Железо и дерево Японии
Целый месяц мы выгружали у заводских причалов Японии чугун. Это было время почти бессонных ночей: в иллюминаторах пылало доменное пламя, и с угрожающим звоном проходили поминутно у трапа железнодорожные платформы, роняя из мрачных ковшей горячие брызги металла.
Балкеры водоизмещением шестьдесят тысяч тонн выгружали металлолом. Я видел горы ржавого железа в портах Канады и Франции, все это был японский фрахт. Женщины, повязанные по самые глаза платками, ползали по этим кучам, отбирая алюминиевые детали. Время от времени женщины радостно вскрикивали - им попадалась медяшка. За найденную медь полагалась премия.
По ночам на рейдах горели огни множества судов: не хватало причалов. У нас по корме засыпали море. С вечера шарили во тьме желтые фары самосвалов, глухо стонала под тяжестью бетона вода, и к утру от моря оставались жалкие лужи, по краям их мертво блестела соль. А там, где затвердел бетон, строились новые домны и элеваторы, между ними втискивались нефтехранилища, и в еще не окрашенные гулкие емкости танкеры сливали первый груз.
Дороги в Японии расположены поверх улиц, они поставлены на столбы. С отчаянным гулом мчатся по ним машины, внизу жмутся друг к другу домики, утыканные телевизионными антеннами.
На крохотных балкончиках сушится белье. Оно наводит на мысль
о белых флагах. Домики словно капитулировали перед наступающими со всех сторон опорными мачтами электропередач, трубами заводов.
А города ушли под землю.
В Осаке и в Кобе, в Нагое и в Токио можно спуститься глубоко в метро и забыть о поездке. Во все стороны от станций тянутся улицы в радужных сполохах реклам. Стучат гэта женщин. В этой древней деревянной обуви они идут с привязанными за спиной детьми, останавливаются возле витрин магазинов. И пока они рассматривают новинки, детишки спокойно поглядывают по сторонам.
Тускло светятся чайные домики, тихой музыкой зазывают бары, у входов в закусочные раскачиваются на сквозняке бумажные фонарики. Но самое неожиданное под землей - это фонтаны. Вода плещется о мрамор, меняя цвет, а вокруг - пионы, розы и орхидеи.
Японцы обычно не приглашают к себе. Если вы придете на японское судно, вас примут в салоне, а не в каюте. Каюта - это жилье.
Но я все же надеялся побывать в японском жилище, и случай представился.
Во время нашей стоянки в порту Кавасаки к нам пришла маленькая женщина в роговых очках - представительница общества япо-
но-советской дружбы. Познакомились. Нам никак не удавалось выговорить ее имя. Смеясь, она попросила называть ее Сюзанной.
Сюзанна - портниха, муж ее - кузнец. Она хорошо говорила по-русски. Русский язык учила в школе, потом занималась на специальных курсах. Уроки русского языка проводятся по телевидению.
В задачи отделения общества японо-советской дружбы в Кавасаки входит организация встреч заводских рабочих с моряками советских судов, проведение спортивных соревнований, вечеров японских и советских песен. Сюзанна пригласила моряков нашего судна на встречу. Общество занимало половину швейной мастерской. На стенах висели виды Москвы, Ленинграда, Одессы. На большом стенде - вымпелы и значки Дальневосточного пароходства.
- Это наши постоянные гости.
За столом мы говорили о расширяющихся контактах между нашими странами, торговле, культурном обмене. Когда называли имена артистов, гастролировавших в Советском Союзе, Сюзанна радостно хлопала в ладоши. Она хорошо знала деятелей нашего театра, встречалась с ними по делам общества в Токио, два раза была в Москве.
Рядом с затертым до дыр манекеном стоял проигрыватель. Сюзанна принесла пластинки, и мы услышали родные песни. Прощаясь, Сюзанна сказала:
- Вы, наверно, хотите посмотреть, как живут японцы?
Она зажгла в маленькой комнате свет. Здесь стояли только цветы. Пол был устлан соломенными циновками-татами.
