Свет и тени Ливерпуля
Англия открылась в сумерки праздничными вспышками маяка на исхлестанных штормом Семи камнях, где не так давно распорол днище гигантский танкер «Торри Каньон». История эта наделала много шума в мировой прессе.
Мы шли в Ливерпуль из Бомбея.
Нас завели в старый, прокуренный пароходным дымом Гарстон-док. Из пустых складов дока пахло каучуком и гвоздичным маслом - застоявшимися запахами бывших колоний.
Утром облака, словно свежий снег, завалили горизонт. Дряхлые лома рабочих предместий тесно обступали доки. Их мрачные фасады напоминали лица невыспавшихся людей. Буксиры, суетясь, заводили и Гарстон-док длинный, как авианосец, американский контейнеровоз. Он густо дымил, швыряя на белые надстройки нашего теплохода жирные хлопья сажи.
У нас на корме матросы помогали пожилому англичанину подтягивать к борту мусорную баржу. Лица у всех были красными от натуги.
С какой охотой наши ребята всегда спешат на помощь простому человеку! В Сингапуре разнесут водолею по палубе шланги, в Калькутте соорудят над головой лебедчика тент, в ночном Порт-Саиде дадут продрогшему вачману ватник. Помню, однажды в Басре мы вы-гружали сахар. Мешки из трюмов подавали на подходившие к борту грузовики. Вдруг на одной уже загруженной машине заглох мотор.
Шофер открыл капот, но не успел он еще разобраться в причине отказа мотора, как сзади начали гудеть порожние грузовики. Мотор не заводился, и шофер, молодой араб, растерялся. Наши мотористы, наблюдавшие за этой сценой, мигом сбежали по трапу. «От винта!» -весело закричал Дима Казарин. Он быстро обнаружил причину отказа: в моторе засорился топливный фильтр. Заведя мотор, Казарин дружески хлопнул араба по плечу: «Езжай!». Машина тронулась, и погрузка снова пошла своим чередом.
Я подошел к мусорщику. Закрепив на кнехте конец и убедившись, что баржонка привязана прочно, он вытер о фартук руки. Мы разговорились. Мусорщика звали Нил. Во время второй мировой войны он в составе союзных караванов ходил кочегаром на «Святом Георге», пароходе типа «Эмпайр». Как и американские «Либерти», их много строили во время войны. В полных смертельной опасности рейсах Нил познал и близость полярных льдов, и продолжительность туманов, и предательство солнца в бесконечные северные летние дни... Сменяясь с вахт, кочегары и матросы дежурили у направленных в небо зенитных пулеметов, с опаской поглядывая на холодные волны, из которых в любую минуту мог появиться фашистский перископ.
Увлекшись воспоминаниями, Нил даже спел куплет песни, которую слышал в Мурманске во время войны. В часы отдыха англичане пели в кубриках, «как братаются русский дымок и британский дымок».
- Вы знаете эту песню?
- Конечно!
И я рассказал, что услышат ее в первые дни освобождения Одессы от фашистской оккупации. Мне было тоща четырнадцать лет. В город пришел долгожданный праздник. Свобода! Мы ходили за каждым нашим солдатом, за каждым офицером, чтобы липший раз побыть рядом, посмотреть на их родные лица. А сколько новых песен довелось услышать в ту незабываемую весну 1944 года! Среди них была и эта. Помню, как ее пели под гитару двое флотских парней. Они сидели на гранитных ступенях Потемкинской лестницы, окруженные зенитчицами с батареи, расположенной на склонах Приморского бульвара. Враг был еще близко, и по ночам фашистские самолеты тревожили небо Одессы. Парни пели, а девушки смотрели в пустынное море, и глаза их были полны тревоги за тех, кто был в далеких северных походах.
Поделившись воспоминаниями, мы немного помолчали. А потом Нил сгрузил на баржонку наш мусор и потащил ее дальше.
