояла кучка зевак. Какой-то рыжий детина выталкивал из бара разъяренного негра. Заскрипели тормоза полицейского «форда», двое блюстителей порядка подбежали к негру и, ни о чем не спрашивая, втолкнули в машину. Рыжий ухмыльнулся и, пьяно пошатываясь, вернулся в бар. Зеваки разошлись.
Мы продолжали знакомство с «американским образом жизни».
Хирургическая клиника. Золотистая кнопка звонка у дверей, под звонком изящная надпись: «В кредит не лечим».
В магазине мужской одежды один из нас решил примерить куртку. Она оказалась на цепи. Подошел продавец, отомкнул цепь и подал куртку. Мы оглянулись. Все вещи в магазине - костюмы, куртки, брюки - были посажены на цепь...
Свернув с Кэнэл-стрит, мы оказались в деловом квартале. Банки! Вытянувшись вверх, они оставили улицам только узкие полоски неба. Даже машины, стоящие у подъездов, были здесь не такими, как в других районах города, - богато отделанные никелем, с широкими, словно раскормленными задами, они занимали почти всю проезжую часть. С каждого здания банка свисал огромный звездно-полосатый флаг.
...Пора было возвращаться на судно. Но наступил час пик, и на автобусной остановке собралась большая толпа. Женщина с бледным усталым лицом поставила на асфальт продуктовую сумку, стала проверять, все ли она купила. Долговязый мужчина в очках и потрепанных джинсах, поддерживая под локоть беременную жену, беспокойно оглядывается по сторонам, боится, чтобы ее не толкнули. Паренек в рабочей спецовке, развернув газету, читает о событиях на Ближнем Востоке. Лицо его серьезно.
Подошел автобус, очередь задвигалась, заволновалась. Пропустив всех вперед, мы собирались уже стать на подножку, как выбежавшие из-за угла двое белобрысых подростков, отпихнув нас локтями, вскочили в тронувшуюся машину. Еще не придя в себя от неожиданности, мы услышали стон. На тротуаре лежала сбитая с ног белобрысыми нахалами старая негритянка. А мимо шли люди, и никто не торопился нагнуться и помочь ей встать. Нас опередил негр-полицейский. Он приподнял бедную женщину, и она, кряхтя и прихрамывая, скрылась с ним за углом...
Грузиться мы пошли вверх по реке, к элеватору, расположенному возле небольшого городка Бернсайд. Было раннее утро, за невысоким лесом, чуть тронутые солнцем, тянулись хлопковые плантации с черными фигурками людей. И сразу вспомнилось все, что я читал об этих местах у Марка Твена, Бичер-Стоу, Фолкнера, Колдуэлла. Кажется, на берегах Миссисипи все осталось по-прежнему...
Погрузка началась сразу, и судно заволокло густым облаком пыли. Грузчики, молодые парни, как мельники, запорошенные соевой мукой, вылезали из трюмов и торопились к нашему камбузу, где повар Толя Шепилов выставил для них холодный квас. Надо было видеть, с каким наслаждением пили они этот квас и как просили: «Еще!».
В обеденный перерыв грузчики окружили наших ребят. Нехватку слов заменяли жесты, а непонятный вопрос быстро пояснялся рисунком на случайном листке бумаги. Американских парней интересовало, есть ли у нас биржа труда, оплачивают ли рабочим отпуска, и можно ли в советской стране без пропуска ездить из одного города в другой.
Подошли наши штурманы, знающие английский язык, и беседа пошла живей.
Удивлению молодых американцев не было предела, когда они узнали, что стоящий перед ними Слава Харитонов, их ровесник, просто моторист, в замасленной робе, с такими же натруженными руками, как и у них, награжден правительственной наградой.
- И сам президент Брежнев подписал этот указ?
- Конечно, сам!
...Над Миссисипи стояла ночь, но река не спала. Гудели в темноте пароходы, скрежетала землечерпалка и, освещая прожекторами палубу, портовый элеватор заканчивал погрузку наших трюмов...
И вот он, родной одесский маяк, полукруг бухты, чайки. Мы снова на родном причале.
Одесса! В брызгах солнца, в серебре моря, с гостеприимно сбегающими вниз ступенями Потемкинской лестницы.
- Вы были в Америке? - спросил меня сосед.
- Да. И счастлив, что я уже дома.
1981 г.