В Японии я удивлялся самым обыденным вещам. Как-то в Иокогаме мы ждали поезд на Токио. Рядом со станцией разгуливал петух. Рыжий, зобастый, с подслеповатыми глазками. Японцы восторженно смотрели на петуха. Я отвернулся и вдруг совершенно по-иному увидел холодный лабиринт железнодорожных путей, нервное перемигивание станционных табло, почувствовал напряженно-тяжелое соседство огромного города. И когда снова взглянул на петуха, он показался мне удивительным творением природы.
Этому умению любоваться ничего не значащими, на первый взгляд, вещами японцы учат на каждом шагу.
В городском парке Токио, окружающем императорский дворец, мы остановились возле широкого пруда. Пруд был обсажен кривыми мускулистыми деревьями. В его темной воде величественно передвигались золотистые рыбы. Сначала одна, потом другая пара остановилась возле нас. Подошла старуха в кимоно, надела очки. Я был уверен: люди смотрят на рыб, но они смотрели на деревья. Черные ветки деревьев были похожи на раскрытые пасти драконов. Солнце уже коснулось горизонта, и на воде затрепетали красные языки.
Возвращаясь на судно, мы часто сбивались с дороги и растерянно останавливались на перекрестках, гадали, в какую сторону идти. Однажды, когда мы в полном замешательстве стояли на одной из улиц города Иоккаичи, к нам подошел полицейский в белой лакированной портупее и поманил за собой. Он подвел нас к магазинчику, торгующему аквариумами. На нас тотчас уставились выпуклыми глазищами разноцветные рыбы. В аквариумы нагнетался воздух. В его зеркальных пузырях таинственно мерцали подводные замки с заточенными, как карандаши, башенками. Полицейский постучал по стеклянной двери, и к нам вышел хозяин, морщинистый японец.
- Здравствуйте, - сказал он на неплохом русском языке. - Меня зовут Фукудзава. Сейчас я покажу вам дорогу в порт.
Мы поблагодарили полицейского и пошли за Фукудзавой. Сразу за магазинчиком оказался сквер, усыпанный гравием. Сквер окружали глухие стены домов. В решетчатом загончике белели кролики, детишки протягивали им капустные листья, а на скамеечках, уткнувшись в газеты, сидели старики.
Фукудзава остановился.
- Тут была свалка автомобилей. Я выкупил этот кусок земли, и теперь здесь могут играть дети. Да, да. Я был солдатом японской армии. Я завоевывал Филиппины и Сингапур. Я отнимал солнце у других детей, пока в сорок пятом не попал к вам в плен. Нас убеждали, что русская Сибирь - это смерть. Для меня с Сибири началась жизнь.
Он посмотрел на солнце, и я увидел, как он стар, как тяжело свисает кожа с его щек, как дрожат его руки. Он пошел дальше, шаркая по гравию ревматическими ногами.
Над городом повисла туча и начала сеять искрящийся дождь. Автобусы подходили с заплаканными стеклами, но все были не паши, и Фукудзава предостерегающе поднимал руку. Внезапно раздались свистки полицейских, машины затормозили, и мы увидели плотные ряды девушек. Они шли под зонтиками, выкрикивая какие-то призывы.
- Медички призывают к сбору средств в помощь вьетнамскому народу. А через несколько дней начнется забастовка.
Забастовку мы видели в Осаке. У входов в универсальные магазины, в метро, на вокзале пикетчики с белыми повязками на головах раздавали прохожим требования забастовщиков. Служащие железных дорог и водители автобусов требовали повышения заработной платы, улучшения условий труда, сокращения рабочего дня. Забастовщиков поддержали команды японских судов. Порт не работал. Пароходы стояли под мятежным небом, и мачты их напоминали сомкнутые штыки. А в воздухе стаями кружили листовки, похожие на бумажных журавликов...
Забастовщики победили.
Снова оживилось городское движение, с грохотом открылись трюмы судов, и вокруг элеваторов вскипела пшеничная пыль.
Мы прощались с Японией. В темноте мелькнул рыбачий парус, белым гребнем вспыхнула волна, посветил маяк, погас - поставил точку.
1974 г.
