Чайки на площади Сан-Марко
Этот молодой итальянец подошел к нашему трапу, как только мы ошвартовались в Маргере, континентальном пригороде Венеции.
С Адриатики дул сырой ноябрьский ветер, низкие облака обещали дождь, и матросы, еще недавно загоравшие в тропиках, закрепив швартовы, сразу побежали в надстройку. На подходе к Венеции я был в машинном отделении и сейчас вышел посмотреть на знаменитый город, но, кроме дымящих заводских труб и нефтяных цистерн, окружавших порт, не разглядел ничего. За долгие годы плавания я впервые попал в Венецию и, понятно, мне не терпелось увидеть и мост Риальто, и Большой канал, и площадь Сан-Марко, о которых и столько читал!
Парень поднялся по трапу и на ломаном английском спросил, можно ли наняться к нам на работу.
- К сожалению, нет, - ответил я и объяснил, что на советских судах плавают только граждане СССР.
Парень вздохнул и удрученно посмотрел на свои большие руки.
Мы привезли из Индии джут. У борта уже выстраивались грузовые машины, к ним от длинного мрачного склада шли грузчики. В это время начался дождь, грузчики побежали назад, а в кабинах машин засветились огоньки шоферских сигарет.
Парень поежился и направился к трапу.
Ко мне подошел повар:
- Что же вы отпустили его? Посмотрите, он совсем раздет. Да и голодный, наверно...
Я окликнул парня. Узнав, зачем я его вернул, он благодарно улыбнулся:
- О, синьор!
Ел он торопливо, как едят очень голодные люди. Больно было смотреть на него в эти минуты... А потом, удивляясь и радуясь нашему вниманию, он рассказал о себе.
Звали его Альберто. Родом он был с Капри, где до сих пор помнят «синьора Массимо Горьки». Отец Альберто был рыбаком. Мать умерла, когда сыну было всего два года. Воспитывала Альберто сварливая тетка, сестра отца, у которой было пятеро своих детей. Отец часто брал Альберто с собой в море. Помогая отцу выбирать сеть, мальчик с завистью смотрел на большие пароходы. Они приходили из дальних стран, где жизнь, наверно, была совсем иной, чем в рыбацких поселках Италии... С особым интересом смотрел Альберто на проплывавшие иногда очень близко от них пароходы под красным флагом. Это был флаг страны «синьора Горьки», где, по рассказам отца, власть принадлежала трудовому народу. Альберто долго махал вслед этим пароходам.
Учиться парню не пришлось. Пока был жив отец, Альберто помогал ему рыбачить, но отец умер, и Альберто решил уйти в дальнее море. В Неаполе он нанялся учеником моториста на грузовой теплоход, совершавший рейсы между странами Западной Европы и Южной Америки. Половину скудного жалованья молодого моряка высчитывала за обучение судоходная компания, но Альберто не унывал. Впереди была жизнь, полная радужных надежд. Правда, в портах, куда заходил теплоход, Альберто видел знакомую нужду, в которой прозябали простые люди, как и у него на родине, видел безработную молодежь, так же, как и в Италии, обивавшую пороги бирж труда, и все-таки Альберто ликовал: он плавал, у него была работа! Но вот совсем недавно, когда он получил, наконец, сертификат моториста и ожидал прибавку к жалованью, компания направила теплоход на переоборудование в Маргеру. Судовладельцы автоматизировали судно и... сократили экипаж. Альберто оказался за бортом.
Уходил он от нас вечером. Дождь перестал, но ветер выплескивал на причалы гулявшую в бухте волну, и на асфальте дрожали мокрые портовые огни. Где-то на задворках Венеции, в одном из старых, пропитанных сыростью домов, жил родственник Альберто, к которому пн и отправился ночевать.
Попасть из Маргеры в Венецию для нас оказалось непросто.
От ворот порта нужно было долго идти вдоль железнодорожных путей, тянувшихся мимо забора судостроительной верфи «Бреда»,
стоять у закрытого шлагбаума, провожая глазами длинный товарный состав, снова идти по размытой дождем дороге до моста, соединяющего Маргеру с соседним городком Местре, подняться на этот мост и там уже ждать автобус, идущий в Венецию.