В тот день у нас была интересная встреча еще с одним старым англичанином. К нам в гости пришел капитан швартовавшего нас в доке буксира. Во время войны он тоже ходил с караванами к нашим берегам. Сидя сейчас в нашей кают-компании за чаем, он рассказывал о военном Архангельске, о своих друзьях-поморах. Звали капитана Джеральд Маклин. Однажды, рассказывал он, в кочегарке парохода, на котором они пришли в Архангельск, вспыхнул пожар. Почти весь экипаж был в городе - отмечал благополучный приход в русский порт.
На пароходе оставалась одна вахта, которая растерялась и не успела даже объявить тревогу. Но русские не дали погибнуть английскому пароходу. Грузчики, тальманы, стивидоры, крановщики - все бросились тушить пожар. Двина только начала замерзать, но люди, пренебрегая опасностью, бежали по тонкому льду, карабкались по сброшенному вахтенным штурманом штормтрапу и сражались с огнем, как воины!
Старик полез в карман и достал кусочек обгоревшей материи.
- Это все, что осталось тогда от судового флага. Я всегда ношу это при себе как талисман. Для меня это память и о войне, и о незабываемых архангельских встречах...
Прежде чем выбраться из порта в город, нам пришлось долго идти вдоль высоких зданий с пыльными зарешеченными окнами, за которыми грохотали ленты транспортеров. Вдруг на кирпичной стене одного такого здания мы увидели портрет Ленина. Прочитав под портретом надпись, мы поняли, что коммунисты доков приглашали рабочих на свое собрание, украсив объявление портретом вождя Октября.
Рядом с новейшим торговым центром, оборудованным многоэтажной стоянкой для автомашин, находился старый железнодорожный вокзал. Черные такси, похожие на автомобили начала века, подъезжали прямо к подъездам. На перронах солидные леди гремели жестяными кружками, собирая пожертвования. Тут же медленно двигались старики-газетчики, держа, как плакаты, утренние выпуски газет.
Электронное табло, сверкая разноцветными цифрами, оповещало о времени прибытия и отправления поездов. А под табло стоял шарманщик с маленькой обезьянкой на плече. Шарманщика я не видел со времен своего довоенного детства и немного постоял возле него, слушая скрипучую мелодию какой-то невеселой песенки.
Нас привлекло приглашение на аукцион. Решили зайти посмотреть.
В затхлом помещении среди разностильной мебели по невысокому помосту расхаживал вертлявый человек. В руке, словно эстрадный певец, он держал микрофон. Скороговоркой называя цены, аукционист показывал на разложенные перед ним предметы: хрустальную вазочку, электробритву «Филипс», изящный будильник. Людей на аукционе было мало. У окна, опираясь на суковатую палку, стоял сутулый мужчина, держа во рту погасшую трубку.
Перед помостом шепталась молодая пара. И когда аукционист, подняв отчаянно зазвеневший будильник, назвал цену, женщина порылась в сумочке и протянула ему деньги. Громко ударил молоток. Сутулый мужчина у окна вздрогнул. Брошенный в бумажный пакетик, будильник перешел к новым хозяевам. Картина была столь будничной и грустной, что долго наблюдать ее показалось нам невозможным.
Побродив еще немного по городу, мы вошли в небольшой бар. Его стены были украшены гравюрами старинных кораблей, а у входа стояло штурвальное колесо. Из окна открывался вид на реку. Хозяйка бара, немолодая миловидная женщина, наполняя кружки пивом, поинтересовалась, кто мы. Узнав, что перед ней советские моряки, она сразу захлопотала, подбежала к столику у окна, протерла его, пригласила садиться и принесла нам к пиву тарелку сандвичей.
- Платить не нужно! - предупредила она.
Налив и себе пива, она присела рядом с нами, сказав, что давно мечтала познакомиться с советскими людьми.
- Миссис Элизабет Стил, - представилась она.
Муж ее был моряком, несколько лет назад он погиб во время сильного шторма у берегов Южной Америки. Катастрофа произошла по вине хозяев судоходной компании, которые, по словам миссис Стил, в погоне за прибылью долгое время не ставили судно на ремонт. Муж ее плавал штурманом, на этот бар он работал всю жизнь. А когда открыл его, решил сделать еще один, последний рейс... Он несколько раз был в Советском Союзе и рассказывал, что это удивительная страна, где не нужно платить за визит к врачу, где рабочие не боятся остаться без работы, где детей в детских садах и школах учат бесплатно.