С моста хорошо видна была верфь, где сваривались огромные корпуса судов. Вдруг на одном из них мы прочитали название: «Смольный». Наблюдая, как краны подают на широкую палубу судна секции будущей надстройки, я припомнил, что именно на этой верфи были построены по заказу Советского Союза работающие теперь в Черноморском пароходстве рефрижераторные теплоходы, названные именами героев Гражданской войны, - «Чапаев», «Щорс», «Пархоменко», Котовский», «Лазо». С этой верфи ушли недавно в плавание, открыв океанскую линию по перевозке сжиженного аммиака между нашим новым черноморским портом Южный и портами ряда стран Запада, газовозы «Моссовет» и «Ленсовет», и вот - «Смольный».
Заморосил дождь. Автобуса не было. На остановке, покуривая и поглядывая в нашу сторону, стояли несколько пожилых итальянцев. У них были усталые небритые лица. Неожиданно один из них направился к нам. В руке он держал пачку дешевых сигарет «Начионале». Дружелюбно улыбаясь, итальянец протянул нам сигареты и сказал по-русски:
- Закуривайте, - поняв наше удивление, он засмеялся: - В молодости я был в русском плену, а сейчас строю для России корабли!
Мы с интересом посмотрели на этого человека и взяли по сигарете. Подошли и остальные итальянцы. Как оказалось, все они работали на верфи «Бреда» и сейчас ехали после ночной смены домой. Жили они в рабочем поселке недалеко от Венеции. Автобус, по их словам, мог быть не скоро.
- С бензином плохо, лимит...
Итальянца, говорившего по-русски, звали Луиджи. В начале второй мировой войны он был солдатом итальянского фашистского корпуса, посланного Муссолини на Восточный фронт. В плен Луиджи попал зимой 1942 года на Дону. У него были обморожены ступни. И его, солдата вражеской армии, причинившей так много зла России, выхаживали русские врачи.
Луиджи задрал брюки и показал спасенные русскими врачами ноги:
- Вот! А теперь нас хотят уверить: вы - наши враги!
Подошел забрызганный грязью автобус. Луиджи посмотрел на номер и быстро сказал:
- Вам в Венецию? Садитесь. Мы ждем другой.
Итальянцы помогли нам втиснуться в переполненный автобус и дружно помахали вслед.
...Когда мне приходилось бывать в Эрмитаже, я подолгу стоял у картин итальянских художников Франческо Гварди и Антонио Каналетто, с поразительной живостью увековечивших каналы и дворцы Венеции. И вот теперь мне показалось, что я снова вижу работы этих мастеров. Только паутину трещинок заменили морщинки дождя.
Мы сошли на пьяццале Рома - площади Рима. Дальше предстояло идти пешком. Правда, с площади можно было спуститься к причалам, где раскачивались поблескивающие под дождем катера и гондолы. Но все, кто вышли вместе с нами из автобуса, подняв воротники плащей, направились к мосту, ведущему в город. Позже мы узнали, что катерами, а особенно гондолами, пользуются, в основном, туристы.
Пройдя по узкой набережной, разукрашенной атласными косынками с видами Венеции, развешенными возле сувенирных магазинчиков, мы перешли еще один мост и углубились в средневековые улочки, вымощенные каменными плитами. Улочки пересекались грязными каналами, через которые были перекинуты каменные мостики. По каналам проплывали груженные ящиками и корзинами задымленные моторки.
Спрашивать дорогу к мосту Риальто или к площади Сан-Марко не было необходимости. Туда указывали стрелки, начертанные на углу почти каждого дома.
Улочки представляли собой сплошной нескончаемый базар. Что только ни предлагали стоявшие здесь торговцы! Пестрые галстуки развевались по соседству с разложенными на лотках дамскими кофтами, мужские полуботинки чернели среди старинных книг, посуда возвышалась горками между картинами, изображавшими Венецию времен дожей, затейливые люстры светились в окружении стеклянных ваз. И тут же можно было купить свежую рыбу, овощи, фрукты. Дождь не мешал торговле, товар был прикрыт прозрачными клеенками, а сами продавцы стояли под обвисшими зонтами.
За поворотами улиц открывались старые мраморные дворцы. Их широкие ступени спускались к самой воде. Несмотря на непогоду, мы внимательно рассматривали великолепную архитектуру этих зданий. Но двери дворцов были заколочены, окна с позолоченными решетками закрыты. Чувствовалось, что в этих дворцах давно никто не живет. Они стояли как памятники былого величия Венеции.
Неожиданно мы вышли к собору, перед которым возвышалась могучая конная статуя. Только я успел сообразить что это то самое творение Андреа Верроккьо - кондотьер, чья точная копия стоит в Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, как кто-то из ребят тронул меня за руку и тихо сказал:
- Смотрите!
- Да знаю, - ответил я, - это...
- Вы не туда смотрите.
И тут на стене примыкающего к собору старинного госпиталя и увидел свастику.
Прохожие, с ненавистью поглядывая на нее, быстро проходили мимо. Торопливо проковылял вдоль стены священник в длинной черной сутане, отгородившись от свастики зонтом. Я глядел на этот зловещий символ фашизма...
Вспомнился август восьмидесятого года. Мы шли в Средиземном море недалеко от Сицилии, когда радио сообщило о взрыве железнодорожного вокзала в Болонье. Преступление неофашистов всколыхнуло всю страну. Мы видели по телевизору митинги протеста - рабочие, служащие, крестьяне требовали от правительства поимки и наказания виновных.
Цель подрывных группировок, какими бы вывесками они ни прикрывались - от леваков до крайне правых, - одна. Они стремятся максимально дестабилизировать внутриполитическое положение в стране. Весьма характерно и то, что действиями террористов пользуются правые политические силы, пропагандирующие идею установления «сильной власти», режима авторитарного типа, чтобы под предлогом наведения общественного порядка ликвидировать демократические завоевания, достигнутые трудящимися в ходе упорной классовой борьбы.
...Неожиданно у стены госпиталя появился невысокий паренек. Он опустил на землю банку с краской и приставил к стене лесенку. Быстро замазав свастику, он вывел на стене надпись: «Фашизму - нет!». Спрыгнув на землю, паренек подмигнул нам и скрылся за углом.
И пока мы, пройдя по мосту Риальто и спустившись на набережную Большого канала, любовались издали украшающими мост скульптурными композициями, обходили церкви, расписанные Тицианом, Тьеполо и Тинторетто, бродили по пустынным залам Дворца дожей, поражаясь нестареющим ярким картинам великих итальянских мастеров, я неотступно думал об этом пареньке. В современной Италии, где действуют террористические организации, замазать свастику и заявить фашизму: «Нет!» - для этого нужно иметь и смелую кисть, и горячее сердце...
Темнело, когда мы вышли из Дворца дожей на площадь Сан-Марко. Крылатый лев, символ Венеции, казалось, дремал на своем пьедестале, устав от внимания туристов. По площади, взвалив на плечи громоздкие штативы старомодных аппаратов, разбредались фотографы. Из широких дверей собора Святого Марка, раскрывая зонты, выходили последние посетители. В соборе служители тушили свет, а на карнизах здания, хлопая крыльями, устраивались на ночлег голуби.
Нас кто-то окликнул. Мы обернулись. Альберто! Обрадованный встречей, он попросил закурить. Карманы старенького плаща Альберто были набиты пакетиками с кукурузными зернами. Родственник предложил работу - продавать корм для голубей, объяснил Альберто.
Только в такую погоду много не заработаешь...
Мы купили у него пакетик зерен и рассыпали голубям, но дождь усилился, и мокрые продрогшие голуби не торопились слетать вниз... И вдруг над нами закружили чайки.
Такой мне и запомнилась эта площадь - светлой от чаек, которых не пугал холодный осенний дождь.
1981 г.