- А почитать английские газеты или послушать передачи Би-би-си, - вдруг загорячилась миссис Стил, - так получается, что ваши люди живут без всяких свобод.
В это время в бар вошел посетитель. Миссис Стил, извинившись, заторопилась к стойке. Мы взглянули на часы. Как ни хотелось еще поговорить с этой женщиной, но пора было уходить. Поблагодарив миссис Стил за угощение и тепло попрощавшись, мы поспешили в порт...
С ветеринарным врачом мистером Грэйвом мы познакомились при следующих обстоятельствах. Его пригласила к нам на судно карантинная служба порта для освидетельствования нашей собаки. Добрейший Рекс зарычал на лоцмана, от которого сильно пахло виски, и лоцман заявил об этом в карантин. Пса посадили под замок. Всю стоянку за ним должен был наблюдать ветеринар. Мистер Грэйв приезжал по утрам, кормил Рекса собачьим шоколадом и заглядывал в его умные глаза. Они быстро стали друзьями. Если врач запаздывал, Рекс нетерпеливо повизгивал у дверей.
В день нашего знакомства мистер Грэйв воскликнул:
- Я должен пожать лапу этой собаке! Благодаря ей я попал на русский пароход!
Мистер Грэйв - бывший танкист. Он воевал в составе англо-американских союзнических войск в Северной Африке, в Италии и закончил войну в Австрии. Он привез нам показать свои награды. Среди них мы увидели маленькую красную звездочку. Ее снял с пилотки и подарил ему русский танкист Алеша.
- В нашей семье это самая дорогая реликвия! - сказал мистер Г рэйв.
В воскресный день мы встретили мистера Г рэйва в городе. Он гулял с внуком, маленьким Полем. Познакомившись с нами, Поль подергал деда за рукав и что-то тихо спросил.
- Поль интересуется, вы и есть те самые русские, о которых я ему столько рассказывал? Да, Поль, это те самые парни!
Мистер Грэйв показал на курточку внука:
- Видите, на рукаве вышит Микки-Маус? Это была эмблема моего танка. Идемте, выпьем по чашечке чая, я познакомлю вас с этой историей.
«Э найс кап э ти» - славную чашечку чая нам предлагали в Ливерпуле на каждом шагу. Грузчики, уходя на «ти брэйк», перерыв на чай, звали с собой на берег, секретарша агента, едва мы входили в офис, сразу несла чай, и даже полисмен, открывая ворота Гарстон-дока, приглашал в свою конторку, где рядом с телефоном постоянно кипел чайник.
Лифт поднял нас на застекленную площадку ливерпульской обзорной башни. Над городом, расцвеченным солнцем, плыл пароходный дым. Поль помчался к автоматам, и вскоре мы пили из картонных стаканчиков настоящий английский чай. Именно английский, с молоком.
- Чай с лимоном у нас называют чаем по-русски, - мимоходом заметил мистер Грэйв и начал свой рассказ. - Наша танковая колонна проходила пылающую итальянскую деревню. Фашисты, отступая, не жалели ничего и никого. Мы видели на дорогах расстрелянных итальянских женщин и детей... Как-то в смотровую щель своего танка я заметил сидящую на броне мышь. Она спасалась от огня. Командир разрешил мне открыть люк и сделать снимок. Зверек даже не шелохнулся. Мышь принесла нам удачу. В тот день мы подавили несколько немецких батарей. После боя мы нарисовали мышь на броне танка и с ней закончили войну. Славное, великое время!
Поль, забыв про чай, с жадным интересом слушал деда. Признаться, и нам было интересно слушать рассказ бывшего солдата «второго фронта».
Провожали нас из Ливерпуля мистер Грэйв и Нил. По морскому обычаю, они сбросили с причальных пушек наши концы.
...Ночь окутала океан. Мы шли на север караванной дорогой войны, и казалось, каждый маяк у наших и английских берегов стоит обелиском тем памятным дням.
1981 г.
